— Пердикка, — сказала она, — благословляемый добрыми македонцами царь попросил моей руки. Но, как ты знаешь, сегодня убили мою мать, сестру Александра. Прежде всего я должна организовать ее похороны.

Эти слова встретил почтительный и одобрительный гул. Пердикка со всевозможной учтивостью поспешил дать согласие на проведение церемонии. Окинув пристальным взглядом хмурые лица, вспомнив об Антипатре, направлявшемся к морю Геллы, он добавил, что смерть высокородной Кинны была результатом ужасного недоразумения, возможно вызванного чрезмерно бурным всплеском ее героизма. Это дело, безусловно, будет расследовано в кратчайшие сроки.

Эвридика склонила голову, осознавая, что никогда уже не узнает, какой приказ получил Алкета на деле. Но по крайней мере, теперь Кинну возложат на погребальный костер с подобающими военными почестями, и однажды ее пепел обязательно вернется в Эгию. Пока же необходимо смело и решительно совершить все ритуальные действа. А уж какова цена крови покойной, пусть решат боги.

*

Сразу по окончании похорон Пердикку известили о том, что погребальный кортеж Александра движется в сторону Египта.

Это поразило его точно удар грома. До сих пор все мысли Пердикки были сосредоточены на угрозе, исходящей с севера, со стороны разъяренного тестя, к которому он уже успел отправить Никею. А тут вдруг возникла настоятельная необходимость двинуть войска и на юг.

Эвмен по-прежнему находился в распоряжении Пердикки и был призван им в Сарды, как только с севера пахнуло войной. Они оба отлично понимали, что эту ситуацию, собственно, сам Пердикка и создал, пренебрегши советом Эвмена безотлагательно выступить в Македонию, открыто женившись на Клеопатре и отослав девственную Никею домой. Но об этом, конечно, не стоило и заикаться. Эвмену, как и Кассандре, не суждено было ожидать от своей правоты добрых всходов. Македонцы не могли допустить, чтобы какой-то грек вдруг оказался хоть в чем-то умнее их. Поэтому Эвмен воздержался от напоминания, что Пердикка, заручившись поддержкой царственной новобрачной, мог бы уже стать регентом Македонии и тем самым непреложно возвыситься над Птолемеем; пока он решил просто высказать сомнение, что правитель Египта вообще собирается воевать.

Все действия Птолемея в Египте направлены на укрепление собственной власти и налаживание нормальной жизни. Разумеется, он честолюбив, но далеко ли распространяется его честолюбие? Конечно, перехват погребального кортежа Александра — откровенная наглость, однако ему, возможно, лишь хочется укрепить славу Александрии. Станет ли он тревожить нас, если мы оставим его в покое?

Он уже присоединил к своим владениям Киренаику. К тому же зачем ему понадобилось набирать такую многочисленную армию?

— Видимо, у него свои резоны. Если ты пойдешь против него, она ему как раз и понадобится.

Пердикка сказал с неожиданной злобой:

— Ненавижу этого выскочку!

Эвмен предпочел промолчать. Он помнил, как Птолемей, еще будучи долговязым юношей, усаживал маленького Александра на лошадь перед собой, отправляясь на верховые прогулки. Пердикка подружился уже со зрелым властителем, но друзья детства имели в глазах того особую стать. Александр ценил своих подданных по заслугам. Даже Гефестион начинал у него с нижних чинов, и Пердикка в итоге обогнал Птолемея. Однако именно Птолемей подходил Александру как хорошо разношенный удобный сапог, а с преданным и усердным Пердиккой царь никогда достаточного приволья не ощущал. Птолемей же не только усвоил уроки, преподнесенные ему Александром, но и сам интуитивно чувствовал, как следует обходиться с людьми. Он понимал, когда можно ослабить поводья и когда необходимо пристрожить солдат, умел быть щедрым, знал, кого следует выслушать и с кем не грех при случае посмеяться. Пердикка сердился на нехватку в себе этого шестого чувства, как человек порой сердится на свою близорукость, и зависть разъедала его.

— Он точно зловредный пес, пожирающий вверенное ему стадо. Если его не отделать хлыстом, то дурной пример заразит остальных.

— Возможно, но пока он еще только облизывается. А вот Антипатр и Кратер уже сейчас выступили в поход.

Пердикка упрямо скрипнул зубами. «Он изменился, — подумал Эвмен, — и чуть ли не прямо с того дня, как ушел Александр. Изменились его запросы. Они стали непомерно высокими, и он сам это понимает. Александр умел как-то сдерживать нас».

Пердикка сказал:

— Нет, с Птолемеем мешкать нельзя. Египетского змееныша надобно уничтожить в зародыше.

— Тогда, возможно, нам придется разделить войска, — произнес Эвмен неопределенным тоном: он и так сказал чересчур много для грека, которому не пристало очень уж откровенничать с македонцами.

— Такова необходимость. Ты пойдешь на север и остановишь войска Антипатра у моря Геллы. А я разберусь с Птолемеем, разберусь окончательно… Но перед выступлением нам еще надо устроить эту проклятую свадьбу. Иначе воины и не подумают идти за нами. Я слишком хорошо знаю их.

*

Позже в тот же день Пердикке пришлось долго уламывать Клеопатру. В результате с помощью лести, жесткой логики, страстной мольбы и того обаяния, которое ему удалось из себя выжать, он убедил ее выступить в почетной роли посаженой матери Эвридики. Войска твердо настроились на эту свадьбу, и ее нужно провести со всей обходительностью и благожелательностью. Нельзя допускать никаких злобных выпадов, поскольку те могут дорого им обойтись.

— Когда убили Филиппа, — заметил он, — эта девушка была еще ребенком. Мне сомнительно даже, что Аминта вообще участвовал в заговоре. Я присутствовал на допросе.

— Да, я тоже в том сомневаюсь. Но вся эта затея со свадьбой мне лично кажется отвратительной. Неужели у этой девчонки совсем нет стыда? Ладно, у тебя и так хватает неприятностей, не буду их усугублять. Если уж Александр одобрял их союз, то я полагаю, что могу поступить так же.

Эвмен не стал дожидаться свадебных торжеств. Он немедля выступил навстречу Антипатру и Кратеру (очередному из зятьев Антипатра), ему предстояло руководить македонскими полками с их шаткой и сомнительной преданностью чужеродному для них греку. Однако Эвмен давно стерпелся с непреходящей неприязнью к себе. Пердикка, чья миссия была менее срочной, задержался еще на неделю, чтобы дать своим войскам как следует погулять.

За два дня до праздничной церемонии взволнованная служанка вбежала в покои, где в свое время обитала главная жена старого Креза, и объявила, что властительница Эпира пришла навестить госпожу.

Клеопатра явилась в великолепном парадном облачении. Олимпиада ни в чем не ограничивала свою дочь, с тех пор как та покинула дом, впрочем, скупость никогда не относилась к ее порокам. И дочка Олимпиады разоделась по-царски и принесла с собой царские подарки: широкое золотое ожерелье и рулон ткани, богато расшитой лазуритом и золотом. На мгновение Эвридика ошеломленно замерла. Но помимо воинских навыков Кинна привила ей и сдержанность в поведении; девушка приняла дары со скромным достоинством, чем невольно тронула Клеопатру. Она вспомнила свою собственную свадьбу, когда ее семнадцатилетней девчонкой выдали замуж за дядюшку, годящегося ей в отцы.

Обменявшись любезностями и церемонно отведав сладкое угощение, Клеопатра, как и положено, перешла к обсуждению свадебного обряда. Чисто по-деловому, поскольку в данном случае не могло быть и речи о традиционных для подобных встреч озорных женских шутках. В итоге возобладала оправданная заботливость. Из чувства долга гостья попеняла невесте на мелкие промахи, но была к ней снисходительна. Эта печальная настороженная малышка в свои пятнадцать осталась сиротой в этом мире: что она может сейчас понимать? Клеопатра любовно огладила незаконченное шитье и оторвала взгляд от своих унизанных кольцами пальцев.

— Говорят, ты познакомилась с царем при ужасно прискорбных обстоятельствах, но успела немного поговорить с ним. Возможно, ты уже заметила, что он несколько незрел для своих лет.

Эвридика прямо встретила вгляд гостьи и, решив, что у нее добрые намерения, сочла за лучшее ответить вежливо.