И вот затеяли игру «Выбирание невесты». Чхумлиан заволновался, вспотел и сразу встал со своего места, боясь, что его опередят. Он плыл к Като в сладостном угаре. Он заметил, что игра на миг остановилась, на него смотрели все. И пусть смотрят, пусть знают. Ему казадось что эта игра вовсе не игра, а нечто более серьезное и что все, что он делал сейчас, очень важно. Он протянул Като ладонь: вот она, моя невеста! И когда она в согласном полупоклоне коснулась лбом его горячей щеки, он чуть не потерял сознание.
Чхумлиан прекрасно пел и танцевал (тяга к искусству была семейной: отец и дядя Максим были артистами сванснкого народного ансамбля; его исполнением всегда «угощали» заезжих гостей), но никогда еще не пел и не танцевал он с таким упоением и лихостью, как в те летние вечера. Никто из лагамских парней не мог его переплясать. Даже Нопе. Особенно недосягаем был Чхумлиан в трудном па на носках венце движений горца-танцора...
А если вдруг кто-то первым успевал вызвать на танец Като, недолго длилась радость выскочки. Чхумлиан, пригладив пышные волосы, сразу выходил в круг и заменял самоуверенного танцора. Сменить Чхумлиана в танце никто не решался: никому не хотелось разбивать такую пару. Чхумлиан парил то у левого, то у правого плеча своей избранницы, прикрывая ее распростертой покровительственной рукой. Его движения говорили: ты моя судьба, никто никогда не посмеет тебя обидеть. Смущенная Като порхала под его рукой, как под надежным крылом, опустив глаза...
Счастье ему рисовалось тогда четко и просто. Они поженятся. Будут крестьянствовать: пахать поле, косить сено, Пасти скот; у них будет свой дом, большой, как строят сейчас, будут дети, много детей, семь или девять.
В свободное время, как отец и дядя, будет делать восхождения.
Они встречались каждый день, и только жаркая пора косовицы ненадолго разлучала влюбленных. В это страдное время дел хватало всем: с косами ходили и крестьяне, и врачи, и учителя, и руководители района. Как говорили об этой поре старики, «щицвси угва хааг» - даже кошка ярмо надела. Потому что сено - это все. - Будет оно - будет и пища: молоко, мацони, сулгуни, мясо. - ->«цицвси угва хааг» - даже кошка ярмо надела. Потому что сено - это всё. Будет сено - будет и пища: молоко, мацони, сулугуни, мясо.
Вставали рано: по росе и косить легче, и не жарко, В полдень работалось труднее: трава становилась сухой, жесткой, сверху нещадно палило солнце. Не спасали мокрые платки на головах. После обеда обычно делали перерыв.
Поливные луга Лагунвари на глазах менялись. Вначале, выстраивались рядами полосы Скошенной травы, потом на стерне, как башни, вырасталии копны; затем, по мере вывоза сена, открывался ровный без единого камешка зеленый новер (только хорошо всмотревшись, можно было заметить через каждые два шага прямые продольные гривки края рядов) раздолье для ребячьих игр. Да и вврослые не могли отказать себе в удовольствии поваляться на лугах. Там и сям под развесистыми гру шами или пушистыми кустами орешника собирались вечерами компании посидеть час-другой у полевого застолья.
Слышалось пение. Многие косцы после работы оставались здесь на ночь, чтобы до одури наваляться в душистом сене и заснуть после дневных трудов мертвецким сном.
...Чхумлиан, выпустив рубашку. из-за пояса, шел за отцом, повторяя его движения. Оба косца размеренно покачивались в такт взмахов. Сын старался не отставать коса скользила почти по земле, срезая траву у самого корня. И надо было все время смотреть, не зевать - склон то и дело менялся, плясал впадинами, буграми, поливными канавами, того и гляди срежешь краюху земли или воткнешь тонкий, как жало, н к в мякоть дерна. «Жну-у, жну-у», - пела, мелькая, коса. И, хотя все внимание было на ней, глаза успевали замечать и шарики росы на падающей траве, и скромный луговой цветок, и растревоженных муравьев, таскающих белые яйца, и яркую каплю земляники, и краснокрылых заболотных кузнечиков, и отползающую змею. На крутых верхних склонах приходилось низко кланяться, сгибать колени и в такой немыслимой позе двигаться вниз.
Как бы хорошо было остаться с ней на ночь в Лагунвари! Конечно, не сейчас, а когда поженятся. Сейчас даже думать об этом страшно слишком строги местные правила...
Наваливая на себя большие оберемки, Мамол вместе с Евой, Ирой и Тиной укладывали на сав готовое сено, за три дня оно хорошо подсохло. Когда ворох поднялся выше головы, Чхумлиан бросил снизу веревки и туго увязал воз. Потом пригнал двух быков, пасшихся у коша, зашпилил деревянное ярмо.
Чтобы выбраться на дорогу, приходилось долго кружить по склонам и руслам. Отец и сын подпирали плечами возок, чтобы не опрокинулся.
Вот когда оценишь сванские сани-сав: ползут по любым кручам. Никакая телега здесь бы не прошла, колеса набегали бы на ноги животных, пугали бы их, сталкивали под гору. А сав надо всегда тянуть, даже вниз. Сильные флегматичные быки медленно и сонно тянут возок по каменистой дороге. Впереди, держась за повод шагает Восьмилетняя Натела, на возу сидит маленький Анвар, за савом идут Мамол, Ева, Ира и Тина. Шествие замыкают отец и сын, отстав от воза на добрую тню метров. Они ведут неторопливый, степенный разговор о жизни, о будущем, О.женитьбе.
...Однажды вечером к Чхумлиану прибежала Като
Меня сватают люди Шакро Маргиани!
Для Чхумлиана это было как гром среди ясного. неба Он хорошо знал Шакро высокого ланчвальского парня с голубыми смеющимися глазами. Не думал, что тот может подставить ему подножку. В порыве ревности Чхумлиан бросился к дому Барлиани. В доме сидело застолье, люди вели заиитересованный разговор: решалась судьба его любимой, а значит, и его судьба. Как отвести беду?
Он поспешил к отцу. Виссарион выслушал сына и сказал:
Со сватовством мы прозевали, это плохо. Что толку что все Лагами говорит, что ты и Като жених и невеста. Надо было успеть засватать по всем правилам. Отец, помоги. Я люблю ее и женюсь только на ней. Положение складывалось трудное. Всю ночь думал Виссарион, как помочь сыну, и все не находил нужного решения. С приходом сватов заработала строгая машина обычая. Казалось бы, давно приняты и соблюдаются новые законы, но сложившиеся веками народные правила не теряли силу. Сказывалась некоторая оторванность этого высокогорного уголка Грузии, зимние периоды замкнутого существования, когда жизнь, честь и иму-щество семьи охранялись исключительно этими правилами.
Что значит отказать Шакро в сватовстве? Это значит опозорить его. Для такого отказа Магедану и Манял надо иметь весьма веские причины. Смогут ли они убедить родню Шакро? Да и пойдут ли они вообще на конфликт: Шакро вполне достойный жених сильный, работающий, хозяйственный, из большой крепкой семьи. Чем он хуже Чхумлиана с его вечными спортивными увлечениями?..
И Виссарион начал действовать. Он послал своих людей поговорить с родней Шакро и Магеданом Барлиани. Чхумлиан и Като с нетерпением ждали решения своей участи. Первые вести были неутешительные. Родня Шакро возмутилась поведением Виссариона, разразился скандал.
Вы что, приносили пулю к колыбели Като? Чего же вы хотите? Чхумлиан нам не говорил, что он хочет на ней жениться.
Неужели он должен был каждому об этом гово рить?..
Он наш родственник, его мать, Фацу, из маргианцев, он не должен мешать Шакро. Мы первые в этом деле! Магедаи колебался...
Виссарион рассчитывал теперь только на доброту отца Шакро Дмитрия Маргиани, человека умного, грамотного, рассудительного. Он-то должен понять ситуацию и погасить скандал.
Главный разговор должен был состояться на свифе. Виссариону всю ночь снились кошмары. И хотя предстоящий разговор касался дела сугубо гражданского, ему мерещился морвар суд медиаторов. Вот стоят они, двенадцать человек, лицом к востоку, освещенные луной. Громким, леденящим душу, голосом мгарцами (ведущий) прокричал:
Если скажете неправду, то не будете знать покоя до тех пор, пока из зернышка, привезенного из-за моря, не вырастите столько зерен, чтобы заполнить все тока, и пока не смелете эти зерна на вершине тетнульда, пока не спечете из этой муки тысячу лепешек и не накормите ими тысячу людей на народном празднике. И пусть не будет вам спасения, пока не зарежете столько быков, сколько листьев на всей земле, пока не пригоните столько белых овец, сколько капель дождя упадет на крышу Мацхвар.
