— Вот это здорово сказано! — искренне восхитился сварщик. — Сам за себя всегда постоишь. Сам себя никогда не обидишь. Здорово, Илья Семеныч? Выпьем за себя.
3
Он был не то что сильно пьян, но сейчас ему казалось все доступным, все будто предназначалось только для него. У Беседина вообще неразрешимых проблем не было почти никогда. Кто-то там что-то усложняет, кто-то копается в своей душе, чего-то ищет, а он, Илья Беседин, не дурак. Только глупцы проходят мимо того, что им нужно. Он не пройдет, он возьмет.
Сейчас ему нужна была Марина. Илья не знал, надолго ли, он об этом не думал. Как не думал о тех девушках, которые у него были до Марины. Правда, Марину Илья редко сравнивал с теми, другими, она, пожалуй, лучше, но это для него вовсе не означало, что он должен был строить планы на будущее и для себя, и для нее. Будущее за горами, за морями, заглядывать в него Беседин не имел никакого желания: сегодня хорошо, а завтра видно будет... Самое главное, чтобы хорошо было сегодня. Для этого человек и живет. Каждый человек. Беседин ни на йоту не сомневался, что каждый. Есть, конечно, такие, кто загадывает на сто лет вперед, но эти в счет не идут: мало ли ненормальных людей на этой грешной земле!
Взять хотя бы Харитона Езерского. Парень не дурак и деньгу любит по-настоящему, но как живет! Грошик по грошику в кубышку складывает, копит, копит, а спроси — зачем? Я, говорит, имею цель в жизни: к полсотни годам — собственный домик на берегу речушки, собственный садик, собственная машина. Старость, говорит, должна быть благородной... Вот уж лопух: в двадцать пять лет о старости думать! Построй с такими коммунизм — он ведь ни черта и не верит, что при коммунизме все будет по потребности.
Нет. Илья — человек современный. Ему подавай сейчас, все подавай! Через два десятка лет что будет? У каждого — все! Все, что надо. Попробуй выделить тогда из общей кучи. Сейчас он — персона. Потому что не каждый умеет вкалывать так, как Илья Беседин, а посему и результат: кто-то там замолотит семь-восемь десяток — и доволен, а он, лучший бригадир сварщиков Илья Семенович Беседин, уже и забыл, когда меньше двух сотен получал. Он умеет! И работать красиво умеет, и жить красиво. Чтоб всегда — на виду. Небось к этому липовому морячку, Саньке Кердышу, Марина не побежит, знает, что в кармане у него один бом-дилинь-бом, а тут...
Беседин вытащил из кармана кожаный бумажник, крикнул Любушкину:
— Расчет!
Костя подбежал на полусогнутых, заулыбался.
— Ну и крепкий же вы человек, Илья Семеныч! Столько пропустить — и хоть бы хны... Завидую! Завидую этому обстоятельству...
— Ты не только этому обстоятельству завидуешь, Любушкин, — без улыбки ответил Беседин, — Всему ты завидуешь. Такая уж у тебя натура. Сколько с нас?
Он открыл бумажник, Но Харитон проговорил:
— Я сам, Илья Семеныч. Я сегодня угощаю.
Беседин махнул рукой:
— Брось. Заплатишь — потом три ночи от тоски спать не будешь, и живот у тебя от этого разболится. Знаю я тебя, жмота.
Харитон не обиделся: уж кто-кто, а бригадир любит соленую шутку.
Ресторан закрывался. Марина оделась, хотела было подкрасить губы, но тут же забыла: она сегодня, как никогда,была рассеянна и, пожалуй, безразлична. К всему безразлична. Ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть.
— Пойдем, Марийка!
Беседин подошел к ней в ту минуту, когда Марина, отыскав взглядом Пашецкого, подняла в знак прощания руку.
— Кому это ты ручкой?.. — спросил Илья. — Этому старому холую?
Марина, сдержав вспыхнувшее раздражение, сказала:
— Никакой он не холуй. Обыкновенный человек. Хороший человек.
Беседин засмеялся.
— Тут нехолуев нету. Все как один лапу протягивают: дай... Работа такая... Да ты не сердись, я ведь понимаю, что без этого у вас нельзя.
— Да? — зло спросила Марина, — Да я Пашецкого с тобой и рядом не поставлю. Нет холуйской работы, есть плохие люди. Думаешь, что если ты в доках работаешь, так ты и человек непременно передовой?
— Хо, сравнила! Мы — рабочий класс. Вот этими руками, — он протянул ладони к самому лицу Марины, — грошики себе добываем. Честненько...
— Грошики... — Марина скривила губы в улыбке. —
Ты только о грошиках и думаешь, Илья. Будто в них — вся жизнь. Хоть раз о чем-нибудь другом...
— Можно и о другом. — Илья взял ее под руку, повел к выходу. И когда за ними закрылась дверь, он крепче прижал к себе ее локоть и повторил: — Можно и о другом. Вот придем сейчас к тебе... Весь вечер об этом мечтал...
— О чем? О постели?
Марина будто не нарочно высвободила свою руку, сунула ее в карман пальто.
— Ты что-то сегодня колешься, Марийка, — сказал Илья. — Я к тебе по-хорошему, а ты — как еж. Или не нужен стал, а?
«Или не нужен стал?..» А был ли он ей когда-нибудь нужен? Ведь она ни разу не испытала к нему ничего похожего на настоящее чувство.
...В тот день, когда Илья впервые пришел к ней домой, у нее на душе было особенно тяжело. Утром, включив радио, она услышала, как диктор говорил о сварщиках. Она подсела к приемнику, усилила звук. «Бригада Людмилы Хрисановой выполнила месячную программу на семь дней раньше срока...» Людмила Хрисанова... Марина не раз уже слышала это имя. Докеры называли ее королевой голубого огня. Что-то, наверно, было особенное в ней, в этой сварщице, если о ней говорили с нескрываемым восхищением. Что — Марина не знала. Ей только однажды удалось увидеть девушку, когда та шла на работу со своими подругами. Марина стояла в это время с Ильей, и он насмешливо бросил:
— Гляди, идет сварщица Людка Хрисанова. Королева!
Взглянув на девушку, Марина сказала:
— Красивая!
А сама почувствовала, как что-то похожее на зависть шевельнулось в ее душе. Нет, не красоте ее она позавидовала в ту минуту, а тому, что и сама ведь могла вот так же идти окруженной подругами и радоваться жизни, как радуются они. Им хорошо, у них все ясно и просто, они-то уж знают свое место в жизни...
«Беседуя с нашим корреспондентом, — продолжал диктор, — Людмила Хрисанова поделилась своими планами...»
Марина резко выключила приемник, швырнула сумочку на стол (она собиралась идти в город) и, подойдя к дивану, упала лицом в подушку. Но уже через минуту вскочила, выбежала на улицу. И помчалась к набережной, в контору судоремонтных мастерских. Бежала и думала: «К черту! Если жить, то только так, как эта Хрисанова, как Марк! Только так!»
Контора была далеко, Марина не могла добежать одним духом. И постепенно шаг ее замедлялся, порыв остывал, мысли принимали совсем другой оборот...
«А что я могу? — думала она теперь. — На что я способна? Разнежилась, от работы отвыкла, забыла, как держать электрод... Приду на стапель — станут смеяться: это тебе не буфетная стойка, это тебе не коньяк в графинчики разливать...»
Почти у самой конторы Марина остановилась, медленно повернула обратно и пошла домой.
А дома снова не могла найти места, кляня себя на чем свет стоит. Ничтожество! Даже Костя Любушкин лучше тебя в миллион раз! Он хоть ни о чем не мечтает, он доволен своей жизнью. А ты... А ты... Все врешь, что не сможешь работать. Просто не хочешь, барынькой стала, холеные ручки боишься замарать...
И в это время пришел Беседин. Будто знал, что он сейчас тут нужен, что его не попросят закрыть дверь с другой стороны...
Она и вправду была сейчас рада его приходу. Рассказать ему, что ее гнетет? Марина была уверена, что станет легче.
Она рассказала.
— Дурочка! — захохотал Илья. — Треска любит, где глубже, человек — где лучше. Древний, как наш грешный мир, закон. Поняла? Говоришь, хочешь снова стать сварщицей? Как те? Ты, наверно, думаешь, здесь все сварщики заколачивают, как Илья Беседин? Не доросли! Скажи какой-нибудь замухрышке с маской на поясе: давай, мол, местами меняться: ты — в ресторан, я — в доки... Голову наотрез — от счастья рехнется! Эх ты, фантазерка! Они, которые с масками, завидуют тебе знаешь как? Сам слыхал, что говорят: тепло, мол, светло и мухи не кусают, а грошики сами в карман плывут. Известное дело — ресторан! Не какой-нибудь там гадюшничек... Вот так... А ты...
