– Ты чего, государь? Какая крыша? – парень не на шутку испугался, а ну как заговариваться начал боярин?

Андрей оперся на Семена, разглядывая распоротую штанину. Три стальные пластины, защищавшие в бою ногу, исчезли, а вместо них из-под штанины выглядывала чистая льняная повязка. Андрей вспомнил падение с коня и догадался, что ногу ему отдавил павший комонек.

Он посмотрел на тень от воткнутой в землю рогатины, задрал голову, посмотрел на солнце и понял, что без сознания он провалялся очень долго, сейчас шел шестой час вечера по привычному исчислению. Добро все уложено в татарские двухколесные повозки, между ними тут и там попадались привычные четырехколесные русские телеги. Рядом с ближайшей телегой, нагнув татарку, пристроился сзади удалец боярина Маслова. Десятник, увидав такое дело, неспешно подошел, широко размахнувшись, ударил плашмя саблей по голому заду весельчака.

– Еще раз увижу такое – муди враз отрежу, – спокойным голосом произнес ветеран многих сражений отвалившемуся от девки удальцу с торчавшим из-под полубайданы удом. – Повтори!

– Богом клянусь, не хотел я! Бес попутал, – провинившийся упал на колени, от страха позабыв о спущенных портках и уронив от стыда голову на грудь.

– Скажу государю, чтобы лишил тебя доли, – десятник брезгливо отвернулся, потеряв интерес к виновнику нарушения дисциплины.

– Да-а-а. Крутенько, – пробормотал про себя Андрей, наблюдая картину расправы.

Андрей краем уха слышал, что подобные запреты практиковались в войсках Батыя, но потом татары, почувствовав послабление от слабых потомков Чингиза, позабыли о многих запретах, а вот русские запомнили и навсегда усвоили урок. В походе девок-полонянок запрещено трогать. Потом уже дома хоть по-одному, хоть хором пользуйте, а в походе никак нельзя.

Андрей заметил одиноко стоящего рядом с телегой Кузьму. Полубайдана Кузьмы носила отметины полудюжины сабельных ударов, к счастью, доспех ушкуйника выдюжил. Правая рука выше кисти обмотана окровавленной тряпицей, шаровары все измазаны кровью, но, видно, чужой, раз повязки не видно. Воин задумчиво крутил в руках кирасу, поворачивая ее и так и эдак.

– Чего разглядываешь? – поинтересовался Андрей, не понимая интереса воина к кирасе.

– Да вот клеймо смотрю, фряги[74] делали, – задумчиво ответил Кузьма, идя навстречу князю. Подойдя ближе, он протянул кирасу господину. – Сам посмотри, государь.

– Ну, кираса как кираса, – Андрей бросил безразличный взгляд на железку.

– Можно я ее себе возьму? – задал неожиданный вопрос Кузьма.

– Зачем тебе? – удивился Андрей.

С его точки зрения, кираса ничем не примечательна и защита доспеха – так себе.

– Надо, – уклончиво ответил Кузьма.

– Бери, если надо, – усмехнулся Андрей, гадая, что такого необычного нашел Кузьма в этой железяке.

Отпустив повеселевшего воина, Андрей отправился дальше осматривать поле битвы.

В местах ожесточенных схваток лежали посеченные лошади, татарские все больше у коновязей, а свои где попало. Раненых кобыл давно уже прирезали, избавляя от мучений. Семен сообщил, что погибло много боевых коней, из семидесяти лошадок в строю осталось двадцать одна кобыла, из них Андрею принадлежали пятнадцать. Значит, потерял он двадцать пять коней, а боярин Маслов лишился двадцати трех лошадок из тридцати.

«Черт, одни убытки, если добавить к этому посеченные брони, то набег обошелся недешево. Понятно, почему на Руси такой спрос на татарских лошадок. Свои конюшни у князей и бояр вряд ли смогут восполнить потери в лошадях. Все-таки война – дорогое удовольствие. Но добыча, надеюсь, с лихвой покроет потери. Главное, остаться в живых и победить, мертвым-то добыча ни к чему. А мертвым стать – плевое дело», – машинально Андрей потрогал шишку на затылке и вспомнил холодок в сердце, когда в спину ударила татарская стрела, когда его, беспомощно распластавшегося на сырой земле, чуть не зарезали.

Бывшие полоняники, щеголявшие в татарской одежонке, выданной взамен их грязного тряпья, шустро разбирали шатры и, сворачивая их в скатки, аккуратно укладывали на повозки или навьючивая на лошадей. Татарские женщины, те, что помоложе, крепко связанные веревками, уныло стояли, склонив головы, ожидая своей участи. В тридцати саженях за табором навалом лежали ободранные догола трупы убитых татар. Свои же убитые лежали на телегах, заботливо укрытые рогожами. Хоронить врагов, видно, никто не собирался.

– А дети где? – хриплым голосом поинтересовался князь у Семена.

– Какие дети? – На лице парня отразилось искреннее недоумение и озабоченность состоянием господина, а ну как повредился головой после удара?

– Татарские.

– В повозках сидят, кто помладше, а стариков того… Порешили их… – обычным голосом поведал страшную новость Семен.

– Собираемся и быстро уходим, – к Андрею верхом на вороной кобыле подъехал бледный как мел Константин Федорович и тяжело сполз с коня.

Байдана боярина залита кровью, на боку в доспехе огромная прореха. Это ж надо так постараться, чтобы просечь байдану, видно, с отменным бойцом свела судьба резанца.

– Раненых я распорядился положить в повозки. Убитых тоже с собой заберем. Потом схороним. Тяжело раненных своих я отпустил с богом. Твоих трое полегло, да двое пацанов пораненные сильно. Не жильцы они. Добивать сам будешь или мне добить? – деловито спросил Костя.

В обязанности каждого русского боярина входило отпускать с миром своих безнадежных раненых, вольных и холопов, без разницы. Раз продали свои жизни боярину, то эту печальную обязанность должен был исполнить Андрей лично.

– Сам отпусти, не смогу я, – нарушая обычай, попросил друга Андрей, понимая, что это единственно правильное решение – нельзя рисковать живыми ради тяжелораненых.

«Это ведь первый их бой, – успел подумать Андрей и снова согнулся в порыве рвоты. Освободив желудок, он снова обрел возможность мыслить. – Сотрясение получил, видать, приличное, вот ведь как блевать тянет… Но авось обойдется».

От костра к Андрею, держа на вытянутых руках деревянную миску, шел Федька. Подойдя к господину, парень протянул миску со словами:

– Испей, государь. Отвар это. Дюже хорошо помогает силы восстановить.

Воняло пойло страшно, превозмогая себя, Андрей маленькими глоточками осушил емкость. Действительно, как-то незаметно головокружение прошло, и боярина потянуло в сон.

– Пойду-ка, я прилягу, – сообщил князь Семену и направился обратно к ковру.

Через два часа выступили в обратный путь, но Андрей еще спал, перенесенный заботливыми братьями на телегу. Стоило тронуться в путь, как от тряски он проснулся. Небо сильно затянуто тучами, что не радовало. К вечеру небо, слегка прояснившееся, снова заволокло тучами, и пошел небольшой дождик, но следом за ним показалось яркое солнце, и в воздухе стало просто душно.

Костя торопился быстрее уйти. Степь, она только кажется безлюдной, на самом деле кто здесь только ни шатается.

Андрей, сидя в телеге, еще долго наблюдал кружившееся над местом побоища воронье. Стервятники словно сигнализировали всем в округе: русские пришли, беда пришла! А собственно, почему русские? Татары сейчас режутся, борьба за власть у них идет не на шутку. Вполне побоище могли устроить сами татары, успокоил себя Андрей, прикрывая глаза и пытаясь уснуть на постоянно подпрыгивающей на кочках телеге. Телега – это еще гордо сказано. Примитивная повозка состоит из двух продольных досок, положенных на две оси, на которые надеты четыре колеса. Вдоль досок сделаны узкие бортики. Борта связаны двумя-тремя веревками, на которые брошены сшитые бараньи шкуры. Получается нечто похожее на качели, служащих сиденьем для путников и поклажи. Возница всю дорогу попеременно, то стоит во весь рост на передней перекладине, то сидит на специальной дощечке. Если груз достаточно тяжел, то в такую телегу запрягают от двух до пяти лошадок.

Подводу, на которую уложили Андрея, трясло неимоверно, потому князь на следующий день скрипя зубами перебрался в седло. Тоже трясет, но не так сильно. Колено уже не ныло так сильно, и вполне можно было сидеть в седле, вот только тупая боль в спине давала о себе знать, там синяк образовался размером с блюдце.