Наверное, иные пали бы сейчас перед Синглафом ниц и вымаливали прощение, сквозь рыдания выкрикивая что-то о “яде” Падшего и “отравлении”, о своем бессилии перед силами тьмы и ее владыкой. А Лили будто замерзла, и ее окоченевшие вмиг губы не слушались и не желали двигаться, сердце не хотело лгать и ранить его правдой одновременно.

- Я вынужден отказаться от тебя, - проговорил он, и от его слов словно тучи затянули голубые небеса. - Ты отправишься на вторые небеса.

- Не отдавай меня, пожалуйста, - как шелест ветра прозвучали ее слова.

Синглаф удивленно вскинул голову.

- Ты все-таки разговариваешь со мной?

- Я знаю, что больше не имею права просить тебя, - произнесла Лили. - Я отправлюсь туда, куда ты скажешь, но не отказывайся от меня, пожалуйста.

- Ради чего? - спросил он.

- Ты - мой наставник, - Лили склонила перед ним голову.

- Больше нет, - ответил он, и два его коротких слова прозвучали, как приговор. - Марк проводит тебя. - Вот и палач был готов для приведения приговора в исполнение.

Светлейший развернулся, чтобы уйти.

- Синглаф, - он остановился на полпути и повернул к ней голову. - Спасибо, - прошептала Лили.

Он знал, что она благодарила его не за последнее решение, а за то, что он был с ней рядом.

- Пожалуйста, - отозвался он, опуская глаза и растворяясь.

Синглаф уже несколько дней не желал никого видеть, и даже обычно приближенных к нему братьев не допускали. Он не понимал, как могло произойти то, что случилось. И временами укорял себя за это, а временами погружался в состояние, близкое ко сну с открытыми глазами, но это были лишь его глубокие размышления и растворение в высшей воле.

- К нему нельзя, - донесся голос привратника, но вслед за этим двери распахнулись и голоса переместились в его комнату.

- Кто посмел? - пророкотал Синглаф, вырванный из раздумий. Но махнул привратнику рукой, когда увидел высокую фигуру в запыленном плаще. - Уриэль? Чем обязан?

- Нельзя отгородиться от жизни в своих светлых хоромах, - предводитель “света божия” был не на шутку рассержен.

- Разве не так поступают монахи? - возразил Синглаф, рассматривая гостя и решая, стоит ли его изгнать немедленно за бесцеремонность.

- Таково их служение миру, - отозвался Уриэль, - и они не отступают от избранного пути и не отворачиваются от тех, кто им поручен.

- Не тебе об этом говорить, - едва не зарычал Синглаф, - ты хоть знаешь, сколько сил и света я в нее вложил? Она пришла ко мне, словно дитя, и я научил ее всему, что она знает. Но хватило всего лишь одной встречи со скверной, чтобы она обо всем позабыла и отвернулась от… света. - Уриэль ощутил, как светлейший едва не сказал “меня”. - И ты говоришь после этого, что отворачиваюсь я? А что мне делать, Уриэль? Принять ее и Падшего с распростертыми объятиями? Может, последовать за ними со всеми своими ангелами и пополнить поредевшие ряды, а? - Синглаф выговаривал свою боль, и Уриэль не мешал ему, стоя молча и отведя взгляд в сторону. “Свету божьему”, как никому другому, известны были колебания и сомнения, сколько раз они сами были на грани между добром и злом, и порой эта грань расшатывалась, и ангелы на доли секунды оказывались то за, то перед ней. Но последнее, что сделал бы Уриэль по отношению к оступившемуся - это оттолкнул его, чтобы тот упал наверняка. Нет - он протягивал руку, давая еще один шанс.

- Как вы не поймете на своих сияющих небесах, - глухо проговорил Уриэль, - что все совершают ошибки, и никто не идеален.

Синглаф встрепенулся, услышав крамольные мысли, чуть ли не те самые, с которыми откололся когда-то Падший.

- Как ты сме…

- Дослушай, - поднял руку Уриэль. - По крайней мере, ни мы, ни люди уж точно не идеальны. Ты знаешь, кто она? Она - человек.

- Среди нас есть люди, - холодно возразил Синглаф. - И Марк никогда не допускал ошибок.

- Да, здесь не допускал, - кивнул Уриэль.

- О чем ты?

- О том, что, будучи человеком, он не сразу пришел в монастырь. Он не родился в нем, он не был безгрешен.

- Но стал! - воскликнул Синглаф. - В этом и есть милость Его. Никто не отвергнут. Но единожды пришедший не отворачивается. Такова истина.

- Истина, - казалось, вздох Уриэля прозвучал устало. - В последней инстанции. - У него ничего не выходило. Ангел нисколько не смягчил Синглафа, тот по-прежнему оставался непреклонным. Где ему было понять их полутона.

- Тогда оставь ее с нами, - произнес Уриэль. - Все наши ей будут рады.

- Она уже была с вами, - сухо ответил Синглаф. - И чем это закончилось?

- Так что же тогда? Упрячешь ее в светлую тюрьму? Вновь посадишь в кокон?

- Нет, - Синглаф покачал головой. - Марк проводит ее на вторые небеса.

- Вторые небеса, - эхом отозвался Уриэль. - Конечно.

- Что ты понимаешь? - вскипел Синглаф. - Кто-то из твоих ангелов вонзал тебе меч в спину?

- Нет, - ответил Уриэль, - но и тебе она не вонзала. Я видел, как она проткнула свою грудь, чтобы спасти нас от невозможного выбора. - С горечью закончил он.

- Ты видел это? - не сдержался Синглаф, и в глазах его сверкнуло что-то невысказанное.

- Да, видел, - Уриэль опустил голову, словно разом постарев на несколько лет.

- Как это было?

- Как жертва. Тебе должен быть известен смысл этого слова лучше, чем мне. - Глухо проговорил он и развернулся на выход.

- Того человека больше нет, - произнес ему вслед Синглаф. - Ей дали новую жизнь. Все, что случилось с ней теперь, не имеет отношения к прошлому.

- Это ты так думаешь, - после этих слов двери за Уриэлем затворились.

11

- Они все счастливы? - Лили наблюдала за прогуливающимися и беседующими людьми в легких одеждах, и они ей казались одинаково безликими и совершенными.

- Это рай, - улыбнулась Леония. - Ты привыкнешь.

- Я понимаю, как тебе, - заговорщически подмигнув, продолжила она. - Я видела того мрачного человека, что тебя привел. Но у нас здесь все намного лучше, - она сделала ударение на слове “намного” и радушно улыбнулась Лили.

Леония была милой девушкой, но Лили ощущала себя чужой. Вторые небеса оказались пристанищем чистых душ, и прекрасные сады с благоухающими кустами дополняли непонятную Лили картину. Ни крылатых братьев с их трудами и монастырским укладом жизни, ни мечей и вечных сражений, как у света божия, и что самое страшное - огромная непреодолимая стена, отделяющая вторые небеса от остального мира. И все эти смеющиеся счастливые люди ликовали приходу каждого вновь прибывшего. Его или ее едва не носили на руках, поздравляли и умилялись, словно попасть за эти стены было величайшей победой.

А Лили хотела вниз. Прочь от этих стен, от сияния и райских кущей, во мрак боли и неразделенной тоски, чтобы подарить немного света, успокоить тревогу, утешить. В мир, где любая улыбка стоила тысяч здешних, любой проблеск - целого дня сверкающих облаков.

- Ты снова грустишь, - всплеснула руками Леония. - Смотри, а то придется тебя выселить за стены, - пошутила она, весело рассмеявшись. Только Лили шутка не показалась смешной - она наоборот едва не ухватилась за нее, как за надежду.

- А как попадают в город? - спросила она у Леонии. - Покажи мне врата.

- Не-ет, - протянула Леония. - Марк сказал, что ты не в себе, так что тебе нельзя к вратам.

- Но как попадают все эти люди? - Лили на самом деле не понимала, глядя на прогуливающихся и слыша тихий шелест их голосов.

- Через врата, все верно, - кивнула Леония. - Но их пропускают апостолы. Они сами были людьми и вправе решать, кто достоин, а кто - нет.

- И что же с теми, кто не достоин?

- Отправляются на первые небеса, - улыбнулась Леония, - размышлять и расти над собой.

- А те, кто совсем недостоин?

Глаза Леонии округлились, а затем она, наконец, поняла.

- О, - неловко вымолвила она. - Эти к нам не попадают вовсе. Они сразу отправляются вниз.

- Значит, те, кто в первом - не так уж плохи?