Ивлин отреагировала только на одно слово.

— Ты решил, что я — гений? В самом деле?

— Да, насколько пианист может быть гением. Сам Лист не мог бы сыграть лучше, чем ты.

— О! — Взгляд Ивлин упал на ее левую руку. — А потом случилось это несчастье, — произнесла она упавшим голосом.

— Ты же можешь заняться чем-нибудь другим, — сказал Макс, не обращая внимания на отчаяние в ее голосе. — Ты когда-нибудь пробовала писать музыку?

— Да. Это были глупые детские вещи. Я не композитор, я — исполнитель.

— Но у тебя в душе живет музыка. Это могло бы восполнить твою потерю.

— Ничего нельзя восполнить, — с жаром возразила она. — Ты думаешь, я соглашусь стать третьесортным композитором, когда была первоклассным пианистом? Я хочу все или ничего.

— Понимаю.

— Но ты… ты ведь тоже музыкант? — спросила Ивлин. — Ты пишешь музыку?

— Нет. Я играю на многих инструментах, но непрофессионально. Иногда дирижирую. Музыка очень много значит для меня.

— И ты лишь вскользь обмолвился об этом?

— Я понял, что музыка — болезненная для тебя тема, — сдержанно заметил он, — а когда я рискнул пригласить тебя на концерт, и ты упала в обморок, я решил, что только подливаю масла в огонь.

— Бедный Макс! — Она смущенно засмеялась. — Но я ужасно рада твоему приглашению, ты, можно сказать, снял с меня заклятие.

— На это я и рассчитывал.

— Ты, наверное, решил, что я со всеми своими комплексами и табу превратилась в истеричку, — грустно произнесла Ивлин. — Но я не всегда была такой. — Она задумчиво посмотрела на Макса, жалея, что он мало знал ее раньше, в зените ее славы. — Тебе понравилась моя игра, значит, если бы судьба сложилась иначе, мы могли бы встретиться, но при других обстоятельствах, и я не выглядела бы печальным призраком. — Ивлин вздохнула о несбыточном. Тогда она была бы сияющей звездой.

— Когда я увидел твою руку, я начал сопоставлять факты, — сказал Макс. — Я долго пытался разыскать Изабеллу Равелли. Я надеялся, что будут объявлены новые выступления и ты как комета пролетишь по всей Европе, но когда никаких сообщений не последовало, я начал думать, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Твой агент сказал, что ему ничего не известно, и я был ужасно разочарован, когда все мои усилия найти тебя оказались тщетными.

— Но почему? Я не была слишком важной особой.

— Для меня была, — просто ответил он. Потом, заметив тень сомнения на ее лице, засмеялся и добавил: — Естественно, я хотел заключить с тобой контракт, пока твои гонорары не стали слишком высокими. Но как тебе удалось избежать внимания прессы? Насколько мне известно, о несчастном случае ничего не писали, иначе бы я прочел сообщение.

— Оно появлялось с фотографией Гарри. Он тогда был знаменитостью, а я — лишь восходящей звездой. Очень немногие знали мое настоящее имя, а журналисты еще не проникли в мою частную жизнь. К тому же я почти не пострадала. — Ивлин грустно усмехнулась. — Кажется, меня упомянули лишь как невесту Гарри. Это порадовало бы его. Он всегда говорил, что одной знаменитости в семье вполне достаточно.

— Но его спорт даже нельзя сравнивать с твоим искусством.

— Пожалуй, но Гарри был к нему равнодушен, и я собиралась отказаться от выступлений перед публикой, когда мы поженимся.

— И он позволил бы тебе это сделать?

— Он настаивал на этом.

— Боже! Он, наверное, был не в своем уме! Разве он не понимал, что такой талант, как твой, рождается раз в столетие?

— Он был спортсменом; серьезная музыка его не волновала.

— Тогда ты тоже была не в своем уме, когда согласилась выйти за него замуж. — Глаза Ивлин угрожающе сверкнули, но Макс спокойно продолжил: — Я могу понять, что ты чувствовала, лишившись возможности играть на своем рояле, но я не понимаю твоего безрассудного увлечения совершенно недостойным человеком. Твоя травма привела к невосполнимой потере большого таланта — это вызывает сочувствие, но то, как ты сентиментально цепляешься за память Гарри Тревера, просто меня выводит из себя.

— Я это заметила, я же не слепая, — нахмурившись ответила Ивлин, — но это был траур и по моей музыке тоже. Я надеялась, что ты никогда не узнаешь, кем я была, поэтому я намеренно пыталась казаться другой.

— И напрасно, от этого я еще больше злился. Ты такая красивая, Иви, но упорно пытаешься сделать из себя пугало.

Теплый взгляд Макса и мягкие интонации его голоса несколько успокоили Ивлин, хотя ей не нравилась прямота, с которой он говорил ей неприятные вещи.

— Ну, сегодня я не пугало, не так ли? — спросила она, но не упомянула о том, что так оделась исключительно для него.

— Несомненно. Надеюсь, ты навсегда рассталась со своей траурной одеждой.

— Но я действительно любила Гарри, — возразила Ивлин. — Ты напрасно рассказал о нем тете Эми.

— Она все и так знала, — коротко ответил Макс, — все знали, кроме тебя. Тот, кого это касается, всегда узнает последним. Я думаю, что это должно окончательно убить в тебе любовь к Гарри.

Известие пришло слишком поздно, чтобы по-настоящему причинить ей боль, потому что со временем прежнее чувство Ивлин уже охладело, но девушка упорно не хотела признаться в этом Максу. Ей нужно было найти какую-нибудь защиту. Ивлин была уверена, что Макса интересовала только Изабелла; он восхищался ее талантом и, очевидно, ее красотой. Шокированный безразличием незнакомой девушки к окружающему миру, он попытался вдохнуть в нее жизнь, и сегодня все завершилось — он вернул Ивлин музыку, от которой она уже не сможет отказаться.

— Любовь нельзя убить, — сказала она. — И хотя Гарри изменял мне, я все равно буду его любить.

Ее утверждение было отчасти правдой. Гарри был мечтой ее юности. Она всегда с легкой грустью будет оглядываться на тот период своей жизни, вспоминая счастливое девичество и его.

Но ее ответ, кажется, Максу совсем не понравился, потому что он помрачнел.

— Ты хочешь вернуться в зал? — неожиданно резко спросил он.

— А ты? — вежливо осведомилась она.

— Нет. Моя миссия окончена.

Значит, он запланировал эту поездку в Мюнхен с тем, чтобы заставить ее разговориться. К чему такие хитрости, с горечью подумала она, Макс мог бы и без этого сказать ей, что знает, кем она была раньше. Но стала ли бы она тогда обращать внимание на свою внешность, не имея стимула в виде приглашения на концерт, короче говоря, вышла бы она из своей раковины без его направляющей руки? Макс вел себя очень мудро, манипулируя ею как марионеткой, но дергал он не за веревочки — он играл ее чувствами.

— Тогда, если ты не возражаешь, я бы предпочла не возвращаться, — сказала Ивлин. — Если музыка вновь вернулась в мою — жизнь, я буду пока принимать ее в небольших дозах.

— Хорошо, тогда мы поедем обратно.

Макс все еще казался раздраженным.

— Я веду себя не так, как ты ожидал? — язвительно спросила она.

Он усмехнулся.

— Не совсем.

— Но ведь поведение женщины не зря считают непредсказуемым?

— В этом их очарование. — Но у Макса был такой вид, будто именно в Ивлин никакого очарования он не находил.

Когда они спустились в вестибюль, из зала вышел крупный бородатый мужчина. Увидев Макса, он бросился к нему с распростертыми объятиями.

— Макс! Mein freund[9]! — воскликнул он и обрушил на Макса целый поток слов на немецком языке.

Когда он на секунду замолчал, Макс вставил по-английски:

— Я знаю, что слишком задержался в Зеефельде, но время еще терпит. Я скоро вернусь. А что привело тебя сюда?

— Я приехал послушать молодого Шрайберга. — Его глаза сверкнули из-под густых бровей. — Разве он не великолепен? Ты не хочешь пригласить его?

— Не хочу, — решительно заявил Макс.

Бородач громко рассмеялся.

— Gut! Gut! — Он вдруг стал серьезен. — Хорошие пианисты, где они? — Его взгляд упал на Ивлин. Несколько мгновений он молча смотрел на нее. — Но это же просто чудесно! Друг мой, значит ты нашел ее? Фрейлейн Равелли, вы приедете в Вену? Вы сыграете для нас? Макс, я прощаю тебе твою задержку, потому что теперь знаю ее причину. Мы покажем этому Шрайбергу, как надо играть, верно? — Он повернулся к Максу и шепнул по-немецки: — У нее высокий гонорар?