Первое время, пока счет идет до 10 минут и пульс до 110, можно бегать два раза в день - утром и вечером, иначе нагрузка чересчур мала и тренировочный эффект незначительный. Потом надо постепенно переходить на одноразовые занятия. Для больных не нужно делать пропусков на воскресенье и субботы, для них физкультура - главное лечение.
Мы проводили наблюдения над пациентами со стенокардией: когда они выходили на 30 очков в неделю, лечебный эффект был почти у всех - приступы болей практически прекращались. Больным после инфарктов особенно важны нагрузки, но без разрешения врача рисковать нельзя.
Проверку уровня тренированности нужно проводить не раньше чем после окончания предварительного шестинедельного курса. Если тренируетесь после болезни, то лучше вообще не делать этого. Можете понаблюдать за собой, как взбираетесь на лестницу. Купер пишет, что на лестнице можно набрать сколько угодно очков, если будете мотаться взад-вперед. Но нагрузки, что он дает в таблице, - солидные. Чтобы набрать дневное количество в 4,7 очка, нужно отсчитать за 6 мину г 600 ступенек! Да еще ступеньки какие - по 20 сантиметров. В наших домах только по 16-17. В общем, если минут десять в день ходить по этажам через Две ступеньки, то это даст вполне достаточную тренировку, после которой можно и альпинизмом заниматься. Человеку, который печется о своей тренированности, лифтом вообще пользоваться не следует, так же, как и другим транспортом, если дорога требует не более 15 минут ходу. Для таких отрезков ожидание транспорта и трата нервов стоит больше, чем выигрыш в несколько минут времени.
Пожалуй, на этом можно закончить с физкультурой.
О моих личных отношениях с проблемой здоровья. Во время публичных лекций слушатели всегда спрашивают:
- А сами вы делаете то, что советуете?
Как укоренилась недоверие. Знаю, что и читатели не доверяют. Мало ли что пишут профессора...
- Да, все делаю, как советую. Все перепробовал сам. Но не думайте, что я всегда был такой ортодоксальный. Ничего подобного.
Вырос я в северной деревне в полукрестьянской семье. Мать была сельская акушерка. Отца мобилизовали в 1914 году, и, вернувшись с войны, он оставил нас. Мы жили с бабушкой, вели крестьянское хозяйство. До школы я много болел. С 12 до 18 лет учился в Череповце, в средней школе, потом в техникуме. Жил очень бедно и питался плохо.
Физкультуру терпеть не мог с первых классов школы: был неловок и очень боялся показаться смешным. Поэтому с уроков сбегал. Но жизнь держала в тонусе: летом хотя и маленькое, но хозяйство, зимой жил на квартире у учительницы, и на мне лежали обязанности носить воду, колоть дрова, чистить тротуар. Городского транспорта в Череповце не было, до школы далеко. Был тощий и сильный, хотя и неспортивный. Ни в какие игры не играл.
Болезнями не болел, но каждую весну начинался легкий авитаминоз, как я теперь себе представляю: кровоточили десны, болели глаза. Летом поправлялся на овощах и ягодах.
После техникума попал я в Архангельск. Работал сменным механиком на электростанции при большом лесопильном заводе. Шла первая пятилетка, с едой было плохо, о витаминах, конечно, никто и не думал: хоть бы чем насытиться. Физкультурой я опять не занимался, но за смену приходилось раз двадцать подняться то на котлы, то на топливоподачу, каждый раз этажа по четыре по железным лесенкам. Потом, с 1935 по 1939 год, учился в медицинском институте в Архангельске и одновременно еще заочно в политехническом в Москве. И еще подрабатывал, потому что надо было.
Нет, не голодали, но уж и не переедали, точно. Физкультурой не занимался, но шагать приходилось много. И вообще я не помню, чтобы тогда студенты болели.
После окончания обоих институтов я еще год пробыл в аспирантуре, потом сбежал в Череповец и работал там в больнице до начала войны. Никаких болезней. Так же прошла и война, которую я провел ведущим хирургом полевого госпиталя.
Сразу после тридцати начала болеть спина: полагали, радикулит. Не помню, чтобы не оперировал из-за этого, но иногда отойдешь от стола - ни сесть, ни нагнуться. После демобилизации в 46-м году был голодный период жизни в Москве.
С весны 47-го и до осени 52-го работал в Брянске, в областной больнице. Тут был рынок, и мы с женой наконец отъелись. Даже животик начал отрастать. Вес возрос до 66 килограммов, а во времена студенчества доходил до 55. Рост 168 сантиметров. Радикулит прогрессировал, и началась аритмия, перебои в сердце. Делали электрокардиограмму - ничего особенного. Потом прибавились боли в желудке, просвечивали - тоже ничего.
Работы в Брянске было много, масса операций, тяжелейших, разъезды, экстренные вызовы. Диссертации - кандидатская, докторская.
В общем, когда переехали в Киев, я по-прежнему оставался здоровым, но, как положено к сорока годам, уже появились «слабые места»: сердечная аритмия, радикулит и жестокие спазмы желудка. Сделали рентгеновский снимок позвоночника и обнаружили большие поражения. Ортопед старик профессор Елецкий посмотрел на меня, молодого профессора, и сказал: «Пропадешь, будешь мучиться всю жизнь, и будет все хуже». Посоветовал ехать в Теберду.
Так к сорока годам я подошел к проблеме здоровья. Нужно было или что-то придумывать, или идти проторенной дорожкой болезней. В Теберду я не поехал (и вообще в санаториях бывал лишь дважды в 48-м и 68-м годах), а составил себе тренировочный курс на позвоночник. Начал со 100 движений, но это не помогло, рецидивы повторялись. Потом прибавились другие движения, бросил ездить на машине, стал всюду пешком ходить.
Сначала исчезли перебои в сердце, а когда дошел до тысячи движений, перестала болеть спина. Костные «усы» между позвонками, правда, не рассосались, но и не прибавились ни на йоту за 25 лет. Изредка немножко поболит, но нет сравнений с прошлыми болями. Спазмы желудка тоже стали редко беспокоить, только после большой перегрузки хирургическими и другими неприятностями. Вес понизил до 56 килограммов. Кровяное давление раньше не измерял, но последние годы 120 на 75. Пульс 50. «Все при всем», как говорили в тридцатые годы. Полное овладение собой.
Очень я расхвастался, но еще один штрих о беге. Тысячи движений в хорошем темпе мне хватало для здоровья, и бегать по улице я не собирался: хлопотно, да и люди будут смеяться.
Но вот подросла дочь, и жена заскучала по общению. Говорит: «Я возьму собаку». Мы с Катей отказались от участия в уходе за ней, но жена все равно взяла сучку 5 месяцев, доберман-пинчера. Каждый день прогуливала часа по три. Собачка оказалась такая ласковая, что я и не представлял раньше, сколько удовольствия она может дать.
Жена работает, хозяйство ведет сама, ей и так тяжело, а тут еще собака. Говорит: «Придется отдать, силы не рассчитала, не успеваю». Она, конечно, не отдала бы, но меня прижала.
В общем, скоро все утренние гуляния перешли ко мне, да и вечерние в выходные дни тоже. Чтобы зря утром время не терять, стали мы с Чари бегать. Насмешками пренебрегли, пусть люди списывают за счет традиционных «профессорских странностей». Бегаем по 20 минут, и там же, в сквере, я делаю гимнастику. Одеваюсь совсем легко. Убедился: бег - отличная вещь. Не было бы собаки, так бы и не попробовал. Для Чари нагрузка тоже необходима - посмотрите на этих бедных городских породистых собак: они, как их хозяева, зажиревшие и детренированные.
Мы с Чари уже пять лет бегаем без пропусков и форму держим.
О еде я уже говорил. Никакого специального режима питания нет. На работе не ем, прихожу домой в разное время. Вес поддерживать трудно. Не голоден, но всегда не отказался бы еще. Каждый день взвешиваюсь. Дома смеются: «чокнутый», помощники, наверное, то же говорят между собой. А что поделаешь? Не так уж я жаден до жизни, она не очень сладкая с моей хирургией, но болеть категорически не хочу. Втянулся в этот «режим ограничений и нагрузок», вроде так и надо.
Вот такие у меня отношения со здоровьем.
Глава VI. Медицина
Врачи уверены: если бы они чудесным образом сразу исчезли, люди бы вымерли. Если не все и не сразу, то почти. И практика жизни как будто подтверждает. Посмотрите на большую улицу: часа не проходит, чтобы не прошла карета «скорой помощи». Не мне сеять сомнения в медицине. Почти сорок лет работаю на самом переднем крае, оперирую тяжелых больных. Сначала резекции желудка и пищевода, потом удаление легких, потом сердце. Разве бы я поверил еще лет двадцать назад, что при остановке сердца жизнь человека можно часами поддерживать наружным массажем, потом запустить сердце электрическим разрядом, удержать сокращения лекарствами, искусственным дыханием и добиться, чтобы человек выжил и стал здоровым? Это. ли не чудеса? А в нашей клинике при 2 тысячах операций на сердце в год такие чудеса встречаются, без преувеличения, несколько раз в неделю.
