Добыча рыбы, конечно, прекратилась. Это Семена совсем не обрадовало. Во-первых, он привык к ухе и отказываться от нее не хотел, а во-вторых, лишнюю добычу уже не нужно было коптить и вялить, а можно было просто морозить. После первых прогулок по прозрачному льду у него возникла очередная идея.

На мелководье рыбу неплохо видно – особенно неподвижно стоящих щук. Причем они почти не пугаются, когда кто-то там наверху ходит. Значит… В памяти всплыл текст из прочитанной в детстве книжки. Там среди прочего описывался такой способ рыбалки: стоит рыбина подо льдом, человек подкрадывается и бьет по льду над ней деревянной колотушкой. Удар через лед и воду передается рыбе, и та, будучи оглушенной, переворачивается кверху брюхом. А доставать как? Ну, пешню нужно сделать. Лучше бы, конечно, лом, но это слишком сложно и металлоемко.

Пешню Семен сделал – тяжелую палку с металлическим наконечником. В качестве деревянной кувалды решил использовать довольно тяжелый обрубок ствола лиственницы с сохранившейся веткой вместо ручки. Эксперименты свои он начал в широкой мелкой заводи в полутора километрах от поселка. Поскольку Семен подозревал, что первый блин, скорее всего, будет комом, свидетелей и помощников с собой он не взял.

Получив мощный акустический удар, щука средних размеров (килограммов семь?) удивленно покосилась из-подо льда на Семена и тихо поплыла в сторону. Семен обиделся и для второго захода выбрал жертву поменьше. Колотушкой он вмазал с такой силой, что сучок-рукоятка обломился, а лед покрылся сетью трещин. Усилие было вознаграждено – рыбина перевернулась и замерла. Семен яростно заработал пешней. Когда дырка необходимого размера была готова, он засучил рукав до плеча и отважно сунул под лед голую руку. Никакой щуки там не оказалось: то ли ее снесло течением, то ли она успела оклематься и уплыла сама. Семену оставалось матерно ругаться и думать, что здесь не так: лед, рыба, колотушка или у него что-то с головой? В конце концов он пришел к выводу, что все это баловство: даже если удастся освоить такой метод рыбалки, он все равно годится лишь в качестве детской забавы – слишком много условий.

«Но ведь ловят же как-то рыбу из-подо льда? Ловят – и на удочку, и сетью. Удочка – это тоже баловство, а вот сеть… Видел же когда-то по телевизору… А почему, собственно, нет? Протянуть подо льдом веревку – от лунки до лунки… Как? Палкой, конечно, – не нырять же. Палка должна быть метра 2– 2,5, но тогда для ставной сети понадобится цепочка лунок – штук десять, не меньше. Пока все это продолбишь… А если бур? Да-да, бур того типа, с каким наши мужички на зимнюю рыбалку ходят? Ну, собственно говоря, типов этих несколько, а нам нужно… Да, нам нужен вариант с кольцом – тем, которым выпиливают столбик льда. Кольцо с "зубами" можно сделать металлическим, а все остальное, включая ко-ловоротную рукоятку, как-то придется изобразить из дерева. Будет громоздко и тяжело, но тяжесть в наших условиях большого значения не имеет».

Погрузившись в размышления, Семен брел по льду в сторону поселка. В конце концов, он оказался у того места, где поселковый народ после заморозков брал воду. Лед тут был пробит, а дырка накрыта крышкой из веток и шкур. Сейчас эта конструкция была сдвинута в сторону, а возле полыньи топталась мамонтиха. Это был явный непорядок, и Семен на нее немедленно напустился:

– Варвара! Сколько раз тебе говорили, чтоб не ходила по льду, пока он тонкий?! Провалиться хочешь? Как потом тебя вытаскивать?

«Тут, впрочем, мелко, – мысленно поправил он сам себя. – И потом, как мамонт может оценить толщину и крепость льда? Наверное, только провалившись».

Варя стояла, понуро опустив хобот. Вид у нее был настолько смущенный и виноватый, что Семену стало ее жалко, и он немного смягчился:

– Люди сюда за водой ходят, а ты весь лед вокруг загадила. Потерпеть не могла? Что молчишь? Скажи что-нибудь!

«Пить. Я пить хочу. Сильно…» – получил он беззвучный ответ.

Когда до Семена дошел его смысл и значение, он испытал просто ужас:

– Прости, Варя, я был не прав! Пей, конечно…

«У взрослого слона, живущего в тропиках, суточная потребность в воде составляет, кажется, 100– 150 литров, а то и больше. Это 10-15 больших ведер. Пускай мамонту воды нужно меньше, но все равно это многие десятки литров в сутки. Если кругом лед, то где взять столько воды?! Весной и летом трава сочная, но сейчас поздняя осень и она сухая, значит, потребность в воде еще больше! А что творится в степи?! Ведь все мелкие ручьи и речки пересохли – просто потому, что питающая их почвенная влага замерзла. Есть, конечно, озера и довольно крупные речки, в которых полно воды, но… Но вокруг них обычно заболоченная местность, талые грунты. При ходьбе мамонт, как и слон, производит на почву давление, в несколько раз большее, чем человек. Строго говоря, если бы человек давил на квадратный сантиметр грунта с той же силой, что и мамонт, то жарким летом он не смог бы ходить по асфальту – там, где он низкосортный или уложен с нарушениями технологии. Мамонт может перемещаться только по ровному твердому грунту. К обычному озеру в тундре ему просто не подобраться. А если и подобраться? Там лед – его нужно проломить. Но дно обычно вязкое… Значит, для водопоев остаются лишь знакомые места – броды, где мамонты пересекают реки. Но таких мест мало, да и там на поверхности лед…»

Рыжий был обычным взрослым самцом. Даже, наверное, не очень крупным – метра 3,5 высотой в холке, – с изогнутыми бивнями чуть длиннее трех метров. Его лоб и темя покрывала шапка черных грубых волос, направленных вперед, а хобот и уши были закрыты подшерстком и остью бурого цвета. Такая ость, только более длинная – до метра внизу, – закрывала и тело, пряча под собой подшерсток желтоватого цвета. Столбообразные ноги заканчивались округлыми расширяющимися ступнями, на каждой из которых спереди были три крупные роговые пластинки – ногти или копытца.

На самом деле он не был рыжим – хоть в летней шерсти, хоть в зимней. Просто очень давно вожак стада, к которому он тогда прибился, решил его прогнать, потому что счел конкурентом на самок. Рыжий не согласился с такой постановкой вопроса, и они подрались, что среди мамонтов случается редко. Вожак был тяжел, силен и стар. Рыжий был моложе, легче и слабее, но быстрее, злее и агрессивней. Он, конечно, не хотел убивать вожака – он сражался за право остаться в стаде. Точнее, он хотел доказать вожаку, что прогнать его тот не сможет. Рыжий и сам-то не понял, почему получилось так, что старый вожак после его атаки начал умирать. У мамонтов бивни, по сути дела, рабочий инструмент, а вовсе не оружие. Тем не менее вожак умирал – медленно и долго, а победитель ничем не мог ему помочь. Уйти, чтоб не мучиться самому, победитель тоже не мог. И тогда появился двуногий.

Вообще-то двуногие в одиночку по степи не рыщут – они стайные падалыцики. Этот же был один. Он смог избавить старого вожака от мучений. Двуногий лишил жизни «своего», и Рыжий должен был, конечно, наступить на него ногой или сломать хоботом. Но он был благодарен ему и потому оставил в живых. Рыжий, как и все мамонты, не любил и презирал падалыциков, особенно двуногих, но этот «заговорил» с ним, и Рыжий его понял. Человечек и обозначил (для себя, конечно) убитого вожака «черным», а его – победителя – «рыжим».

Потом была зима катастрофы. Рыжий вовсе не добровольно стал тогда первым – ведущим огромного клина мамонтов-самцов, ломающих бивнями наст, чтобы дать возможность кормиться молодняку и самкам. Просто рядом не оказалось равных ему. Это был марш против смерти, в котором сильные умирают раньше слабых. Тогда – посреди снежного простора – перед Рыжим вновь возник тот самый двуногий. Он не хотел, чтобы Рыжий вел «своих» на север, куда обычно уходят мамонты, когда зимой становится нечего есть. Он не хотел этого так сильно, что совершенно не боялся смерти. И Рыжий не убил его. И не пошел на север. Точнее, пошел, конечно, но стал забирать чуть правее – совсем чуть-чуть, но все время. Весной с севера никто не пришел. Наверное, те, кто туда отправился, умерли – иначе куда же они делись?! А Рыжий был жив, и большинство тех, кто за ним шел, тоже были живы. При чем тут этот человечек? Кто его знает, но зла он, во всяком случае, не несет.