из верных и шепчет мне: «Господин,

твоя гречанка, которую ты любишь,

изменяет тебе и коварно обманывает

тебя: иначе и не думай!»

Тогда я сейчас же позвал своего раба,

подарил ему золото и заклял его.

И тогда я вдруг ожесточился, быстро,

словно мысль, бросился на конюшню,

вскочил на своего коня Анжера и,

отпустив удила, полетел, словно ветер.

Не чувствовал я ни боли,

ни сострадания: был подобен камню.

Но едва издали завидел я порог

гречанки, как потерял мужество и силы.

Добравшись до ворот, я слез с коня,

а когда посмотрел в окно, то увидел -

позор! в объятиях армянина моя

изменница лобзается с ним уста в уста.

И тогда я сразу свирепо ожесточился,

вытащил палаш из ножен, жестоким ударом

повалил ее на землю и дико

топтал ее голову.

И помню теперь ее горячую мольбу.

Открытые губы просили поцелуя,

просили поцелуя в ту минуту...

Черной шалью вытер я палаш...

Их трупы я взял в охапку и бросил

их в дунайские волны. Вот как

окончилось с красивой гречанкой,

с красивой гречанкой с вьющимися волосами.

Песня поразила Пушкина своим мрачным колоритом, стремительным разворотом событий, страстностью исполнения.

Пушкин вернулся к себе. Была уже глубокая ночь. Он зажег свечу. Перед глазами маячила черная шаль с пятнами запекшейся крови.

Он явственно слышал еще голос Мариулы и, казалось, писал с ее слов:

Гляжу как безумный на черную шаль,

И хладную душу терзает печаль.

Когда легковерен и молод я был,

Младую гречанку я страстно любил.

Прелестная дева ласкала меня;

Но скоро я дожил до черного дня...

Прошло всего несколько дней, и весь Кишинев пел пушкинскую «Черную шаль» на мотив молдавской песни Мариулы.

В один из вечеров вернулся из объезда дунайской пограничной оборонительной линии генерал Орлов. Он дружески обнял Пушкина и запел вполголоса;

Когда легковерен и молод я был...

- Как, вы уже знаете? - изумился поэт.

- Баллада твоя превосходна, в каждых двух стихах полнота неподражаемая, - ответил Орлов.

Собравшиеся офицеры окружили поэта и хором скандировали его стихи:

Едва я завидел гречанки порог,

Глаза потемнели, я весь изнемог...

В покой отдаленный вхожу я один...

Неверную деву лобзал армянин.

Не взвидел я света; булат загремел...

Прервать поцелуя злодей не успел.

Безглавое тело я долго топтал

И молча на деву, бледнея, взирал.

Я помню моленья... текущую кровь...

Погибла гречанка, погибла любовь!

С главы ее мертвой сняв черную шаль.

Отер я безмолвно кровавую сталь.

Мой раб, как настала вечерняя мгла,

В дунайские волны их бросил тела.

С тех пор не целую прелестных очей,

С тех пор я не знаю веселых ночей.

Гляжу как безумный на черную шаль,

И хладную душу терзает печаль.

«Черная шаль» имела успех необычайный. В Петербурге композитор А. И. Верстовский положил ее на музыку и, как вспоминала современница, «певал ее с особенным выражением своим небольшим баритоном...».

В Москве песню исполнял с большим успехом П. А. Булахов. Друзья поэта писали: «Маленький Пушкин не подозревает в Бессарабии, как его чествуют здесь, в Москве, и таким новым способом».

«Черная шаль» вышла сразу двумя изданиями и разошлась в несколько дней. Песня сделалась народной, ее пела вся Россия...

* * *

А. С. Пушкин в Каменке среди декабристов в 1820 году. С рисунка Д. Кардовского. 1934 г.

Грот в Каменке, где собирались декабристы.

В середине ноября 1820 года Пушкин познакомился в доме Орлова с будущим декабристом В. Л. Давыдовым и его братом и, с разрешения Инзова, принял приглашение поехать с ними в Каменку.

Перенесемся мысленно в далекие годы, предшествовавшие восстанию 14 декабря 1825 года.

Каменка - столица южных декабристов. Сюда часто наезжают известные всей России люди из славной когорты победителей Наполеона. Здесь зреет заговор, цель которого не дворцовый переворот, не замена одного тирана другим, а полное свержение самодержавия, уничтожение крепостничества.

В беседах и политических спорах члены тайного общества засиживались до рассвета. Здесь выковывалось мировоззрение будущих декабристов, крепла их идейная связь.

В Каменке среди этих замечательных людей эпохи Пушкин прожил с ноября 1820 года по февраль 1821 года.

Однажды он оказался в кругу съехавшихся в Каменке членов тайного общества. Генерал Н. Н. Раевский не был его членом, но вышло так, что и он присутствовал на собрании будущих декабристов, а старший сын его, Александр, председательствовал.

Речь зашла о том, что для России полезно было бы существование тайного общества. Пушкин принял участие в беседе и «уверился, что тайное общество или существует, или тут же получит свое начало, и он будет его членом».

Пушкин очень огорчился, когда после оживленной беседы будущий декабрист И. Д. Якушкин расхохотался и сказал, что все это была только шутка. Раскрасневшись, Пушкин ответил со слезами на глазах: «Я никогда не был так несчастлив, как теперь: я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка...»