Символы на маске вспыхнули и погасли, словно на мгновение попали в луч света. И тотчас же глаза человека сделались мертвыми. Нет, они не закрылись, не остекленели. Я все-таки сын Энефы. Я узнаю смерть, когда вижу ее.

Тем не менее музыкант встал и принялся озираться. Когда его лицо под маской обратилось в сторону Зала, он помедлил. Я ожидал, что он пойдет туда, но ошибся. Он рванул туда бегом и мчался настолько быстро, насколько смертным не полагается. Всех, кто оказывался у него на пути, он либо сшибал, либо отшвыривал, причем отшвыривал далеко…

А еще я никак не ожидал, что камни мостовой вокруг ступеней Зала внезапно полыхнут белым. Оказывается, кладка там была из день-камня, выкрашенного серым под цвет окружающего гранита. Теперь краска просвечивала, и на мостовой обозначилась вмурованная сигила. На жутко исковерканном божественном языке она повелевала оцепенеть любому живому существу, вздумавшему ее пересечь. То был своего рода щит, и ему полагалось сработать. Арамери, стоявшим на лестнице, и без него не было нужды бояться стрел и ножей: такие орудия нападения их сигилы родства без труда отразили бы. Им лишь приходилось опасаться убийц, орудующих с помощью масок, странная магия которых как-то обходила сигилы. Не дать приблизиться этим убийцам, и Арамери будут в безопасности: так, по всей видимости, рассуждали писцы.

Музыкант сперва зашатался, а достигнув линии камней, остановился. Маска раскачивалась из стороны в сторону. Это не был жест отрицания, это вообще не было движение, которое можно истолковать как человеческое. Я видел, как подобным образом ведут себя пустынные ящерицы: раскачиваются туда-сюда, стоя над падалью.

Я поздно вспомнил, насколько упрощенческой и буквоедской была магия писцов. Камни имели власть над всяким живым существом. Но, пусть даже сердце музыканта еще продолжало стучать, а члены его двигались, он уже пребывал за пределами жизни. Изделие мастеров туска затмило его душу и погасило ее.

Вот музыкант перестал раскачиваться, круглые дырки глаз отыскали цель. Я проследил его взгляд и увидел Шахар, окаменевшую на вершине лестницы. Глаза у нее были распахнуты, лицо застыло…

– О демоны, – простонал я и быстрее прежнего понесся вперед.

Музыкант сделал еще шаг к каменному кольцу.

– Там! – крикнула Ликуя, указывая рукой.

Обращалась она явно не ко мне. Приветственный рев толпы успел превратиться в рев и визг ужаса, восторженные прыжки на месте сменились паническим бегством. У подножия лестницы, перед стражниками Арамери, возникла Китр, а перед ней в воздухе зависли двенадцать алых ножей, готовых устремиться вперед. Я видел, как она метала эти ножи в войско и смертные валились, как сжатые снопы. Она и здесь могла это проделать, и тогда горе толпе. Но, как и большинство городских богорожденных, Китр до последнего предпочтет этого не делать. Они ведь клятву давали, обязуясь уважать человеческие жизни. И теперь она ждала, пока смертные разбегутся, освобождая ей место.

Я раньше ее увидел опасность, потому что она не обращала внимания на стражников Арамери у себя за спиной, а те, увидев неизвестную богорожденную и спятившего горожанина, начали действовать против обоих. Охрана вскинула самострелы. Половина выстрелила в человека под маской, половина – в Китр. Никакого непоправимого ущерба они ей нанести не могли, но удары множества болтов заставили ее тело судорожно дернуться и потерять равновесие. Она, конечно, тотчас выпрямилась и, оглянувшись, яростно заорала на стражей. Но бывшему музыканту этого хватило, чтобы с усилием преодолеть щит. Он двигался так, словно воздух перед ним обратился в вязкое масло. Магический щит задержал его, но остановить не смог.

Я уж думал, что Китр упустит свой шанс, ведь эти смертные ее сильно отвлекли. Но нет. Она зашипела, ее видимый облик на миг расплылся, и на ступенях появилась огромная алая с бурым змея, раздувающая капюшон, точно обозленная кобра. Потом она вновь стала женщиной, и ножи метнулись к человеку под маской со скоростью выплюнутого яда. Все двенадцать с жутким звуком воткнулись в его тело. Удар был такой силы, что, по идее, музыканта должно было унести едва ли не за городскую черту.

Ничуть не бывало! Он лишь приостановился, покачнувшись на пятках, а я впервые лично убедился, что маска обладает собственной защитной магией. Я успел заметить по ее краям вспышку, осветившую кожу на лице. Что же делали эти чары? Несомненно, укрепляли плоть, поскольку иначе ножи Китр порезали бы тело музыканта на кусочки. И еще они отвели силу удара. Но размышлять мне стало некогда, потому что музыкант вновь устремился вперед. Теперь он бежал медленней, потому что ножи все-таки повредили ему ноги. Но бежал…

В этот момент из мечущейся толпы выскочил еще один человек в маске, побольше и потяжелей первого, и сбоку врезался в стражу.

Двое! Их уже двое!

Ликуя выругалась. Мы находились слишком далеко и двигались слишком медленно, ведь нам приходилось пробиваться сквозь охваченную ужасом толпу. Ликуя схватила меня за плечо.

– Отправь их в Небо! – приказала она… и швырнула меня сквозь эфир. И я, не успев даже испугаться, материализовался наверху лестницы Зала, прямо на глазах множества Арамери и завтрашних приемышей в семью.

– Сиэй, – сказала Шахар.

Она смотрела на меня, напрочь забыв о том, что творилось в двадцати шагах от нее, и в тот миг я понял, что она по-прежнему любит меня.

– Брысь отсюда, живо! – гаркнул я, давя в себе бешенство по поводу поступка Ликуи. На кой хрен она меня послала сюда? Что вообще мог сделать я, начисто лишенный всякого полезного волшебства? – Ну, что к месту приросла? В Небо! Скорее, прах тебя побери!

Раздался жуткий треск: откуда-то из толпы взвилась молния. Изогнувшись в воздухе, она поразила второго носителя маски и нескольких стражей – те разлетелись по сторонам, отчаянно крича. Безмозглые писцы! Тот, кто был их целью, лишь пошатнулся, как и первый. Остановился. И снова тяжело затопал вперед – сперва на четвереньках, придерживаясь за ступеньки, а потом и во весь дух.

Стражники, однако, успели за это время сомкнуть строй. Мимо нас пронесся Гнев Арамери с мечом наголо, возглавляя двойную вереницу солдат. Одна вереница придержала шаг и взяла в защитное кольцо Ремат и нас при ней. Вторую Гнев отправил на помощь страже у подножия лестницы. Сам он занял место подле Ремат и даже осмелился взять ее за плечо, направляя обратно к лестнице из день-камня. Тем временем нападавшие в масках наскочили на колючий частокол пик и мечей. И по тому, как оба принимали удары, сразу сделалось ясно, что клинки стражей не остановят их окончательно. И не убьют. Поскольку они уже мертвы.

– Каких демонов… – пробормотал Датеннэй Канру.

Я повернулся туда же, куда смотрел он, и у меня мгновенно пересохло во рту. Появился третий человек в маске. Он стоял на ступенях ближайшего Белого Зала, и на нем была форма орденского Блюстителя Порядка. Только его маска, в отличие от двух первых, была сплошь покрыта кроваво-алой краской с бело-золотым стилизованным узором. Распахнутый рот маски подразумевал рев мстительной ярости. И этот человек тоже побежал в нашу сторону. Толпа редела, стражники были заняты. Никто не стоял у него на пути.

Только я.

– Боги благие, только не это, – прошептал я.

Ну что, спрашивается, я мог сделать? Эн жарко запульсировала у меня на груди. Я схватил было ее, но вспомнил: сила Эн была моей силой. Когда я был могуществен, то же относилось и к ней. Но я теперь всего лишь смертный. Если я использую Эн… Если пущу в ход остатки ее силы…

Нет уж. Свою старейшую подругу я убивать не буду. Не тот случай. И не позволю погибнуть своим новым друзьям. Даже если одна из них меня предала. Проклятье! С магией или без нее, но я оставался богом. Я все еще был капризным ветром, пусть и запертым внутри умирающей плоти. И не мне бояться какого-то там смертного, пусть даже наделенного мощью!

Словом, я оскалился и захлестал себя по бокам отсутствующим хвостом. Испустил боевой клич и ринулся по ступеням наперерез алому чудовищу.