деликатным полушепотком напевал Хроан.
К Антуанетте, например.
Ну а у ней – ец-ец! – какой-то граф.
Нет, скажи, что за свекла, —
Ведь ты любить меня клялась?
Изменщицкий коварен женский нрав.
Маггара, зевая, выбралась Хоакину на плечо.
– О чем он поет? – поинтересовался у нее бывший разбойник. – При чем тут свекла?
– Это жаргонное выражение, – шепотом отвечала феи. – Означает пустые ненужные разговоры. Нам долго ехать?
– Нет. Вон уже город показался.
И действительно, ехать оставалось совсем чуть-чуть, Циркон приближался неумолимо – город мостов и нищенок, башенок и церквей, трактиров, башенок и постоялых дворов. И конечно же башенок. Башенок, башенок, башенок. Магических, волшебных, волховских, кудесных.
Современники почитали Циркон за крупный просвещенный город. Цирконские дамы знали, что такое мыло. Примерно треть местных жителей способна была без запинки выговорить слово «флюктуационный». Шестая часть из них могла объяснить, что это слово значит.
Въезжая в город, Хоакин чувствовал себя неуютно. Столица всемирного волшебства оказывала на него такое же воздействие, как солнечные лучи на белокожую кокетку. Хроан же, наоборот, воспрянул духом. В голосе его появились ликующие, победные нотки:
Гоп! гоп! Моя Зантиция!
Гоп! Гоп! К тебе мчу птицей я.
– Послушай, любезный, – не выдержал Истессо. – Что за праздник в городе?
– А? – Варвар огляделся. – Ну да, праздник-с. Его магичество на престол восходит. Чудище-с изволит принимать подношения.
Он уважительно указал кнутом себе за спину:
– Госпожа Летиция-с тоже туда ехать изволят-с. Говорят-с, будут на празднике напыщенной курицей.
– Как-как?
Хроан задумался. Лицо его просветлело:
– Прошу прощения, сударь. По-вашему это будет – важной птицей [1]. Тпррру-у-у!
Промелькнули белые мраморные столбики и позолоченные пики с малахитовыми набалдашниками. Карета остановилась.
– Ну-с, брат сударик не разбойник, здесь мы расстанемся. Госпоже Летиции в магистрат ехать, к господину бургомистру на поклон, – бродяги там не надобны. Далее сам разберешься.
– А чей это дворец? – Хоакин кивнул в сторону пурпурных шпилей за оградой.
– Это? Это Бахамотова Пустошь – обитель шарлатана. Ну бывай, бывай с богом. Не задерживай.
Хоакин спрыгнул на мостовую, приняв от Хроана чайник и мешок с пожитками. Пора было осмотреться на новом месте.
Утро выдалось ясным, свежим, словно яблоко на ветке. В дворцовом саду журчали фонтаны, и мельчайшая водяная взвесь оседала на лице. Пели птицы. Где-то в далеком далеке звенел колокол. Каждый оттенок, каждая линия ощущались четко, так, словно Хоакин рассматривал мир через увеличительное стекло.
Вдоль ограды вышагивал молодец в бело-алом камзоле, гербовом плаще и берете с золотой оливковой ветвью. Став так, чтобы его все видели, он упер руку в бок и возвестил:
– Граждане великого Циркона! Слушайте и не говорите, что не слышали!
Проходившая мимо кухарка с пустой корзинкой на локте замедлила шаг. Седоусый франт в колете Цвета морской волны остановился за плечом Хоакина.
– Шарлатан Фью Фероче восходит на трон! – выкрикивал герольд. – Благословение и радость ждут землю Тримегистийскую!
Люди все прибывали и прибывали. Собралась небольшая толпа.
– …Скоро, скоро вы узнаете вкус свободы! Пророчества гласят: зверь великий Бахамот будет повержен великим героем. Власть чудищ слабеет в миг смены королей. Смельчаки, рыцари, герои! Его магичество зовет вас: поднимите меч в защиту древних тримегистийских традиций. Пусть благородство победит зло!
Герольд раскачивался, словно надутый бычий пузырь на палке.
– Сотни возов тянутся к столице. Окорока, зерно, пряности, ткани. Люди отдают последнее, чтобы прокормить ненасытного зверя. Из храма выписали жертвенную деву Летицию Ляменто. Кто спасет ее из пасти чудища? – Голос его, патетически задрожал, – Шарлатан ищет вас, герои! Граждане великого Циркона! Слушайте и не говорите, что не слышали!
Все интересное закончилось, герольд пошел на второй круг. Хоакин вытолкался из толпы и отправился к воротам дворца.
Там его ждал сюрприз.
– Стой, назад! – Мордастый караульный направил алебарду в грудь Хоакина. – Кто таков? Отвечай.
– Хоакин Деревудский. – Стрелок нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – По приглашению его магичества.
– Не велено пускать. Пшел вон, босяк!
Одно из двух: либо шарлатан еще не вернулся, либо забыл о своем обещании. Истессо решил потянуть время.
– Я-то пойду. Но, ребята, если шарлатан узнает, вас разжалуют в свинопасы.
Алебардиста угрозы не испугали. Он угрожающе вскинул оружие. За решеткой загремело, послышался кашель, и хрипатый голос спросил:
– Кто там, Джервез? Кого дьявол принес?
– Прощелыга очередной, господин прево. Льстится на шарлатановы денежки: чудище, мол, убивать пришел. Любуйтесь на него!
– Гони в шею. Или нет. Пусть покажет письмо рекомендательное от господина бургомистра.
О письме Истессо слышал впервые, но напустил на себя высокомерный вид:
– Да, у меня есть такое письмо, вы угадали. Но оно осталось в гостинице, где я остановился.
Джервез вытер пот со лба:
– Приноси. Тогда пропустим без вопросов.
Он высморкался, кинул косой Взгляд на решетку и сообщил:
– Да уж, парень. Господин Гури Гил-Ллиу – хват, но нам чета. Небось у него-то все схвачено: с бургомистром сюсь-пусь, с сенешалем Циркона – пась-пась. И письма он с собой носит, не забывает.
– Гури Гил-Ллиу? Кто это?
– Охотник на чудищ. Слышал, поди? Будет драться с Бахамотом. На самом деле у них все путем… Подряд на ланселотничанье за большие дублоны куплен. Только тсс! Это секрет.
– Ланселотничанье?
– Ну. Ты что, из лесу вышел?… А ну проваливай, прощелыга!
Больше у дворца делать было нечего. Близилась коронация, и у придворных без Хоакина хватало хлопот. Стоило подумать о ночлеге. В переулке мелькнула карста Золотого Облучка, и стрелок побежал за ней.
Карета остановилась у постоялого двора. Вывеску над входом украшали жизнерадостные пятачки. Свиньи в мажеских халатах, свиньи с ретортами и колбами в копытцах, свиньи с волшебными посохами. Подворье носило название «Свинцовая чушка».
В дверях стоял сам хозяин заведения. Завидев Хроана. он всплеснул руками:
– Ах, господи! Клянусь семью ключами Агриппы, это карета госпожи Летиции. Добро, добро пожаловать!
Хроан выпятил грудь. Не слезая с козел, он жестом подозвал хозяина «Чушки». Начались переговоры. Брови трактирщика задвигались энергично вверх-вниз.
– Да… да… Винус – истинный рубедо… алхимическая трансформация. Все в лучших традициях, не сомневайтесь.
– Как тогда? – сурово спросил Золотой Облучок. Хозяин прижал руки к груди. Сам вид его говорил: у «Свинцовой чушки» есть лучшие традиции второго и даже третьего сорта, но госпожу Летицию примут по высшему разряду.
Хоакин огляделся. Утренняя меланхолия покинула город, и дневная суета вступила в свои права.
Постоялый двор бурлил.
«Пророчество! Пророчество! Пророчество!» – неслось над конюшней, кухнями и общим залом. Постояльцев лихорадило. Суматоха в «Свинцовой чушке» была частью общего настроения, овладевшего городом.
– Эй, уважаемый! – Хок схватил хозяина за плечо. Тот досадливо мотнул головой. «Устраивайся, как хочешь, – говорил его взгляд. – Не до тебя нынче. Есть гости поважнее».
– Хоакин, пойдем. Я найду место, – сказала Маггара.
В общем зале яблоку негде было упасть, но фея знала, что делать. Она вспорхнула на плечо толстяку в шапке, похожей на переспелый баклажан. Фея и здоровяк обменялись несколькими словами. Пузан побледнел и бросился вон из «Чушки». В дверях он столкнулся с Хроаном; варвар завертелся, словно юла.