Салиха откусила пряник. Как она умела сделать сладкое лицо!

– Короче, засватали они дочь одних за своего сына, – сказала она. – Кто-то из родственников посоветовал. Короче, дядя у нее, бывает же, глава ихней администрации. Столько хвалили – родители такие, приданное такое, сама тоже завидная невеста. Короче, пришли, посидели, все как положено. Невеста тоже вышла, показалась. Засватали.

– Аха-ха-ха, – закивала головой бабушка, наклоняясь к Салихе.

– Ну, слушай дальше что было, – Салиха взяла еще пряник. – А ее родители говорят им, бабушка у нас старая, надо быстрее свадьбу играть, пока не умерла, потом долго траур держать придется. Те согласились. Их брат – глава администрации – тоже такой крутой приехал, все помог, все что надо привез, подготовил. Сыграли свадьбу… Брачная ночь тоже была.

– Аха-ха-ха… – бабушка чуть не упала Салихе на колени.

– Ночью темно было, жених ее не видел.

– Ва-ба-бай, на свадьбе тоже не видел?

– На свадьбе фата ей лицо закрывала.

– Аха-ха-ха…

– Короче, утром он на нее посмотрел, а у нее – вот такая щека, – Салиха приложила к щеке пряник.

– Астагфирулла! – бабушка отпрянула от Салихи.

– Клянусь Аллахом, да! Сама не видела, золовка рассказывала. Вот такая у нее щека – одна в два раза больше другой. Говорят, родилась она такая. Парень к родителям побежал – не буду я с этой аждахой жить… Те – сынок, что делать, женился, теперь живи. Нет, и все, говорит, жить с ней не буду. Ее родственники приехали, уговаривали. Дядя приезжал. Не уговорили. В тот же день они ее к родителям отправили. Поэтому больше внимания невесте давать надо.

– Я ее каждый день вижу – на родник, с родника ходит, – сказала бабушка. Ее глаза блестели – она любила собирать сплетни.

– Все равно внимания больше давай, – повторила Салиха и откусила пряник.

Они замолчали, только слышно было, как бабушка грызет сахар, а Салиха дует на чай. Я ждала, когда Салиха уйдет – при гостях я не могла брать еду с клеенки.

– Позавчера к Эльмире из города племянница приехала, Зумкина дочка, – сказала Салиха, смахивая с рук крошки.

– Аха-ха-ха…

– Сегодня мимо Абидаткиного дома она проходила. Накрашенная вся, – сказала Салиха, и бабушка покачала головой. – Абидатка видела. Губы красные. Щеки тоже крашеные. Была б это моя дочка, избила бы.

– У-у-у, смотреть неприятно, – сказала бабушка.

– Учится она – в мединституте в Махачкале.

– У-у-у…

– Нашим бабушкам не разрешали учиться, и правильно. Зачем обычаи нарушать? Жена будет на работе, кто кушать будет готовить, убирать? Это уже не жена. Никто ее из нашего села не засватает.

– Непорядочная, что ли? – спросила бабушка.

– Не знаю, но говорят… – Салиха наклонилась к бабушкиному уху.

– Астагфирулла!

Все женщины в нашем селе были сплетницами. Когда Салиха пойдет к другим соседям, она будет сплетничать про нас.

Мне никто ничего не рассказывал. Но я слышала, как шушукалась бабушка с Салихой, ловила обрывки чужих разговоров, и много раз до меня доходило слово «свадьба». Я думала, они все говорят о дядиной свадьбе. Вышло по-другому – они говорили о свадьбе моей матери. Я ушам не поверила, когда подслушала новый разговор бабушки с Салихой.

– Курбановы сразу сыграют свадьбу, как только мы Хаджи-Мурада женим, – говорила бабушка. – Выше головы прыгать не будут, все скоромно сделают, у жениха это тоже второй брак. С первой женой они разошлись.

– Почему разошлись? – спросила Салиха, а я, сидя за занавеской, никак не могла понять – какое нам дело до свадьбы этих Курбановых.

– Детей у них не было, – ответила бабушка. – Говорят, вина со стороны жены.

– С Айшей им нечего боятся – вон у нее дочка есть.

– Хадижа с нами останется, – сказала бабушка, и у меня все внутри похолодело – они говорят обо мне и о маме! Это мама выходит замуж!

– Айша согласилась? – спросила Салиха.

– Это вопрос решенный, – сказала бабушка таким же голосом, каким говорила дедушке, какого барана надо зарезать.

– Такая обуза… – Салиха закачала головой.

– Что делать… – бабушка вздохнула. – Платье свадебное Надире купили, – она поднялась с подушки. – Завтра ей отнесем.

Салиха тоже подняла свой живот. Когда они ушли на второй этаж смотреть платье, я выскочила из-за занавески и побежала во двор. Мама выйдет замуж и уедет к Курбановым, билось в моей голове. А я останусь с бабушкой и дедушкой.

«Я люблю только маму!» – хотела кричать я.

Я знала, мама уедет, а бабушка будет каждый день меня бить!

Во дворе ходили куры. Я захотела забежать в курятник и разбить все яйца.

Однажды бабушка разрешила мне посмотреть, как из яйца вылупляется цыпленок. Мы вместе пришли в курятник. Яйца лежали в гнезде, и на одном появилась маленькая дырочка – это цыпленок бил яйцо клювом с другой стороны. Не знаю, что со мной случилось, я же говорю – во мне живет плохое, – я схватила яйцо и хотела его поцеловать. Но бабушка закричала на меня и ударила по лицу. Я бросила яйцо, и цыпленок умер. Я не хотела его убивать, я хотела играть с ним. Цыплята такие бывают красивые, когда без перьев, в желтом пуху. Я хотела потрогать их, пока они не превратились в противных куриц. Дедушка говорил, их нельзя брать на руки, пока они еще маленькие, и правильно бабушка сделала, что меня побила.

Я выбежала за ворота. Куда мне бежать? Я так хотела уйти из этого дома навсегда, но, кроме него, у меня не было другого. Я побежала на кладбище, потому что хотела умереть. Если я умру, думала я, меня все равно туда отнесут. Я больше не буду ничего есть, решила я, и умру от голода.

Сначала я хотела спрятаться на старом кладбище, но могильные камни там – узкие и низкие, я не могла за ними спрятаться. На новом кладбище я нашла высокий камень, села за него, и спине стало тепло – его нагрело солнце. Я сидела на земле, спрятавшись за камнем, и смотрела на облака. Надо мной проплывали бараны – целое стадо, слоны. Однажды папа купил мне футболку, на ней спереди был нарисован слон. Облака приходили и уходили. Я махала им рукой. Летом, когда солнце, они такие добрые. Еще я видела на небе свадебное платье – широкое, с обручем внутри, точно такое лежало на кровати в бабушкиной комнате. Интересно, мама тоже будет выходить замуж в таком платье, подумала я? Слезы потекли по моему лицу. У меня внутри все сдавило, я была как цыпленок, который не может вылезти из яйца. Я стала плакать еще сильней – так сильно, что у меня изо рта полез громкий плач, и я закрыла рот рукой. Потом я подумала про человека, который похоронен в этой могиле. Я даже не знала, мужчина это или женщина, потому что не умела читать. Наверное, представляла я, он лежит и думает – что она пришла на мою могилу плакать, я же ее не знаю, мы даже не родственники с ней?

Мне стало интересно, слышат ли покойники. Один раз я видела во сне папу, и он сказал мне, что все очень хорошо слышит. Он сказал, что разные покойники слышат разными частями тела – кто-то головой, кто-то телом, кто-то ногами, а кто-то руками. Мой отец слышал руками. Когда он это сказал, показал мне свои ладони. А чем слышит этот покойник? Я не знала.

– Мама замуж выходит и уезжает к этим Курбановым, – сказала я человеку, который был похоронен в этой могиле. – А я остаюсь с бабушкой и дедушкой. Бабушка меня не любит. Я тоже ее не люблю. У меня умер папа. Как ты, совсем умер. Я осталась с мамой. Почему она должна уехать? Зачем? Я тоже хочу умереть.

Я представила, как я умерла и осталась возле этого камня.

– Если бы ты знал, как я хочу умереть, – сказала я человеку, который был похоронен в этой могиле. – Ты можешь сделать так, чтобы я умерла прямо сейчас? – спросила я его. – Прошу тебя, сделай, да. Пусть они все пожалеют. И еще сделай так, чтобы мама к этим Курбановым не уезжала, – просила я, еще не зная, что скоро мое желание исполнится…

Меня никто не искал, и я стала думать о Махаче. Когда меня похоронят, представляла я, он придет на кладбище в своей красивой одежде и положит мне на могилу ветку цветущей черешни. Жаль, конечно, что я умираю не весной, тогда ему легче было бы достать ветку. Мне было так приятно думать о Махаче, что я даже перестала плакать и мечтала о нем.