– Иншалла, – сказал дедушка.
Они ждали Курбановых из соседнего села. А мама не хотела, чтобы они к нам приходили. Я тоже не хотела – сама не знала почему.
Я чистила чеснок. Это всегда было моей работой. Все ели хинкал, а чистила чеснок я одна. Снимала с него шелуху и давила в большой деревянной ступе. Как мне это надоедало! Лучше бы я делала что-нибудь другое – от моих рук каждый день пахло чесноком.
– Иди, да, – сказал мне дедушка, – принеси там со стола мой табак.
По узкой лестнице я поднялась на второй этаж за табаком. Уже хотела взять его со стола и бегом спуститься вниз, но тут меня кто-то позвал:
– Хадижа…
Я обернулась. Никого в коридоре не было. Только сквозняк поднял занавеску на двери бабушкиной комнаты.
– Заходи, – позвал голос оттуда.
Сначала я не хотела, но голос звал меня и звал.
– Нельзя, – сказала я. – Бабушка не разрешает заходить в ее комнату без спроса.
– Зайди… – повторил голос.
Теперь я знаю, что это был шайтан. Он меня заставил совершать плохие поступки. Бабушка говорила, что иногда шайтан выбирает людей, которые плохо себя ведут, и начинает их звать. Но когда слышишь, как кто-то зовет тебя незнакомым голосом, нельзя отзываться, нельзя даже оборачиваться. Это шайтан! Временами я слышала, как он зовет меня: «Хадижа! Хадижа!» Ой, как я пугалась! Что ему от меня надо, не понимала я. Что он ко мне пристал? Бабушка сказала, он выбрал меня потому, что я ем еду с чужих могил. А зачем тогда ее кладут на могилы? Я думала, ее кладут, чтобы брали.
Когда шайтан позвал меня в первый раз, я перестала брать еду покойников. Бабушка дала мне маленький камень с речки, его мулла заговорил от шайтанов. Когда шайтан зовет, надо этот камень трогать. В этом камне живет сура из Корана. Шайтаны боятся сур. Я потеряла камень на другой день, но бабушке не сказала – она бы побила меня палкой. Иногда я проходила между могил и видела, как муравьи едят печенье и даже шоколадные конфеты, но, с тех пор как меня позвал шайтан, я к этой еде даже не притрагивалась. Я думала, он давно отстал от меня, потому что хорошо себя вела. Я даже забыла про него, честное слово. Откуда я знала, что это он зовет меня в бабушкину комнату?
Отодвинув занавеску, я вошла в комнату. На полу был постелен сумах. У стены стоял большой сундук, там бабушка прятала отрезы и подарки для невесты. Еще был стол с очень красивой хрустальной вазой и ненастоящим букетом. У окна стояла большая кровать, накрытая блестящим покрывалом с оборками. На кровати никто никогда не спал, она стояла для красоты и чтобы от людей не стыдно было: а то скажут, наша семья не может даже кровать купить. Такие языки у наших соседей. Я мечтала полежать на этой кровати, но бабушка не пускала – чтобы не испортить покрывало. И я бы ни за что на нее не легла, если бы шайтан не приказал мне:
– Ложись!
Я быстренько легла на кровать. Как было мягко, я несколько раз покачалась на ней, как на волнах. Раньше мы жили в Махачкале, и папа несколько раз брал меня на море. Он брал меня за руки, и волны качали меня, как бабушкина кровать. Ой, так было непривычно лежать выше пола! Потом я быстренько встала и поправила покрывало, чтобы не видно было. Я хотела уже уйти, но заметила на стенке еще одну занавеску.
– Открой ее! – приказал мне шайтан.
Я подошла к занавеске, отдернула ее. В стене была дырка, и в ней стоял целый мешок сахара! Вот куда бабушка прятала его. Честное слово, я не хотела брать сахар! Клянусь Аллахом, я не воровка! Это все он – шайтан. Он приказал мне.
Я открыла мешок, схватила несколько больших кусков сахара, сунула их в карман и выбежала из комнаты. Как раз вовремя – корова замолчала. Я закрыла уши руками и сказала шайтану:
– Не говори больше со мной! Отстань от меня! Не хочу! – Я быстро-быстро мотала головой, чтобы его слова больше не попадали мне в уши.
Я схватила со стола в коридоре дедушкин кисет и спустилась на первый этаж.
– Тебя только за смертью посылать, Хадижа, – сказал он и взял кисет желтыми пальцами.
Скоро вернулась бабушка. Корова издохла. Соседи не успели ее зарезать. Столько мяса пропало.
– Не повернулся теленок, – сказала бабушка. – Салиха говорит, Абидат корову сглазила. Какой у нее глаз, между прочим, нехороший, – продолжила бабушка. – Салиха говорит, вчера она ее встретила на дороге, и та ей: «Какая у тебя корова жирная, завидую я тебе, Салиха». Почему «машалла» не сказала, я тебя спрашиваю? У-у, специально не сказала, чтобы сглазить. Надо было сразу корову к мулле отвести. Ты помнишь, как она Алишкину дочку сглазила? Какой у нее горб вырос! Теперь ни туда ни сюда. Я Алишке говорила: не пускай ее в дом. Уй, какой у нее, у этой Абидат, глаз… Ноги ее в моем доме не будет.
– Иншалла, – сказал дедушка, который тоже недолюбливал Абидатку.
Мы сели на пол вокруг клеенки. Мама достала из кастрюли хинкал, положила его в большую тарелку, добавила масло и чеснок. Мы брали хинкал вилками и макали в аджику.
– Еще, помнишь, я тебе говорила, как видела ее там, за кладбищем? – Бабушка подала дедушке большой кусок мяса с костью. – Что она там делала, я тебя спрашиваю? Как раз в тот день Камал умер, а ей он не родственник. И потом на сороковой день сразу ее свекор умер. Астагфирулла, какой здоровый он был. От чего умер? Почему умер? Клянусь, я знаю!
– От чего, женщина? – спросил дедушка, высасывая из кости мозг.
– А вот от того, – ответила бабушка, понизив голос. – Воду, в которой покойника мыли, взяла, лепешку на ней замесила, свекра накормила, и все.
– Астагфирулла! – Дедушка бросил кость на тарелку. – Женщина, дай спокойно поесть! Надоели мне твои сплетни! Иди с соседками судачь! Ни на секунду рот не закрывает, вах… – Он снова взялся за кость.
– Не бери с нее пример, лучше молчи, как твоя мать, – сказал он, повернувшись ко мне. – А-то бу-бу-бу, бу-бу-бу – без конца. Не бывает же так!
– Дедушка, а кто живет в том доме за кладбищем? – спросила я.
– Ты смотри на нее! – махнула рукой бабушка. – Я в твоем возрасте глаза не могла на отца родного поднять, а она тут разговаривает! Молчи, кому сказала!
Бабушка пожала плечами и сунула в рот хинкал.
Уй, как я боялась теперь ходить на кладбище. Если Абидат туда ходит, я больше в жизни туда не пойду. И лепешку у нее никогда не возьму! В нее точно вселился шайтан! Я вспомнила про сахар в кармане и потрогала его рукой – четыре больших куска. Бабушка изобьет меня, если узнает, что я его своровала.
– Что там у тебя в кармане? – спросила бабушка.
Она все видит.
– Это камень от шайтанов, – наврала я.
– Правильно, носи его всегда с собой. Если увидишь Абидат на дороге, сразу потрогай камень, и ничего не будет. Повторяй всегда «Бисмилляхи рахмани рахим». Деда Ахмеда только эти слова спасли.
– Бабушка, почему они деда Ахмеда спасли?
– Может, хватит сказки на ночь рассказывать? – недовольно сказал дедушка.
– Какие сказки? Правда это! Один раз такое было: уснул дед Ахмед, а посреди ночи – стук в дверь. Открывает – сосед там. Что такое, спрашивает. Тот говорит: иди, мол, за мной. Пошли они, пошли по дороге, за село вышли, речку перешли, на поляну вышли. А на поляне – шум, гам, музыка, все село собралось, как будто пехлеваны приехали. Скатерть на земле расстелена, на ней еды – сколько хочешь. Дед Ахмед взял хлеб и уже хотел откусить, но по привычке сказал: «Бисмилляхи рахмани рахим»! Аха, и вот тут, в этот самый момент, просыпается он и видит, что один на поляне сидит, а в руке у него не хлеб, а лепешка навоза… Аха-ха, вот как шайтан его туда завел, а молитва спасла. Короче, вот такое с дедом Ахмедом было.
«Бисмилляхи рахмани рахим», – повторила я про себя и потрогала сахар.
А вдруг он сейчас тоже превратится в навоз, подумала я. Ой, как мне стало страшно. Незаметно я ковырнула один кусок ногтем, потом вытащила руку из кармана и облизала палец – он был сладкий.
После хинкала мы пили чай вприкуску. Бабушка принесла вазочку с мелко наколотым сахаром и поставила ее посередине клеенки. Ну почему она такая жадная? У нее в комнате целый мешок!