В ее груди громко стучало сердце; она была горда тем, что свершили вместе колонии; горда участием ее мужа в составлении документа, который должен явиться самым важным из когда-либо написанных на американской земле. Настолько полно Декларация оправдывала ее усилия по укреплению семьи и ее благосостояния. Джон может быть доволен достигнутым, вернуться домой и возобновить юридическую практику.

Вечером в город пришел отпечатанный текст Декларации. Абигейл обнаружила, что, хотя в текст были внесены стилистические изменения, его смысл и значение остались неизменными, за исключением написанной Джоном страницы об отмене работорговли, которая была опущена. Это огорчило ее, но она поняла, что это компромисс ради согласия южных колоний.

Город готовился к небывалым в своей истории празднествам. На Абигейл обрушился поток поздравлений и похвал. У нее воспалилась рука, временами мучила головная боль, но оспенная язвочка пока не появилась. Каждое утро девять ребятишек просыпались больными, их рвало, а затем наступало облегчение.

Бостону потребовалось пять дней для подготовки к церемонии. В четверг 18 июля 1776 года, выслушав добрую проповедь, Абигейл отправилась со своей семьей на Кинг-стрит. Перед правительственным домом стояли полевые орудия. Войска, оставшиеся в городе после передислокации генералом Вашингтоном основной части на оборону Нью-Йорка, выстроились в шеренги. Накануне по такому важному случаю солдаты помылись и побрились, их мундиры были выстираны и отутюжены.

Патриоты Бостона запрудили площадь. На балконе правительственного здания появилась группа мужчин, среди них были офицеры армии, выборные лица, члены законодательного собрания Массачусетса. Призвав к вниманию, полковник Крафтс высоко поднял в руках документ. Толпа замолкла. Ясным звучным голосом, наполнившим площадь, полковник начал читать:

— «Когда в ходе человеческой истории один народ оказывается перед необходимостью расторгнуть политические связи, соединяющие его с другим, и занять среди держав мира самостоятельное и независимое положение, на которое он имеет право согласно законам природы и ее Творца, то уважение к мнению человечества обязывает его изложить причины, побуждающие к отделению».

Каждое слово ясно звучало в жаркий июльский день. Абигейл, знавшая Декларацию наизусть, прислушивалась к своему внутреннему голосу: она вспоминала годы, проведенные в Бостоне, успехи и неудачи, свою жизнь без Джона в Брейнтри.

Раскатистым голосом полковник Крафтс прочитал последний, заключительный параграф Декларации:

— «Мы, представители Соединенных Штатов Америки, собравшись на Генеральный конгресс, призывая Всевышнего быть свидетелем искренности наших намерений, именем и властью доброго народа наших колоний торжественно и во всеуслышание объявляем, что наши колонии отныне являются, и по праву должны быть, свободными и независимыми…»

С балкона раздалось:

— Боже, спаси наши американские штаты! Боже, спаси Соединенные Штаты Америки!

Трижды эти слова приветствовались с бурным одобрением. Зазвонили церковные колокола Бостона, в гавани раздался салют возвратившихся американских судов, им ответили пушки фортов. Роты солдат, выстроившиеся на площади, развернулись и прошли перед Домом правительства, жители расступились, давая им проход. Мистер Баудойн сделал шаг к балюстраде балкона и выкрикнул:

— Предлагаю пожелать американской независимости стабильности и вечности.

С Дома правительства был сброшен и сожжен на костре на Кинг-стрит королевский герб.

Абигейл прижала к себе детей:

— Будь ваш отец с нами, он сказал бы: так кончается в этом штате королевская власть. Нэб, поздравляю тебя, теперь ты свободная, независимая американка.

— Спасибо, мама.

— Джонни, Чарли, Томми, поздравляю вас, отныне вы свободные и независимые американцы.

— Спасибо, мама.

— Постарайтесь остаться такими.

— Останемся такими, мама.

Бетси Адамс пригласила Абигейл на чай. Британцы столь небрежно обращались с домом на Пёрчейз-стрит, что Сэмюелу пришлось арендовать у властей Массачусетса дом Роберта Хэллоуэлла, отчужденный как собственность тори. Дом не был столь шикарным, как тот, что принадлежал таможенному контролеру и был разграблен толпой одиннадцать лет назад. Сэмюел обставил его мебелью, принадлежавшей тори и данной ему как возмещение за не выплаченное за два года жалованье секретаря палаты.

— Пойдем в новый кабинет Сэмюела, — сказала Бетси с ироническим смешком. — Я перевезла сюда все его книги и документы из Дедхэма. Чай почти готов.

«Чай» стал условным, практически ничего не означавшим в последние два года термином; им могли быть кофе, шоколад, пунш, заваренные листья малины, разновидность примулы, цветка под названием «золотой жезл», мяты, ежевики. Но когда вошла Бетси с подносом и поставила его на письменный стол Сэмюела у окна, Абигейл почувствовала самый приятный из всех ароматов.

— Бетси, это всерьез? Настоящий, неподдельный чай!

— Правда, чудесно? Сэмюел прислал мне с мистером Джерри целую коробку зеленого чая.

Абигейл отвернулась от Бетси, занятой разливанием чая, чтобы скрыть выражение своего лица. Если Сэмюел мог послать Бетси коробку чая, то почему этого не сделал Джон? Ведь Джерри остановился у дома Исаака Смита, чтобы передать привет от Джона. Он вполне мог приторочить еще один мешочек к седельной сумке.

— Я изголодалась по вкусу чая! — воскликнула Бетси, протягивая Абигейл дымящуюся чашку. — Но мне хотелось выждать момент, когда ты можешь присоединиться ко мне.

Чувство зависти покинуло Абигейл. Она наклонилась и поцеловала Бетси в щеку. Усевшись с чашками в руках, обе женщины, сверкая от удовольствия глазами, вдыхали аромат свежего чая и наслаждались его вкусом.

— Этот пагубный сорняк, — прошептала Абигейл, — стимулирует по-настоящему.

— Именно из-за нехватки его было так много заболеваний за последние два года, — согласилась Бетси. — Нет такой дизентерии или душевного расстройства, какие не излечил бы чай.

Они сделали второй медленный глоток и вновь испытали блаженство, ни с чем не сравнимое ощущение.

— Мы, наверное, выглядим сейчас как завсегдатаи таверны, — сказала Бетси.

— То есть как пьянчужки. Не кажется ли тебе, что быть чаевницей так же грешно, как любительницей рома?

— Убеждена в этом. Наш проповедник уверяет: греховно все, что дает наслаждение. Еще чашку, кузина?

— Конечно, кузина.

Через час Абигейл встала, все обуревавшие ее смутные чувства испарились. Направляясь к выходу, она задала сама себе вопрос: «Поделится ли Бетси чаем? Конечно, отдаст не половину, это было бы слишком много, и даже не четверть, это также расточительно. Но выделить одну десятую? Крошечную чашечку, которую при бережливом отношении можно растянуть на месяц и даже больше?»

Бетси ничего не предложила. Ей даже не пришла в голову такая мысль.

Затем Абигейл получила письмо от Джона с сообщением: «Джерри привезет тебе коробку чая». У Абигейл перехватило дыхание.

— О боже, Джерри отдал чай не той миссис Адамс!

Она заочно попросила у Джона прощение за мелькнувший в ее сердце упрек, что он не прислал ей чая. Потом она попросила у Господа Бога прощения за греховную зависть, после этого подошла к главному, как вернуть чай, как лучше всего довести до сведения истину. Она надеялась, что Бетси не почувствует себя неловко и не огорчится. Обдумывая подход повежливее, она пришла к выводу, что он вовсе не нужен.

Вслед за этим Абигейл словно укололо: поскольку допущена ошибка и Бетси считала чай своим, не следует ли поделиться с нею? Отдать ей не половину, это было бы слишком, и даже не четверть, что также расточительно. Может быть, одну десятую? Крошечную чашечку, которая при бережливом отношении… Такой родственный жест сгладит неловкость ситуации.

Услышав новость, Бетси моргнула, но только раз. Она принесла из кухни коробку чая и решительно подала ее Абигейл. Они обе тотчас рассмеялись.