Его голос заглох. Абигейл знала, что он сказал правду. Мэрси Уоррен больше с ней не переписывалась, озлобившись из-за того, что Джон не помог ее мужу Джеймсу достичь высокого положения, на которое, по ее мнению, он имел право благодаря своей длительной службе. Ричард Кранч отчаянно нуждался в работе. К ним обращался брат доктора Коттона Тафтса, которого они плохо знали. Обращались давние друзья Роберт Трит Пейн, желавший получить должность федерального судьи, Джеймс Ловелл, мечтавший о должности сборщика платежей в порту Бостона, Эбенезер Сторер, генерал Линкольн, подавивший бунт Шейса, капитан «Эктива» Лайд, пожелавший стать морским офицером; к Джону и даже к ней приходили дюжины писем с просьбами от людей, служивших долго и хорошо и нуждавшихся в работе.

Джону нечего было раздавать. Единственная находившаяся в его ведении должность секретаря сената была предоставлена человеку, который, как знали сенаторы от Массачусетса, был нужен Джону, — Сэмюелу Отису, брату Джеймса Отиса и Мэрси Уоррен. Он обладал нужным опытом, и Адамсы надеялись, что это назначение смягчит Мэрси. Однако этого не произошло.

Континентальный конгресс заседал почти непрерывно, но новый сенат и палата представителей должны были прервать свои заседания в конце сентября, чтобы их члены могли уехать к себе домой, позаботиться о своих семьях, своих занятиях, бизнесе и фермах. Перерыв в работе сената давал Джону Адамсу два преимущества: некоторые из задержанных бессмысленными дебатами назначений и законопроектов будут осуществлены. А перерыв вернет свободу вице-президенту.

На месячные каникулы приехал Джонни. Он уселся за французский секретер матери, перевезенный из дома священника в Уэймауте в коттедж Адамса, затем в дом Борланда и теперь в Ричмонд-Хилл, и занялся приведением в порядок семейных счетов. Он просил Чарли присоединиться к этой работе и взять ее на себя, когда ему, Джонни, придется вернуться в Ньюберипорт.

— Я не люблю мелочей, — жаловался Чарли. — Но попытаюсь. Однако не уповайте на меня, я могу и не справиться.

Эти слова позабавили Абигейл.

— За пятнадцать лет государственной службы отца мы никогда не видели, чтобы счета сходились. Почему вдруг они должны сойтись у тебя?

Как-то раз Джонни сопроводил отца в палату представителей послушать дебаты. В сенат доступ посторонним был закрыт. Уже в сумерках он вернулся вместе с Джоном и Чарли. Он не скрывал удивления шумом, разногласиями, личной враждой, сведением счетов между группировками в палате. За обедом Джонни воскликнул:

— Если требуется вынести суждение на основе наблюдения за одним днем заседания палаты представителей, то придется признать, что правительство никогда не начнет работать, еще одна вспышка, учиненная каким-либо членом, и законодательное собрание разлетится в клочья!

— Думаю, и сенат, — ответил Джон, — не считай, что нет людей, которые не хотели бы разнести его в клочья.

— В таком случае, что же удерживает в целости этот механизм? — поинтересовался Джонни.

— Многое: уважение к президенту Вашингтону, то, что талантливые люди хотят служить, что как в сенате, так и в палате представителей есть разумные члены, которые держат под контролем менее разумных и вынуждают их улаживать разногласия, что одиннадцать штатов одобрили конституцию, а Северная Каролина близка к ее одобрению.

— Я думаю, Джон, — сказала Абигейл, — а не потому ли, что нам некуда податься? Если мы позволим недовольным сломить нас, то во что мы превратимся? В монархию? Будем ввергнуты в хаос? Станем группой городов-государств, как в Италии? Ганзейской лигой,[5] подобно германским государствам? Мы должны сделать так, чтобы республика стала жизнеспособной, ибо нам не подходит иная форма правления.

— Внимайте! Внимайте! — призвал Чарли.

Джон добавил:

— Мать права: нам никуда не деться. Мы должны каждый час и день сохранять целостность и дееспособность правительства — в этом гарантия выживания. Именно поэтому президент Вашингтон в следующем месяце поедет в Новую Англию: там существует недовольство положением в судоходстве и промышленности. Президент хочет показать себя, возродить прежнюю дружбу, завязать новую, заверить Новую Англию, что мы единая нация и должны ею оставаться. Убежден, что никто другой не сможет выполнить такую задачу.

Абигейл улыбнулась:

— И президент просил тебя сопровождать его.

Джон уезжал всего на несколько недель. Во время правительственных каникул Нью-Йорк казался затихшим. Абигейл отправилась в город, чтобы привезти к себе молодую Кустис — одну из внучек Марты Вашингтон от первого брака. В этот полдень миссис Вашингтон приехала к Абигейл на чай. Через несколько дней она пригласила семью Адамс на обед и на последний концерт сезона. Ее уважение к Абигейл было не только ярким выражением доверия к Адамсам, но и демонстрацией связи между ветвями власти.

От Джона пришли письма. Президенту Вашингтону был оказан блестящий прием в Кембридже, где в 1775 году он принял командование континентальной армией. Жители Новой Англии встретили президента с энтузиазмом. Разве он не освободил Бостон от британцев? Одним своим присутствием он сумел рассеять антагонизм, опасения, что федеральное правительство — потенциальный враг и деспот.

Зарвавшийся губернатор Джон Хэнкок получил по носу. Пригласив президента в свой особняк на неофициальный обед, Хэнкок не нанес положенный в таком случае визит президенту, который остановился в гостинице на Корт-стрит. Скромность Вашингтона не означала готовность простить неуважение к институту президентства Соединенных Штатов. Он отказался пойти на обед к Хэнкоку, предпочтя встречу со своими давними друзьями по Континентальному конгрессу из «выводка Адамсов». Во время торжественного въезда в Бостон, где площадь перед правительственным домом была украшена арками, Вашингтон шел с Джоном по одну и Сэмюелом Адамсом по другую руку. В воскресенье в Королевской часовне президент вновь сидел с двумя Адамсами по обе стороны.

Джон провел несколько недель с матерью и братом Питером, занимался упаковкой книг для отправки в Нью-Йорк. Абигейл написала Джону и сестре Мэри длинный список просьб в надежде запастись провиантом на остаток зимы. Она просила, в частности, заготовить дрова, вырубив часть принадлежащего им леса, и отправить их в Нью-Йорк, поскольку покупка дуба и ореховой древесины обходится дорого.

Брислер возвратился в Брейнтри к своей жене, но не смог найти работу за плату, равную той, что предлагала Абигейл, — двести долларов в год при полном содержании. Поэтому он возвращался в Нью-Йорк с Эстер и ребенком.

Джон и Абигейл глубоко заблуждались относительно характера восстаний во Франции. По мере того как приходили сообщения от надежных наблюдателей, становилось ясным, что не за горами свержение существующего режима. К августу 1789 года третье сословие, состоявшее из среднего класса, торговцев и ремесленников, вынудило аристократию и духовенство отказаться от освященных временем привилегий. Людовику XVI, хотя и остававшемуся королем, пришлось признать, что правящая сила в стране — французский народ, требовавший во всех городах и провинциях избрания национального собрания. Крепостное право было отменено, налоги должны «выплачиваться каждым отдельным лицом в королевстве в соответствии с доходами». Имели место насильственные акты, сжигались пункты сбора пошлин, таможенные посты; крестьяне уничтожали документы феодалов, иногда они расправлялись с сопротивлявшимися землевладельцами и скашивали их поля. Бродячие банды восставших вступали в схватки с национальной гвардией. Но как только была принята Декларация прав человека и гражданина, подчинившая всех французов одним и тем же законам и открывшая доступ ко всем профессиям, в стране установился мир. Была составлена новая конституция, которую был вынужден принять Людовик XVI.