Арендт обязан был сообщить обо всем Николаю I и, уезжая, спросил Пушкина, не желает ли он передать что-нибудь царю.

Беспокоясь о том, что Данзас может пострадать за участие в дуэли. Пушкин ответил:

- Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне браг.

Арендт пообещал. Уезжая, он сказал провожавшим его в передней:

- Штука скверная, он умрет...

Положение Пушкина было тяжелое. С каждым часом страдания его становились острее и мучительнее. У постели больного неотлучно находился его друг - писатель и врач В. И. Даль, с которым он сблизился во время поездки на места пугачевского восстания.

- Терпеть надо, друг, делать нечего, - сказал ему Даль, - но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче.

- Нет, не от боли стону я, а от тоски... - прерывающимся голосом отвечал Пушкин. - Нет, не надо стонать, жена услышит, и смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил, не хочу...

Среди всех страданий Пушкин вспомнил о полученном им утром в день дуэли пригласительном билете на похороны сына Греча.

- Если увидите Греча, - сказал он доктору Спасскому, - поклонитесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере.

* * *

С начала до конца Пушкин был удивительно тверд, и доктор Арендт заметил:

- Я был в тридцати сражениях, я видел много умирающих, но мало видел подобного...

Можно ли было спасти Пушкина? На этот вопрос ответили известные советские хирурги.

Через сто лет после смерти поэта, в 1937 году, академик Н. Н. Бурденко сообщил Академии наук, что меры, принятые врачами Пушкина, были бесполезны, а в наши дни даже хирург средней руки вылечил бы его.

Интересно отметить, что научное исследование метода лечения раненого Пушкина проводил ассистент профессора Бурденко, доктор Арендт, потомок лечившего Пушкина Арендта.

Профессор С. С. Юдин писал, что в наше время подобный раненый имел бы пятьдесят - шестьдесят процентов шансов на выздоровление. Но в те годы об операции не приходилось и думать. Лишь через десять лет после смерти Пушкина появился наркоз, а необходимая для брюшных операций асептика - лишь через полвека...

Пушкину, по мнению современных врачей, в его очень тяжелом состоянии нужно было обеспечить максимальный покой и оберечь от лишних разговоров и волнений. Это значительно облегчило бы его муки.

* * *

Библиотека А. С. Пушкина. Фотография.

В. И. Даль. С портрета работы неизвестного художника.

Несмотря на тяжкие страдания, Пушкин сохранил полное самообладание. Подозвав Данзаса, он попросил составить список его неоформленных долгов и довольно твердой рукой подписал этот документ. Доктора Спасского просил вынуть из стола и сжечь какую-то написанную его рукою бумагу.

Пушкин попросил подать ему шкатулку, вынул из нее и подарил Данзасу кольцо - то самое, которое он получил, уезжая в последний раз из Москвы, от Нащокина.

- Это от нашего общего друга, - сказал он Данзасу.

На замечание Данзаса, что он готов отомстить Дантесу, Пушкин ответил, что не хочет, чтобы кто-нибудь мстил за него:

- Нет, нет, мир, мир!

Далю Пушкин подарил кольцо с бирюзой, а Жуковскому - кольцо, которым он особенно дорожил: в годы одесской ссылки Е. К. Воронцова подарила ему его.

«Талисман» - назвал Пушкин написанное им по этому поводу стихотворение. Кольцо это перешло впоследствии к И. С. Тургеневу.

* * *

Е. А Карамзина. С портрета Дамона.

Автограф письма E. А. Карамзиной сыну Андрею о прощании с А. С. Пушкиным.

Пушкин ясно сознавал, что умирает. Среди тяжких страданий он сказал доктору Далю:

- Худо мне, брат... Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?

- Мы все на тебя надеемся, Пушкин, право надеемся, не отчаивайся и ты! - ответил Даль, которому показалось, что положение умирающего несколько улучшилось.

- Нет! - ответил Пушкин. - Мне здесь не житье... Я умру, да, видно, уж так и надо...

При этом Пушкин не раз повторял, что страдает не столько от боли, сколько от чрезмерной тоски.

Ах, какая тоска! - восклицал он, закладывая руки за голову. - Сердце изнывает!

От времени до времени он просил доктора Даля поднять его, поворотить, поправить подушку. И тихо благодарил:

- Ну, так, так, хорошо, вот и прекрасно, и довольно, теперь очень хорошо!.. Кто у жены моей? - спросил он Даля.

- Около нее друзья.

- Ну, спасибо. Однако же поди, скажи жене, что все, слава богу, легко. А то ей там, пожалуй, наговорят... Долго ли мне так мучиться? Пожалуйста, поскорее!.. Скоро ли конец?

Необыкновенное присутствие духа не оставляло больного. От времени до времени он лишь на короткое время забывался.

28 января 1837 года.

Наступила ночь. Друзья не покидали квартиры больного и с волнением следили за его состоянием. Он мучительно страдал.

Утром Пушкин потребовал к себе детей. Их привели к нему и принесли полусонных. Он молча смотрел на каждого из них, клал на голову руку, трижды благословлял и прикладывал к их губам тыльную часть руки.

Пушкин впускал к себе только самых близких своих друзей, хотя беспрестанно спрашивал, кто приходил к нему.

- Мне было бы приятно, - сказал он, - видеть их всех, но у меня нет сил говорить с ними.

Некоторые из лицейских товарищей так и не могли проститься с ним.

12 часов дня. К полудню 28 января Пушкину стало несколько легче, он шутил и, приветливо встретив приехавшего Даля, сказал:

- Мне приятно вас видеть не только как врача, но и как родного мне человека по общему нашему литературному ремеслу.

Жену он часто призывал к себе, и она твердила:

- Он не умрет, я чувствую, что он не умрет...

Между тем было ясно, что приближался конец, и Пушкин сказал жене:

- Не упрекай себя моею смертью: это дело, которое касалось одного меня...

На вопрос доктора Спасского, кого из друзей ему хотелось бы видеть, Пушкин тихо промолвил, обернувшись к книгам своей библиотеки:

- Прощайте, друзья!

Его спросили, не хочет ли он сделать какое-либо распоряжение.

- Все жене и детям! - ответил он.

Жене Пушкин сказал:

- Отправляйся в деревню. Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтобы забыли про тебя. Потом выходи замуж, но не за пустозвона...

Друзья не переставали волноваться. Одоевский прислал записку: «Карамзину, Плетневу и Далю. Напиши одно слово: лучше или хуже. Несколько часов назад Арендт надеялся».

Когда состояние умирающего было совсем плохо, Вяземская послала записку Жуковскому: «Умоляю приходите тотчас. Арендт говорит, что он едва ли переживет ночь».

В течение всего дня 28 января Пушкин часто призывал жену, но разговаривать ему было трудно. Говорил лишь, что чувствует, как слабеют его силы.

8 часов вечера. Пушкину захотелось повидать друзей. Они входили один за другим.

С ними прощался он среди тяжких мучений и судорожных движений, но с духом бодрым и с нежностью.

Вяземскому Пушкин крепко пожал руку и сказал:

- Прости, будь счастлив...

Через короткое время он сказал:

- Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне было бы легче умирать... А что же Карамзиной здесь нет?

Послали за Екатериной Андреевной Карамзиной. Она приехала очень быстро. Слабым, но явственным голосом Пушкин сказал: