– Хотите кофе? – предложил Рафферти и кивком подозвал официантку, хотя она уже и сама шла к ним.

– Спасибо, Элис, – поблагодарил Атертон, когда она через минуту поставила перед ним чашку кофе.

– Принести вам чего-нибудь на завтрак, сэр?

– Спасибо, я уже завтракал, но… – Атертон взглянул на десертную тарелку шерифа. – Пироги есть?

– Да.

Он слегка вздохнул, добавляя в кофе сливки и две полные ложки сахара.

– Едва ли у вас остался яблочный… Знаете, такой, посыпанный корицей?

– Один кусочек имеется. На нем стоит ваше имя, сэр, – Элис улыбнулась и отправилась за пирогом.

– Нет сил отказаться, – сказал Атертон, сделав первый глоток. – Скажу вам по секрету, моя жена беспокоится, что я ем как лошадь, но совсем не поправляюсь.

– Как поживает миссис Атертон?

– Спасибо, хорошо. Сегодня Минни устраивает благотворительный базар в школе, чтобы собрать деньги на новую форму для оркестра.

Элис поставила перед ним тарелку, на которой красовался кусок пирога. Того самого, посыпанного корицей. Правда, подписан он не был.

Атертон расстелил на коленях салфетку. Аккуратность их мэра вошла в городе в поговорку. Она неизменна во всем, как то, что солнце встает на востоке.

– Я слышал, у нас прошлой ночью было необычное происшествие?

– Необычное не то слово, сэр. Происшествие отвратительное. – У Рафферти до сих пор стояла перед глазами темная зияющая могила. Он отхлебнул остывший кофе. – Мы все вчера сфотографировали и оградили. Утром я заехал туда еще раз, чтобы осмотреть место при дневном свете. Земля вокруг ямы твердая, сухая, а той, что выкопали, нет вовсе. Никаких следов. Все чисто, как в операционной.

– Может, мальчишки слишком рано начали проказничать, готовясь к Хэллоуину?

– Я сначала тоже так подумал, хотя проказа уж очень дурацкая, – кивнул Кэм. – И все-таки не похоже. Ребята не были бы так аккуратны.

– Все это весьма неприятно, Кэм, – Атертон ел свой пирог, откусывая маленькие кусочки. – В таком городе, как наш, подобных происшествий быть не должно. Хорошо, конечно, что это старая могила и родственников, чувства которых это могло бы задеть, нет. – Мэр вытер пальцы о салфетку и взял чашку. – Безусловно, через несколько дней разговоры прекратятся, и люди все забудут. Но мне бы не хотелось, чтобы неприятности продолжались. – Он улыбнулся так же, как улыбался в школе, когда отстающему ученику удавалось хорошо ответить и ему можно было поставить высший балл. – Я уверен, что вы во всем этом разберетесь, Кэмерон. Дайте мне знать, если я могу чем-нибудь помочь.

– Хорошо.

Атертон вытащил бумажник, достал из него две новенькие долларовые купюры и положил их под опустевшую тарелку.

– Всего доброго. Мне нужно зайти на базар к Минни.

Мэр вышел на улицу, обменялся приветствиями с несколькими прохожими и пошел к школе. Через несколько минут Рафферти тоже покинул кафе «У Марты».

Остаток дня он провел дома, а перед заходом солнца решил еще раз сходить на кладбище и провел там около получаса. Ничего нового увидеть или узнать шерифу Эммитсборо в этот вечер не удалось.

Карли Джеймисон было пятнадцать лет, и она ненавидела весь мир. Первым объектом ее ненависти были родители. Они не понимают, что значит быть молодой в наше время. Они такие скучные! Вот пусть и живут в дурацком доме, который построили в дурацком городе Харрисбург, дурацкий штат Пенсильвания!

«Старички Мардж и Фред», – подумала Карли, фыркнув, и поправила рюкзак.

Она шагала задом наперед, небрежно выставив руку с поднятым вверх большим пальцем, вдоль обочины южного шоссе номер 15.

«Почему ты не носишь такие вещи, как твоя сестра?» «Почему не получаешь такие хорошие оценки, как твоя сестра?» «Почему не убираешься в своей комнате, как твоя сестра?»

К черту! К черту! К черту!

Сестра была вторым объектом ненависти Карли. Идеальная Дженнифер, святоша с правильным отношением к жизни и в детской одежде. В школе Дженнифер была отличницей, а сейчас училась в дурацком Гарварде на дурацкую стипендию своей дурацкой медицине.

Высокие кроссовки Карли хрустели по гравию, а она шла и словно видела себя со стороны – светлые волосы треплет ветер, голубые глаза устремлены вдаль, на губах загадочная улыбка. У сестры тоже светлые волосы, голубые глаза и загадочная улыбка, но она кукла, а не человек.

– Привет, меня зовут Дженнифер, – скажет кукла, стоит дернуть ее за веревочку. – Я идеал. Я делаю все, что мне говорят, и делаю это отлично.

Затем Карли представила, как она сбрасывает куклу с высокого здания и видит, как та разбивается об асфальт.

Черт! Она не хочет быть такой, как Дженнифер. Порывшись в кармане облегающих джинсов, девушка достала смятую пачку «Мальборо».

«Последняя сигарета», – отметила она машинально.

Ну что же, у нее есть с собой сто пятьдесят долларов, и где-нибудь по дороге должен быть магазин.

Карли прикурила от пластмассовой красной зажигалки – она обожала красный цвет, запихнула свое огниво обратно в карман и беззаботно отбросила в сторону пустую пачку. На проносившиеся мимо нее машины девушка смотрела равнодушно. Пока ей везло с попутками, но поскольку день выдался безоблачный и не очень жаркий, она была не прочь пройтись.

Она будет добираться на попутных машинах до самой Флориды, куда родители категорически запретили ей поехать на каникулы. Карли еще маленькая для таких поездок. Удивительно, но она всегда для чего угодно была или слишком маленькая, или слишком большая.

«Бог ты мой, ну что они понимают!» – подумала девушка, качая головой так яростно, что три сережки в ее левом ухе затряслись.

На Карли были красная майка с изображением группы «Бон Джови» во всю грудь и легкая куртка, почти полностью покрытая значками и булавками. Узкие джинсы разрезаны на коленях. На одной руке звенел десяток тонких браслетов, на второй красовались две пары часов.

Она была высокой девушкой с хорошей фигурой. Карли гордилась своим телом. Ей нравилось носить вещи, подчеркивающие формы, а у родителей такая манера одеваться вызывала негодование. Карли это доставляло удовольствие, а в особенности ее радовало то, что Дженнифер была плоскогрудой. Девушка расценивала как победу то, что ей удалось хоть в чем-то обойти сестру, пусть это был всего лишь размер груди.

Родители считали, что младшая дочь уже давно потеряла девственность, и полагали, что недалеко то время, когда она придет к ним и скажет: «Я беременна…»

«Потеряла девственность», – повторила про себя Карли и фыркнула. Именно так родители и выражались, чтобы подчеркунуть: им все известно.

На самом деле она еще ничего не потеряла. Просто не была к этому готова. Может быть, добравшись до Флориды, и передумает.

Повернувшись, чтобы какое-то время идти нормально, Карли надела темные очки. К сожалению, с диоптриями.

Третьим объектом ее ненависти была близорукость, поэтому она соглашалась носить очки только с затемненными стеклами. Она по рассеянности где-то оставила две пары контактных линз, и третьи родители купить ей не согласились.

«Ну и ладно! Сама куплю», – подумала Карли.

Она найдет работу во Флориде и больше никогда в жизни не вернется в дурацкую Пенсильванию. Она купит себе самые дорогие линзы и еще много-много всего, тоже самого дорогого. Интересно, они уже начали ее искать? Наверное, нет. А может быть, и вообще не будут этого делать. У них есть Дженнифер. На глаза Карли навернулись слезы. Неважно. Пусть они все катятся к черту.

К черту! К черту! К черту!

И в школе ее замучили историей Соединенных Штатов. Какое ей дело до того, когда старые олухи подписали Декларацию независимости? Она подпишет собственную декларацию независимости. Ей больше не придется сидеть на уроках и слушать нотации о том, что надо убрать комнату, или делать тише музыку, или не краситься так ярко.

– Что с тобой происходит, Карли? – всегда спрашивала мать. – Почему ты так себя ведешь? Мы с отцом тебя не понимаем.