- Дядя Лень, не надо, - остановил его Вячеслав. - Товарищ, бери. Поиграли, и ладно. -

И вернул Брилю деньги.

Скоро согбенная фигура Бриля промелькнула за окнами.

Некоторое время после лечения в госпитале Вячеслав помогал художнику Дома

офицеров, там и насобачился играть в бильярд.

Со дня, когда обыграл Бриля, Вячеслав зачастил в цеховую комнату отдыха, где

играли еще и в настольный теннис. Здесь было хорошо. Простота отношений, веселость,

шутки. Порой мнилось, что не следует тревожиться о размолвке с отцом, с Тамарой.

Зато минуты одиночества были для него слишком тягостны, и весь мир, этот

поразительной разнообразности и красоты мир, придумавший великие цели,

представлялся тусклым, ненадежным, зачастую подпадающим под власть злобы и

глупости, а потому и катастрофически несущийся к своей гибели. Вячеслав знал за собой

эту слабость, под воздействием которой обесценивается все на свете, и тогда из

одиночества он рвался к людям, чтобы успокоить себя слитностью с ними, полными

доброй веры и сердечности.

Привычным бильярдным партнером Вячеслава сделался Бриль, больше не

предлагавший играть на деньги. За каждым интересным ударом он следил настолько

пристально, что облик его приобретал черты манекенной застылости. Из медлительно-

осторожного игрока рыжий становился дерзко-стремительным, вроде Стругова, и нередко

«обстукивал» Вячеслава.

В день получки Вячеслав не собирался играть. Он хотел побродить по магазинам,

надеясь найти электрическую бритву - именинный подарок отцу. Но получилось так, что

погода круто завернула: подул студеный ветер, поплыли черноземной сытости тучи, пруд

вздыбился волнами. А едва бригада, в которую перевели Вячеслава, сдала смену, пошел

снег. Мокрый, лохматый, сек по глазам.

Тощая пачка перегнутых новеньких рублей топырилась в нагрудном кармане пиджака,

и невольная улыбка образовывала ямочки рядом с уголками губ Вячеслава. Вспомнилось,

что несколько раз не мог ничего поделать с собой, чтобы скрыть радость. Вот так же

неудержимо улыбался в детстве после покупки футбольного мяча, потом - получая

комсомольский билет и в момент воинской присяги.

Заслышав клацанье чьих-то подковок на лестнице второго этажа, Вячеслав пробовал

принять строгий вид, но, как нарочно, ворохнулись с жестяной упругостью рубли и еще

шире раскатилось в улыбке его лицо. Он глядел через стекло дверей цеховой конторы и,

чтобы все-таки скрыть приятную ему несерьезность, выскочил наружу.

Тем, кто клацал подковками, оказался Бриль. Он высунулся из коридора и поджал

плечи к голове.

- Не вздумай, Слава, идти. Схватишь воспаление легких. В городе нехватка

пенициллиновых лекарств. Нечем будет согнать температуру, и - прощай юность.

- Чем черт не шутит... Жить при всем при том охота.

- Куда тебе спешить? Я женат и все-таки не спешу.

- Ты уж старик. Лет сорок? Жену, вероятно, разлюбил?

- Здоровье любить не позволяет. Заходи быстрей. В бильярдной тепло. Срежемся.

Партия - пятерка.

- Чего-то ты вновь расхрабрился.

- Риск - безнадежное дело.

- Не, сегодня ты выгодно рискуешь. Ты выспался, а я с ночной.

- А ты моложе.

«Не нужно бы играть на деньги. - Вячеслав натирал мелом кожаную нашлепку кия. -

А, тоска».

Бил он с остервенением, спешно целясь, мазал, шары перескакивали через борт.

Подумал, проигрывая партию: «Возьму и просажу получку».

За полдень Вячеслав положил кий на суконную траву стола, вышел в коридор, отдал

Брилю деньги. Надеялся, что Бриль вернет ему т е пятнадцать рублей, по Бриль словно

намертво позабыл про них.

Перед тем как распахнуть дверь, Вячеслав оглянулся: «Неужели действительно

забыл?» Уходя, тоже оглянулся. К считающему его получку Брилю двигалась пудовыми

шагами памятниковая фигура Стругова.

23

- Я проиграл получку.

Устя ахнула и тревожно посмотрела на мужа. Он сбросил ногу с колена, встал,

тряхнул голубоватой сединой.

- На бильярде? Промерз небось?

- Сырость, будь неладна.

- Давай поешь горяченьких щей. Мать, поднеси ему рюмочку.

- Никаких подносов, бесстыднику. Из армии вон какие умные парни вертаются...

- Не причитай. Развлечься, что ли, нельзя. Позабыла, Устенька, младость. Ых, комитет

бедноты! Подай-ка водочки, накорми, поедем отыгрываться. Я на курортах бильярдный

чемпион. В американку могу, в пирамидку могу, в алягерр могу.

- Глупости ты бормочешь, Сережа.

- Рассудок, зима-лето. Я не мирволю. Ых, ладони чешутся. Сейчас поширяем кием!

Двенадцатого от двух бортов в среднюю лузу. Бац. Точно.

Спотыкаясь и поскальзываясь, Вячеслав брел возле отца. Блазнилось пламя,

присасывающееся к цистерне (резал ночью), щелканье и скачки шаров. В просвет между

дремой подумал: «Что с отцом? Не устроил разгон? Идет отыгрывать получку? Либо

подвох, либо ему, как и мне, обрыдло сердиться».

Перед комнатой отдыха Камаев дал Вячеславу полусотку, ободряюще саданул в плечо:

- Отыгрывайся лучше сам.

Резкий отцов удар в плечо, наблюдение за игрой Бриля и Стругова рассеяли

магнитные силы сна, и Вячеслав шепнул Брилю:

- По четвертному билету.

Рыжий отшатнулся. После с лихой наигранностью щелкнул пальцами: превосходно!

Вячеслав подряд выиграл две партии. Ожидая, когда Бриль наполнит шарами

треугольник, он взглянул на отца. Отец покачивался на стальной табуретке. Его лицо

багровело, будто он держал на плечах невидимую тяжесть и покачивался вместе с нею.

Едва Вячеслав наклонился, чтобы разбить пирамиду, кто-то выхватил у него кий.

Через мгновение он почувствовал, что оторван от пола и брошен к двери. Ударился боком

о косяк, очутился в коридоре. Карающие руки не дали ему очухаться: подняли и столкнули

с крыльца.

Когда глина перестала скользить под ногами, Вячеслав обернулся. Он хотел кинуться

на того, кто позволил себе такую разнузданность, и увидел что-то коричневое, с

шуршанием летящее к глазам. Коричневым и шуршащим оказался плащ, обидчиком -

отец.

24

Леонид резал крест-накрест вилки капусты. Ксения чистила крупный, сладкий

репчатый лук. Они всегда солили одну бочку капусты с головками лука.

Обрадовались Вячеславу, но быстро поскучнели: он был бледен, усталый,

молчаливый.

- Отдохну у вас?

- Только что хотел просить тебя об этом.

Ксения положила голую луковицу в эмалированный таз, повела Вячеслава в спальню.

- Я поживу у вас? Немножко поживу. Демобилизованных очень скоро наделяют

квартирой.

- Что стряслось?

- Отец... Разлом, одним словом.

- Чё ты в панику впадаешь? Такой парняга! Ты у нас в большие люди выйдешь.

- Невезение, Сень. Лечу в никуда. Наступают, Сень, последние времена. Себя-то не

жаль. Не разбирай постель, на диван лягу.

- Бери, пока не поздно, Томку. Ее любой инженер с руками оторвет. Опасновато,

разумеется. Роскошная внешность. Гулять, боюсь, будет. Отец того же боится. Падки вы на

красивых да на искушенных.

- При красоте она еще и умна.

- Хватила лиха - вот и умна. Была бы раньше умна, не попалась бы. Рассказывала,

муж-то ее детдомовцем прикинулся.

- Сень, ты объясни, как она могла чуть ли не до состояния рабыни докатиться? В

магометанство едва не склонилась?!

- Дочка. И поскольку ее женская суть попала в зависимость... Ты это позже поймешь.

Оно еще войдет в твое соображение.

- Спасибо тебе, Сень.

- Валик больно жесткий. Приподнимись-ка, подушку подложу. Отец в тебе души не

чает. О твоем будущем беспокоится. Томку ты не упускай. Сказка у вас с ней должна быть.

- Не надо, Ксения.

- «Наступают последние времена»... Ишь, сказанул. Душа заходится.