- Неужели из-за таких пустяков мы будем здесь сидеть? - нарушил молчание Габриэль. Виссариона не надо было агитировать. Они догнали троих, когда те искали место для очередной ночевки. На третий день вышли на отвесные скалы главной стены. На этот раз пришлось разуваться Максиму. Хождение по скалам босиком становилось исконно сванским приемом. В тот день они достигли вершинного тура. Настроение было веселое.

- Не будем пока радоваться, - сказал Габриэль, - надо еще спуститься.

Стали смотреть вниз: ого, куда забрались!

Немного отойдя от вершинного тура, заночевали в узкой нише. Начала портиться погода, закружились облака, все ближе раскаты грома. В голову полезли тревожные мысли. Зажгли свечи и стали молиться...

Всю ночь бушевала гроза, а под утро повалил снег. Выглянули: весь Корулд отрог над Местией белый. Спуск прошел благополучно. В сумерках угасавшего дня они бежали, не развязываясь, по нижним снежным увалам Гульсного ледника, дергали друг друга спутавшейся веревкой, падали, вскакивали и снова бежали вниз, в долину, к зеленой траве. Их душил прилив ликования.

На следующий день состоялось победное застолье у Алыацгила Квициани в Бечо. Пришло с поздравлениями много народа. Жители всех селений, где они проезжали, выходили с угощениями. В Местии был митинг. Ярко алели галстуки пионеров, выстроившихся у трибуны. Пятерых сванов чествовали как героев.

Вот так, неотвратимо, как судьба, пришел альпинизм к Виссариону. Потом было много других восхождений. Можно сказать, сама история отечественного альпинизма не раз заглядывала в его дом.

И так же неотвратимо шел альпинизм и к его сыну. Чхумлиан, конечно, станет альпинистом. Было бы удивительно, если бы он им не стал.

Школа инструкторов

В июне 1951 года Виссарион отпустил сына в школу инструкторов.

- Вот деньги, придешь к дяде Максиму на ферму, он поможет.

Чхумлиан шел вверх по Лекзырскому ущелью, испытывая радостное волнение. Он остро чувствовал, что мир это не только Верхне-Сванетская котловина, а нечто огромное, широкое, бурлящее. Он спешил к перевалу Гарваш. Более спокойным перевалом был Местийский, но тот находился дальше. Хотелось быстрее попасть на козью ферму.

«Я буквально вбежал -на перевал. Был весел и смеялся, не чувствовал усталости. На Гарваше мне раньше не приходилось бывать, но когда мы охотились с отцом В верховьях Лекзыра, он мне рассказывал, как проходится этот перевал. Я спускался бегом, не замечая трещин, и... провалился. к счастью, трещина была небольшая. Вырубив с десяток ступеней, я выбрался из ледовой западни)...

Внизу на северо-западе открывалась широкая зеленая долина, затянутая голубым туманом. У кромки леса виднелись строения. Это были альпинистские лагеря «Химик» и «Металлург». Напротив «Металлурга», на другой стороне ущелья, располагалась колхозная ферма, которой заведовал дядя Максим. На ней трудились Ира и сын Максима Пирибе, а с середины лета и Като.

К вечеру он дошел до фермы.

Без направления в школу не примут, засомневался Максим. Попробуем уговорить Белецного. Дня через три дядя и племянник шагали вниз по ущелью Адылсу в долину Баксана, чтобы потом по ней и далее по боковому ущелью Адылсу подняться в лагерь «Локомотив», где базировалась Всесоюзная школа инструкторов альиинизма..

Начальник школы Евгений Белецкий и Максим встретились как старые закадычные друзья: обнялись, похлопали друг друга по лопаткам. Справились о здоровье. Только потом заговорили о деле. Максим рассказал с чем пожаловал.

- Документ на третий разряд, надеюсь, есть? - спросил Белецкий.

- Нет.

- Ходатайства, характеристики?

- Нет.

- Ну, путевка хотя бы имеется?

- Нет.

- Что, ничего нет?

- Ничего. И по-русски не разговаривает. Но парень хороший, все умеет. Максим искал козыри. Подошли начальник лагеря Гильгнер и начальник учебной части Звезднин. Стали советоваться. Конечно, одной справки о восхождении на Бангуриани - для «отстаивания приоритета перед Европой на западе и Японией на востоке» - для школы было маловато. Но рекомендация самого Максима - «хороший парень» оценивалась выше всего, чего недоставало. Решили за наличные принять Чхумлиана в лагерь, дать ему воз- можность совершить восхождения на третий разряд, а потом уже перевести в школу.

Максим сдал положенную сумму в бухгалтерию - эта служба и в горах любит точный счет - и ушел.

Начался первый сезон Чхумлиана. Он с интересом рассматривал Локомотивский лагерь, разбросанный по южному склону у кромки соснового бора. В больших и маленьких деревянных домах размещались медпункт, столовая, склады, радиорубка, методкабинет (настоящий терем). В центре лагеря - широкая площадка с флагом на длинном шесте, от которой вверх уходили ступеньками палатки.

Из лагеря открывалась красивая картина. Слева, в глубине ущелья, как чум, торчал Джан- Туган, чуть правее его - двугорбая Чегет-Кара-Баши, от нее начинался крутой взлет пик а Гермогенова, с макушки которого спадали вниз желоба. Далее из-за склона выглядывала Вольная Испания, а еще правее - петушиной грудью выгнулся Бжедух. Почти к самому лесу спускался язык ледника Кашкаташ. Над оголившейся скальной плешью конечного «бараньего лба» нависали его бело-зеленые разломы. Пушечными выстрелами гремели ледовые обвалы. Многотонные глыбы падали на нижнюю морену, раскалываясь и крошась. Из-под кучи обломков выбегали ручьи, собираясь ниже в единое русло.

Чхумлиану выдали снаряжение - широченные брюки из плащ-палаточной ткани, засаленную куртку, расходящуюся вниз колоколом, большие горные ботинки с триконями, ледоруб, кошки, очки и целую кучу всяких необходимых вещей.

После совершения требуемых для третьего разряда восхождений Чхумлиан был зачислен в школу шестым сверхнормативным курсантом отделения тренера Дмитрия Суходольского, питавшего к сванам особую симпатию. В течение нескольких послевоенных лет он зимовал в ущелье Адылсу и часто встречался со сванами, переходящими через, Местийсний перевал. Много раз отгревались горцы в его теплом лагерном домике. Сухим, ( так звали они его - был своим человеком.

Ребята в отделении попались компанейские, особенно Сережа Саввон, он сразу перетащил манатки Чхумлиана в свою палатку.

- Так как тебя зовут?

- Чхумлиан.

- Мудреное имя. Давай будем звать тебя просто Миша.

Горец не возражал. Новое имя сразу закрепилось за ним. Даже в списках школы сделали поправку. И сам вскоре привык к этому имени, словно родился с ним и при знакомствах называл тольно его, тем более все курсанты сошлись на том, что оно ему - спокойному, чуть полноватому крепышу - очень даже к лицу:

Чхумлианом он остался тольно для родных. Каждый день шли ленции, но я ничего не понимал.

Чтобы не выделяться, я, как и все курсанты, слушал, писал. Писал письма домой. Преподаватели, наверное думали, что конспектирую по-грузински. С практическими делами обстояло лучше. Скальные занятия проводились у Густавшпица, высокого монолитного зуба, расположенного в тридцати минутах дьбы от лагеря и названного в честь австрииского политэммигранта Густава Деберля, прекрасного альпиниста и горнолыжника, работавшего в этом же лагере.

Рассадив отделение полукругом, Суходольсний поминал о канонических правилах лазания, затем проводил па валунах скальную гимнастику и только потом приступал к Густавшпицу.

- «Выдай!», «Выбери!», «Пошел!» - только и слышалось над местом занятий. Лазание по скалам было для горца настолько привычным, что он почти играючи проходил отвесы. Иногда он замечал, как собирались внизу тренеры и с любопытством на него посматривали. Тогда он впервые услышал непонятное слово «самородок».

На трудных маршрутах, на которых подолгу зависали сами тренеры, к Мише обращались обычно с такими словами:

- А что скажет потомок славного рода Хергиани? Потомок легко проходил скальную стенку. Он чувствовал, что быть «потомком славного рода» не только приятно но и ответственно. Род обязывал, род подвести нельзя.