домашние". Христос и в этом кое-что понимал".

Днем наверху, в комнате хозяйки, произошел какой-то, видимо, резкий, хотя и

быстрый и очень негромкий, разговор. Потом миссис Юдифь вышла и прошла мимо него

(он сидел на лавке около колодца). Лицо ее было в красных пятнах, а губы сжаты. Тонкие, недобрые губы Шекспиров. Около полуоткрытой калитки ее ждал человек, может быть, муж или родственник. Он спросил ее что-то, а она досадливо махнула рукой и прошла.

"Стерва баба", подумал Гроу.

Затем вышел доктор Холл под руку со священником. Он, конечно, сразу же вскочил и

поклонился. Доктор Холл как будто его и не заметил вовсе, но священник и еще раз

оглянулся. Они сделали круг и сели на другом конце сада, и Холл начал что-то энергично

говорить, разводя руками и доказывая. Священник слушал, - склонив голову и чертя что-то

концом туфли. Потом вдруг вскинул глаза и что-то сказал, - оба они взглянули в его

сторону. Затем немного поговорили еще, поднялись и прошли мимо, в дом. На этот раз

Холл заметил его и кивнул очень ласково.

Затем во двор вышел Бербедж и подошел прямо к нему.

- Вас зовет мистер Виллиам, - сказал он. ... Шекспир, одетый, сидел в кресле и писал.

Чернильница стояла рядом на стуле. Шекспир казался совсем здоровым - плотный,

упитанный джентльмен средних лет, с большой лысиной и полными щеками. Вот только

бледен он был очень. Когда они вошли, Шекспир взглянул на них, приписал еще что-то и

протянул бумагу Бербеджу.

- Присыпь песком, - сказал он, - это, кажется, все, что надо.

Бербедж быстро оглядел записку и сказал:

- Этого, конечно, хватит, Билл. Теперь другое: что из этого у тебя сейчас есть и чего

нет?

- Сейчас придет Харт, - сказал Шекспир и посмотрел на Гроу. - Коллега, вам придется

вместе с племянником снести с чердака один сундук. Постарайтесь сделать это как можно

незаметнее.

Виллиам Харт пришел через пять минут, и они пошли за сундуком. Оказывается,

сундук находился как раз в той каморке, где Гроу ночевал. Небольшой темный и очень

тяжелый дубовый ящик, окованный сизыми стальными полосами. Они вытащили его из-

под кровати и стащили с чердака по узкой лестнице. Шекспир ждал их с ключом в руках.

Они поставили ящик на стол, Бербедж взял у Шекспира ключ. Заимок был тугой. Крышка

отскочила со звоном. На внутренней стороне ее оказалась большая, в полный лист,

гравюра - отречение Петра. Скорбящий Петр и над ним гигантский петух. "Наверное, Волк тоже видел это, - подумал Гроу, - потому и заговорил о петухе. А ведь Петр, пожалуй, и не скорбит. Он просто стиснул руки на груди и думает: "Ну какой же во всем этом смысл, Господи, если даже я - я тебя предал?" А над ним вот - поднялся огромный,

торжествующий петух".

Сундук был набит почти до краев. Бербедж приподнял кусок тафты, и Гроу увидел

груду книг, тетради, синие папки, фолианты в кожаных переплетах.

- Вот тут все, - сказал Шекспир, - все, что у меня есть.

- И то, что не напечатано, сэр? - спросил Бербедж. - "Макбет", "Цезарь", "Клеопатра"?

- Все, все...

Бербедж взял первую папку и открыл ее. В ней лежала тетрадь, исписанная в столбик

красивым, так называемым секретарским почерком. Буквы казались почти печатными, так

любовно была выписана каждая из них.

- Как королевский патент, - сказал Бербедж.

- Теперь так уже переписчики не пишут. Хороший старик был, мы его недавно

вспоминали.

- Дай-ка, - сказал Шекспир. Он взял рукопись и долго перелистывал ее, читал,

улыбался, задерживаясь на отдельных строках, и качал головой. - Ты в этой роли был

поистине великим, Ричард, - сказал он Бербеджу, и тот согласился:

- Да.

Шекспир полистал тетрадь еще немного, потом отложил ее и вынул кожаную папку. В

ней лежали большие листы, сшитые в тетрадь. Он быстро перелистал их. Почерк был

другой - быстрый и резкий.

- Что значит молодость, - сказал Шекспир. - Да, мне было тогда... Гроу, вам сколько

сейчас?

- Двадцать четыре, - ответил он.

Шекспир ничего не ответил, только взглянул на него с долгой улыбкой и кивнул

головой. Затем вынули еще несколько папок, просмотрели их и все сложили обратно.

- Вот все, - повторил он.

- Хорошо, - решил Бербедж, - закрывай и давай мне. И больше у тебя ничего нет?

- Нет!

Бербедж деловито сложил все опять в сундук, потом помолчал, подумал и сказал:

- Вот что, Виль, - он назвал его не "Билл", как всегда, а ласково и мягко - "Виль", -

очевидно, по очень, очень их личному и старому счету. - Ты сам... - Он все-таки осекся.

- Ну-ну? - подстегнул его Шекспир.

- Я хотел сказать, - путаясь, хмурясь и краснея, сказал Бербедж, - нет ли у тебя тут и

писем, которые ты бы не хотел сохранять?

- Ага, - серьезно кивнул головой Шекспир, - ты хочешь сказать, что в таком случае

уже пора!

Наступило неловкое молчание. Харт вдруг выдвинулся и встал около дяди, словно

защищая его. Шекспир мельком взглянул на него и отвел глаза.

- Я... - начал Бербедж.

- Конечно, - очень серьезно согласился Шекспир, - конечно, конечно, Ричард, но,

кроме заемных писем, у меня ничего уже не осталось.

- А то письмо тут? - спросил Ричард.

- Здесь. В самом низу. Достаньте его, Гроу. Оно в кожаной папке.

Гроу достал папку. Шекспир открыл ее, посмотрел, захлопнул и положил рядом с

собой.

- Что же будем с ним делать? - спросил он.

Бербедж пожал плечами.

- Нет, в самом деле - что?

- Мне его во всяком случае не надо, - ответил Бербедж. - Хотя оно и королевское и

всемилостивое, но в книге его не поместишь.

- Да, всемилостивое, всемилостивое, - покачал головой Шекспир. - Что оно

всемилостивое - с этим уж никак не поспоришь. Но что же с ним все-таки делать?

- Отдай доктору, - сказал Бербедж.

- Да? И ты думаешь, оно его обрадует? - спросил Шекспир и усмехнулся. - Виллиам, -

обратился он к племяннику, - ты слышал о том, что твой дядя беседовал с королем? Ну и

что тебе говорили об этом? О чем шла у них беседа?

Виллиам Харт, плотный, румяный парень лет шестнадцати, еще сохранивший

мальчишескую припухлость губ и багровый румянец, стоял возле ящика и не отрываясь

смотрел на дядю. Когда Шекспир окликнул его, он замешкался, хотел, кажется, что-то

сказать, но взглянул на Гроу и осекся.

- Ну, это же все знают, Виль, - мягко остерег от чего-то больного Бербедж, - не надо, а?

Но Шекспир как будто и не слышал.

- Ты, конечно, не раз слыхал, что Шекспиры пользуются особым покровительством

короны, что его величество оказал всему семейству величайшую честь, милостиво беседуя

на глазах всего двора с его старейшим членом в течение часа. Так?

- Но правда, Виллиам... - снова начал Бербедж, подходя.

Больной посмотрел на него и продолжал:

- Так об этом написали бы в придворной хронике. Кроме того, Виллиам, тебе, верно, говорили, что у твоего дяди хранится в бумагах всемилостивейший королевский рескрипт, а в нем... ну, впрочем, что в нем, этого никто не знает. Говорят всякое, а дядя скуп и

скрытен, как старый жид, умирает, а делиться тайной все равно не хочет. Думает все с

собой, забрать. Так вот, дорогой, это письмо! Оно лежит тут, - Шекспир похлопал по

папке, - и на тот свет я его, верно, не захвачу, здесь оставлю. Только, дорогой мой, это не

королевское письмо, а всего-навсего записка графа Пембрука с предписанием явиться в

назначенный день и час. Это было через неделю после того, как мы сыграли перед их

величествами "Макбета". В точно назначенное время я явился. Король принял меня... ты

слушай, слушай, Ричард, ты ведь этого ничего не знаешь.