— Дай-ка мне еще одну папироску, — продолжал Беседин. — Спасибо... Ты лучше расскажи, как вы нас отыскали.
— Как отыскали? Тут и рассказывать нечего. Петр Константинович попросил у помощника капитана людей. Бригада-то идти не могла, надо было работать... Ну, пошли...
Марк тоже закурил, выпустил дым, разогнал его рукой. Помолчал. И подумал: «И зачем Костя сказал, что я первый нашел их. Вряд ли Беседину это приятно». Да и особой заслуги в этом Марк не видел: лыжи случайно наткнулись на Езерского, совсем случайно. Пройди он метром левее или правее, и, кто знает, что было бы? Может, наткнулся бы кто-нибудь другой, а может...
— Ну? — спросил Илья. — А дальше?
— А дальше? — Марк невесело улыбнулся. — У меня и сейчас мороз по коже бегает: такой бури я в своей жизни никогда не видал. И все время думал: «Пропадут люди! Как их отыщешь?» Смайдов говорил: «Если сами не отыщем — всех подниму. И моряков, и сварщиков. Пускай этот угольщик на дно к чертовой матери отправляется, нам люди дороже. Будем искать до тех пор, пока или найдем, или сами тут останемся...» Знаешь, Илья Семеныч, я будто впервые его увидел. Не человек, а железо.
Илья пыхнул дымком, скептически заметил:
— О том думал, что отвечать за нас с Харитоном придется.
— Нет! — Марк резко взмахнул рукой, жестко взглянул в глаза Ильи. — Ты не знаешь людей, Беседин! Ты хотя бы раз постарался заглянуть в душу настоящего человека. Такого, например, как Смайдов. Хотя бы раз.
— Ха! — Беседин приподнялся на локоть, усмехнулся. — Таких, например, как Смайдов, я вижу насквозь.
Он чуть не сказал: «И таких, как ты, Талалин». Но вовремя удержался. Не потому, что боялся обидеть Марка, — об этом Илья и не подумал, — а потому, что был твердо уверен: скажи он так, и Марк сейчас же уйдет. А ему уже не хотелось, чтобы Марк уходил. Пусть он говорит. Обо всем. О Смайдове тоже интересно послушать. «Будем искать до тех пор, пока или найдем, или сами тут останемся». Струсил, конечно. И пусть Талалин думает, что это у Смайдова от души. Смех один.
Беседин спросил:
— А ты сам-то веришь, что для него люди дороже этой посудины?
Марк пожал плечами.
— Как можно не верить этому? Если бы ты был на месте Смайдова, разве ты не так же сказал бы?
— Сказать — это одно. А вот чтобы на самом деле... Чтоб душой, по-честному... Я тоже Харитона тащил на спине, не бросил, хотя одному было бы куда легче. Почему не бросил? Потому что с меня спросили бы за него. Сказали бы: «Спасал свою шкуру!» Сказали бы?
— Наверно. Но и ты сам не простил бы себе, если бы...
— Что — сам?! — раздраженно бросил Беседин. — Самому с собой всегда можно договориться...
Марк отчужденно посмотрел на бригадира. Беседин сразу же уловил эту отчужденность и, ругая себя за то, что некстати разоткровенничался, перевел разговор на другое:
— Так, значит, это тебе мы с Харитоном должны выразить благодарность как спасителю?
— Искали вас не ради благодарности...
Беседин хотел возразить и не смог. Он много отдал бы, лишь бы знать, что не Марк, а кто-нибудь другой разыскал его и Харитона в тундре.
И все-таки Илья сказал:
— Все равно, спасибо тебе, Талалин.
Марк чувствовал: в этих его словах не было ни капли тепла. Но это не удивило, иного от Ильи он не ожидал. И, пожалуй, другого он сейчас не хотел.
Беседин спросил:
— Я еще не знаю, что случилось на корабле. Расскажи.
— Открылась течь в машинном. Моряки правильно сделали, что подняли тревогу. Сейчас там уже порядок.
Марк встал, подошел к вешалке.
— Уходишь? — спросил Илья.
Марк ответил, не оборачиваясь:
— Да. Ребятам трудно. А ты лежи. Выздоравливай.
Беседин закрыл глаза. Усталость опять навалилась на него, как глыба льда.
2
Прошло шесть дней.
Работы на угольщике закончены. Беседин вместе с механиком и боцманом облазили все трюмы, чуть ли не в лупу разглядывая каждый шов. После этого доложили капитану: все в порядке, опасности никакой.
Капитан, старый моряк, — было ему, наверно, далеко за пятьдесят, из которых сорок он провел на море, — осунувшийся и побледневший после болезни, сказал боцману:
— Назавтра вызываю вертолет за сварщиками. Сегодня в девятнадцать — всем в кают-компанию. Сварщиков — на почетные места. Все понятно?
— Почти все, — ответил боцман. — Как насчет этого? — он мягко, ласкающе провел ладонью под подбородком.
— Сварщикам — по потребности, нашим — обычную норму... Ну, немножко прибавь, наши ведь тоже не на печи лежали. И скажи коку, чтоб постарался.
В девятнадцать все были в салоне. За иллюминатором термометр показывал сорок два градуса ниже нуля. Над океаном, над белым городом из торосов застыла длинная ночь, нет ей, кажется, ни начала, ни конца. В темном небе дрожат от холода звезды, дрожит, словно пар над полыньей, туман Млечного Пути. И даже от зарева сияния, полыхающего за снежными сопками, веет стужей.
В салоне тепло и уютно. Салон небольшой, его лишь условно можно назвать кают-компанией, но тесноты никто не замечает. Сейчас здесь шумно и весело, тревоги остались позади, ночь и стужа сюда не проникнут.
В дверях появился капитан. Все встали, но старый моряк широким жестом гостеприимного хозяина тут же пригласил к столу. Смайдова он посадил по правую руку с собой, Беседина — по левую. И сказал, по-доброму улыбнувшись:
— Нальем... Я понимаю, что за таким дружеским столом длинные речи ни к чему. Обойдемся без них. Хочу только сказать: моряки всегда будут благодарны докерам! И я поднимаю тост за ваше мужество, за ваши золотые руки. Выпьем!
Марк видел, как рюмки моряков потянулись к рюмкам сварщиков, услышал тонкий звон стекла. Потом кто-то сказал: «Ах, хороша!» Димка Баклан крякнул: «Ух, здорово!» А Марк продолжал сидеть с полной рюмкой в руке и задумчиво смотреть на прозрачную как слеза жидкость, не притрагиваясь к ней. Он точно оцепенел.
«За ваши золотые руки!..» Капитан Андрей Зарубин поднимает бокал, пьет, потом берет руку Марины и целует. И глаза Марины блестят, как хрусталь бокала...
Она была чертовски красива в тот вечер, его Марина! И чертовски счастлива! Она чувствовала, что ею любуются все: и докеры, и моряки, — от этого у нее кружилась голова, наверное, сильнее, чем от вина... А потом вдруг исчезла. Вместе с Зарубиным...
Марк чуть не раздавил рюмку. И огляделся вокруг, словно кто-нибудь мог увидеть все то, что видел он сам.
Глаза его встретились с глазами Смайдова. Петр Константинович участливо, дружески кивнул. И показал на рюмку Марка: почему полная? Марк в ответ улыбнулся: выпью. И сразу же выпил. А Смайдов, взяв графинчик, заговорщически подмигнул: давай, дескать, еще по одной. Давай! — глазами ответил Марк.
Они сидели чуть наискосок друг от друга, их разделял широкий стол, но Марку казалось, что сидит он с парторгом рядом, и ему было приятно чувствовать его безмолвное участие. «Человек!» — подумал Марк и улыбнулся, вспомнив Степана Ваненгу и Саню Кердыша...
3
Беседин пил, но почти не пьянел. Ему хотелось беспечно болтать и смеяться, как это делали сейчас все, включая и Смайдова, однако он не мог избавиться от какогото тягостного чувства. Илью раздражал звонкий смех Кости Байкина и очень уж самодовольная, на его взгляд, физиономия капитана (хотя капитан время от времени вытаскивал из кармана платок и вытирал им влажный лоб: у него, наверное, опять поднялась температура), и даже шутливый тон кока («Будьте Робин Гудами: пейте за пятерых, ешьте за десятерых!»). «Какого черта кривляется! — думалось Беседину. — Шут гороховый!»
Отыскав глазами Марка, Илья долго смотрел на него. Марк теперь сидел чуть поодаль от стола, у иллюминатора, курил и, прислушиваясь к общему шуму, едва заметно улыбался. От Ильи не ускользнула натянутость этой улыбки. Казалось, Марк просто не хочет быть невежливым, но ему совсем не весело и думает он о чем-то своем, отнюдь не радостном.
Беседин не заметил, как возле него оказался Харитон, держа в руках полную рюмку. Пьяно всхлипнув, он тянулся рюмкой к бригадиру:
