— Не все, — сказал один из молодых полковников. — Я вот, к примеру, не знаю. И не только я. Игорь Андрее­вич, поскольку тут у нас идет вполне демократическое обсуждение, то надо дать им выговориться. Время пока есть. А то так и будут препираться по любому поводу. Пусть сами расскажут, что и как у них было, а то только и будем слышать одни намеки и упреки. Так что там у вас случилось под Сталинградом?

— Вот пусть Сергей Павлович и расскажет, — кивнул Анисимов. — А то он сегодня какой-то слишком возбуж­денный и все время в окно поглядывает...

— Разрешите освежить память кое-кому из присут­ствующих? — обратился Иноземцев к Егорову.

Тот обреченно махнул рукой, потом сел и взлохматил пятерней седые волосы, после чего демонстративно взгля­нул на часы.

— Так вот, в который раз напомню тебе, Вячеслав Иванович, про то, как под Сталинградом твой дивизион накрыл огнем мой полк.

— Во-первых, не твой полк, — пробурчал Аниси­мов. — Это у тебя мания величия. Или мания преследо­вания... Или то и другое вместе... Ты тогда еще всего лишь ротой командовал...

— Да, ты прав, — еще возбужденнее продолжал Ино­земцев, ударив кулаком себя в грудь. — Ты накрыл мою роту! А Морозов покойный мне до этого приказал, чтобы я связался с тобой по рации. И я связался! И сказал тебе русским языком, повторил это несколько раз, что наш батальон, где, здесь ты прав, я тогда командовал только ротой, совершит ночью маневр в тыл противника, и ука­зал тебе наши координаты! Но ты именно туда обрушил огонь своих стадвадцатидвухмиллиметровых орудий!

— Злопамятен же ты, однако! — вздохнул Аниси­мов. — Только у меня на этот счет был свой приказ! И мне были даны четкие указания! И никакой старлей Ино­земцев не мог их для меня отменить. А ты, Сергей Пав­лович, и сейчас пытаешься сделать то же самое: отменить приказ командования фронтом! Счет тогда шел на мину­ты, если ты забыл... Кто знал, что вы такие прыткие и прорветесь в немецкий тыл за какие-то полчаса?

— К счастью, твои артиллеристы плохо стреляли, взрыватели неправильно поставили — и большинство снарядов не взорвалось, — заметил Иноземцев. — Ты, Вячеслав Иванович, тогда убил тридцать четыре бойца только из моей роты, — закончил Иноземцев.

— И еще командира вашего батальона капитана Курдюмова, — мрачно сказал Анисимов. — Это, Сережа, и называется война. А ты до сих пор не понял. Ведь благо­даря мне ты потом стал командовать батальоном. Вместо Курдюмова.

— Спасибо должен я тебе сказать? А может, и немец­кого снайпера я должен отблагодарить за то, что он ра­нил Морозова и я стал командовать полком? — сказал в наступившей тишине Иноземцев. — Я только хочу тебе напомнить, Слава, что за тобой должок. Тридцать четыре жизни. Да еще с процентами. Теперь сосчитай сам, сколь­ко ты должен спасти и сохранить моих солдат и офице­ров своей огневой поддержкой...

— Постараюсь, конечно... только тебе разве уго­дишь? — примирительно пробурчал Анисимов, отведя взгляд.

— Ладно, хватит, кто старое помянет, тому глаз вон, Сергей Павлович, — сказал полковник Егоров, чтобы снять общую неловкость. — Хочу напомнить, если кто не знает: на сегодняшний день артиллерийский дивизион полковника Анисимова дважды отмечен в приказе Вер­ховного, и больше не было случая, чтобы по его вине по­вторилась трагедия, как под Сталинградом.

— Охотно верю: случись это сегодня, от моей роты и от меня ничего бы не осталось, — заметил Иноземцев под облегченный смех собравшихся.

Кто-то просто переглянулся, а полковник Егоров еще больше нахмурился.

При этом Иноземцев снова посмотрел в окно, и уви­дел, что Катя и Малютин по-прежнему стоят недалеко от штаба, где проходило их совещание, и тихо разговарива­ют, ничего и никого вокруг не замечая.

— Я на минуту отлучусь, товарищ полковник, — ска­зал он Егорову.

Тот кивнул в знак согласия.

3

Тем временем к заинтересовавшим Иноземцева бесе­дующим подошла Оля Позднеева с санитарной сумкой.

— Товарищ лейтенант, давайте я вас перевяжу. Малютин будто не услышал ее.

— Я извиняюсь, товарищ лейтенант, у вас кровь те­чет! — решительно и громко сказала чемпионка СССР по стрельбе.

— Так это, наверно, не моя кровь. — Малютин обер­нулся к ней.

Но чемпионка по стрельбе осторожно коснулась его левого предплечья, и Малютин невольно отдернул руку, сморщившись от боли. А Катя негромко охнула и пере­вела взгляд с него на Олю и обратно: как же так, она, Катя, ничего не заметила, не говоря уже о лейтенанте Малюти­не, который почему-то не чувствовал боли, а эта бело­брысая девица разглядела?

— Черт, кажется, действительно зацепили. — Малю­тин сморщился.

— Закатайте рукав! — требовательно приказала Оля, раскрыв свою сумку.

— Ерунда. Касательное ранение. До свадьбы заживет...

Уже не слушая его, Оля достала из сумки йод и бин­ты, потом, бесцеремонно отодвинув Катю, помогла Ма­лютину снять гимнастерку, и обе невольно замерли, уви­дев сначала рану на предплечье, а потом свежий, неров­ный шрам на его обнажившейся спине вдоль позвоноч­ника.

— Очень больно? — тихо спросила Катя, увидев, как Малютин невольно сжал зубы, когда Оля умело смазала йодом вокруг его раны на плече, а потом стала бинтовать.

— Да нет... — Он прикрыл глаза. — Пройдет.

— Помолчите! И не мешайте, — сказала ему Оля, за­тягивая бинт потуже.

— Спасибо. Представляешь, Оля меня второй раз вы­ручает, — сказал он Кате. — Там, на дороге, она одним выстрелом убила пулеметчика, который стрелял в нас с колокольни.

— Я всегда и всего добиваюсь одним выстрелом, — сказала Оля скорее Кате, чем лейтенанту. — А теперь да­вайте сюда вашу гимнастерку, я ее быстро постираю.

— Нет, лучше я! — потянула к себе гимнастерку лей­тенанта Катя.

— Спасибо, свое я стираю только сам, — смутился от такого агрессивного женского внимания Малютин.

Но Оля уже молча и деловито отобрала у Кати его гим­настерку, собираясь ее унести.

— Очень больно? — снова спросила Катя, когда Оля ушла.

— Да нет, не очень... — Он прикрыл глаза. — Так ты больше Блока любишь? А я Есенина...

* * *

Особист капитан Шульгин подошел к группе солдат и сержантов, окруживших водителя Краснова.

— Не, что ни говори, если бы не этот лейтенант... — все еще повторял, крутя головой, водитель Краснов. Похоже, он никак не мог прийти в себя после всего случившегося.

— То что бы было? — перебил его капитан Шульгин, и сидевший на бампере своего «ЗИС-5» водитель Краснов тут же вскочил. — Если бы не лейтенант Малютин, то что бы произошло? — повторил вопрос Шульгин.

— Ну я так-то не знаю... — растерялся тот.

— Зато я знаю. Вы привезли бы этих вооруженных диверсантов прямо в расположение штаба полка, куда они и собирались,так?

— А что я мог сделать? — Краснов развел руками. — Он мне автомат под ребра: вези, мол.

— Во-первых, сначала сменить штаны, — насмешливо сказал капитан Шульгин и, не торопясь, закурил папиросу из той же пачки «Казбека», из которой угощал старшину Безухова, после чего протянул ее водителю: — Курите!

Когда тот послушно взял одну, Шульгин повел раскрытую пачку по кругу, и она быстро опустела.

— Я хотел применить военную хитрость, в смысле чтоб их обмануть, — сказал, приободрившись от такого внимания, водитель Краснов после первой затяжки. — Пусть думают, что я их испугался, и таким образом утратят бдительность...

— А что дальше? — спросил Шульгин.

— А потом бы что-нибудь, наверно, придумал. Я, товарищ капитан, воевать с диверсантами не обученный. Я больше за рулем, всю войну, считайте, прошел.

— Тут ведь не надо обучаться борьбе с диверсантами. Тут надо просто не забывать свой воинский долг. А в чем он состоит? Помните, как учил Суворов: сам пропадай, товарища выручай. Вот и выручили бы своих товарищей... Я, Краснов, там все осмотрел. И увидел: на дороге есть одно такое место справа по ходу, где обрыв и глубокий овраг, — продолжал Шульгин. — Это чуток не доезжая развилки, где вас ждал лейтенант Малютин. Вы видели этот обрыв?