– Так держать, красавицы, – провозгласил Семен. – Я теперь знаю, чего вам не хватает!

– Мужика? – догадалась Тарга. – Чтоб настоящий был, чтоб – ух!

– Какого тебе «ух» с такой-то рожей! – немедленно отреагировала ее вечная соперница Нгула. – На себя посмотри!

– Сама дура!!! – перешла с баса на фальцет Тар-га. – Валялась, как мешок, пока мы тут…

Она употребила выражение, которое считается не очень пристойным даже среди лоуринов. Поскольку дело касалось Семхона, немедленно взвилась Сухая Ветка:

– Какое…?! Это ты, что ли?!

– Не ори!!! – заорала Тарга. – Самой только нос расквасили, а у меня уже глаз заплывает!

– А нечего пялиться на чужих мужиков!!! – перешла почти на ультразвук Ветка. – Щас второй подобью!!!

– Я те подобью, замухрышка!

– Кто замухрышка? Я замухрышка?! Ах ты… Семен хотел остановить этот разврат грозным мужским окриком, но удержался: «Интересно, как у них с инстинктами и рефлексами? В смысле: волосы друг другу драть начнут или пальмами махаться?»

Они дрались на пальмах. Расчетливо и жестко – без всякой женской взбалмошности. При несопоставимых весовых категориях – примерно как танк против велосипеда. И худенькая, длинноногая Ветка действительно подбила Тарге второй глаз! А потом и вовсе выбила пальму из рук. Однако соперница сдаваться и не подумала, а ринулась в атаку, норовя сграбастать верткую девчонку голыми руками…

– Хватит!!! – рявкнул Семен.

Воительницы остановились, посмотрели на Семена, а потом Тарга плюхнулась задом на снег и заревела в голос. Странно, но все остальные, и Нгула в первую очередь, тут же кинулись ее поднимать и утешать. Семен приобнял Ветку за плечи:

– Ты, оказывается, страшная женщина!

– Что, уже распух?! – схватилась Ветка за свой разбитый нос.

– Пока еще не сильно, – успокоил ее Семен. – Ты снег приложи. А вообще, вам нужны щиты. Сплетете из прутьев вот такие штуки – изнутри петля и ручка, чтоб держаться. Будете ими в строю прикрываться. То есть пока идешь на сближение – прикрываешься, а потом бросаешь и давай пальмой работать. Если будет хорошо получаться, мы вам эти самые щиты снаружи металлом обделаем.

Семен протиснулся в лаз, втащил светильник и долго сидел на корточках, дожидаясь, чтобы привыкли глаза. Потом осторожно ступил на утоптанный грунт пола: «Холодно, сухо, но воздух не застойный – есть какая-то вентиляция. Нога человека не ступала здесь почти два года – живого человека…»

Он разгреб и сдвинул в сторону ворох пересушенных звериных шкур (о них так мечтали позапрошлой зимой!), сунул руку в открывшуюся щель в стене и нащупал кожаный мешочек. Достал, развязал горловину, понюхал – слабый запах плесени и грибов. От большого комка отделил кусочек размером со спичечный коробок. Мешок завязал и засунул обратно в щель. Стал медленно жевать вязкую безвкусную субстанцию. Проглотил последний кусок, задул светильник и стал смотреть во тьму, слегка разбавленную слабым светом из дыры в верхней части завала, через которую он сюда пролез.

«Два года прошло, а кажется – целая жизнь. Бывает ведь так: оглядывается человек на свое прошлое и с изумлением обнаруживает, что, скажем, институт он заканчивал аж 15 лет назад! А он-то все еще считает себя (в глубине души, конечно!) молодым специалистом, у которого все впереди. Куда же делись годы?! Или наоборот: столько наворочал, столько сломал и построил, столько пережил падений и взлетов, а времени-то прошло всего ничего! Может быть, утверждение, что время течет независимо от нас, всего лишь миф – миф "белого" человека?»

Он понял, что вполне отчетливо различает стены и свод пещеры вне зависимости от количества света, и усмехнулся: «Быстро на сей раз грибочки подействовали. Впрочем, теперь я лучше подготовлен, а опытные наркоманы, говорят, могут управлять своими галлюцинациями. Только все равно непонятно, как можно что-то видеть при полном отсутствии света? Может быть, это память? Ведь я помню тут каждый выступ, каждый поворот…»

Семен поднялся на ноги и, даже не вспомнив о светильнике, двинулся в глубину. Вот и первый зал с фигурами на стенах и своде – большими, маленькими, раскрашенными в три цвета без полутонов или только контурно намеченные.

«Бизоны, мамонты, лошади, носороги, олени, вновь мамонты… В одиночку и группами, стоящие, лежащие, рвущие траву, спаривающиеся, дерущиеся, пораженные стрелами, умирающие. Вот саблезуб атакует бизона – в жизни это именно так и бывает. А вот волки гонят оленя…– Семен коснулся пальцами рисунка на стене и ощутил теплую упругость шерсти. – А вот это – мое. Отчасти, конечно: олень, который мчится. Точнее, даже не олень, а его бег. Я это придумал и подсказал Художнику. Он нарисовал и захотел проверить полученный эффект на первом встречном. Так мы познакомились с Сухой Веткой».

Семен двигался вдоль стен, безошибочно наклоняя голову, если свод становился слишком низким, смотрел на рисунки и вспоминал. Слабое, но четкое эхо вторило, казалось, не только хрусту щебенки под ногами, но и его мыслям.

«…Олени, лошади, бизоны… А на этой стене целое стадо мамонтов. Несколько раз я пытался их пересчитать, но все время получались разные цифры. Как будто животные приходят и уходят. Попробовать снова? – Семен отошел к противоположной стене, стал рассматривать это своеобразное панно и вдруг изумился: – Почему же я раньше не замечал, что они выстроены… Не может быть!»

Он потер глаза – изображение не изменилось: самцы с большими изогнутыми бивнями выстроились как бы клином. За ними столпились самки с детенышами. Перед бивнями вожака схематично изображена маленькая фигурка человека. Он стоит, крестообразно раскинув в стороны руки.

«Да ведь это же… Хотя я, кажется, когда говорил с вожаком, рук не раскидывал. Но… А раньше-то этот рисунок был? Что за чушь – конечно, был! Задолго до моего появления в этом мире! Или не было? Я много раз рассматривал его, только вблизи, конечно. Просто когда отходишь подальше, то света от фитиля не хватает, а сейчас он мне вообще не нужен. Пророчество, что ли?!»

Потом Семен надолго задержался перед странным полурельефным изображением. Он полагал, что оно было начато очень давно – может быть, несколько поколений назад – и при этом осталось незаконченным. Он так и не удосужился спросить у жреца, что же оно означает. Тут явно угадывалась человеческая фигура, вписанная в контур мамонта, но с головой хищника – кажется, саблезуба. Сзади же фигура имела вполне волчий хвост. Сейчас Семен совершенно ясно видел, что изображение полностью закончено: «Это именно человек – мамонт – тигр – волк. Составляющие выделены, конечно, в соответствии со своей значимостью. Странно: когда это по здешним верованиям человек был на первом месте?! Впрочем, пусть ученые будущего ломают головы над этой загадкой – мне-то достаточно просто спросить!» Что он и сделал:

– Зверь?

– Зверь, – ответило эхо знакомым голосом.

– Или человек? – уточнил вопрос Семен.

– И человек, – подтвердил голос.

Семен даже не удивился – он почти ждал чего-то подобного, – однако на всякий случай поинтересовался:

– Ты здесь?

– Здесь.

– Ведь ты звал меня, правда?

– Правда, – согласился Художник.

– Это так важно?

– Важно.

– Прости, я, наверное, очень долго шел.

– Но пришел.

Семен понял, что различает слабый желтоватый отсвет на камне у поворота коридора, и улыбнулся:

«Сидит в знакомом гроте и делает на песке наброски палочкой!» Семен чуть задержался у известнякового выступа: сейчас он вновь увидит жреца пещерного культа – последнего!

– Не последнего!

– Ну да, конечно, – поправился Семен. – Головастик скоро тебя заменит. Просто он сейчас очень занят, но потом мы организуем посвящение парня.

– Не парня.

– Но кого же вместо тебя?!

– Тебя.

– Что ты говоришь?! Я же рисовать не умею. При чем тут я?!

– Тут я.

– Ну, если так… – Семен шагнул в грот.

Здесь было светло. Во всяком случае, света хватало, чтобы различить каждую морщинку на знакомом лице. Семен поразился, как это лицо напоминает сразу стольких людей: отца, деда, первую школьную учительницу, погибшего тренера-корейца и друга – Юрку, а также шефа, старика повара из экспедиции, библиотекаршу из заполярного поселка и еще очень-очень многих из этого и того миров. «Как же я этого раньше не замечал?! – удивился Семен. – И почему так ярко горит светильник, если в нем нет жира?» Впрочем, эти вопросы не казались настолько важными, чтобы задавать их вслух.