— Все прекрасно, миссис Адамс, с вами и вашей дочерью. Спите. Вы заслужили длительный отдых.

Начался мрачный период для четы Адамс.

Силы Абигейл восстанавливались медленно. Она чувствовала себя хорошо, но была утомлена; требовалось время, чтобы встать на ноги. Родные и друзья одаривали ее вниманием, письмами, подарками. Но Сюзанна росла хилым ребенком: мало двигалась, довольствовалась минимумом молока, не орала во все горло, как Нэб и Джонни, когда чего-нибудь хотела, а лишь всхлипывала. Доктор Ллойд утверждал, что многие тщедушные дети вырастают крепышами.

Джон проводил дни в скучной комнате Адмиралтейского суда с судьей Окмюрти и Сиуоллом, допрашивая бесчисленных свидетелей. Зеваки не появлялись более в зале. Другие дела Джона оказались на втором плане.

— Конечно, мистер Хэнкок заплатит тебе по заслугам.

— Разумеется. Но я должен заниматься делами сотни клиентов. Завтра опять новый день, и я отставлю еще одно судебное дело.

Она стиснула его руку так сильно, словно это была ее единственная связь с внешним миром.

В конце зимы дом на площади Браттл был продан, когда семья Адамс еще жила в нем. Первое предложение было сделано им, но они не были уверены, хотят ли иметь дом в Бостоне.

В первый солнечный весенний день Абигейл вывела Нэб и Джонни на прогулку по Кингс-Лейн, а затем к северу вдоль Колд-Лейна к Милл-Понд. Красномундирники, находившиеся в казармах в дождливую и снежную погоду, вновь стояли на площади Браттл по стойке «смирно». Идя навстречу бледному солнцу, Абигейл держала детей за руки и с правой стороны увидела таверну «Зеленый дракон», служившую штаб-квартирой «Сынов Свободы». Примерно в пятидесяти метрах от Милл-Понд в одном из окон дома, которым восхищалась, она заметила объявление «Сдается». Это была подходящая двухэтажная деревянная постройка со слуховыми окнами, выкрашенная светло-кремовой краской. Двадцать раздвижных окон смотрели на юг и запад, открывая доступ свету и теплу. Абигейл ощутила волнение.

За обедом она рассказала Джону о доме. Он слышал, что дом принадлежит мистеру Файеруезеру, и обещал принести от агента ключи. К четырем часам он вернулся домой.

Дом ей понравился с той самой минуты, как только она вошла в него. Там было восемь основных комнат, из них семь с каминами, намного большими, чем в доме на площади Браттл. Весь дом был обновлен, в нем было много мебели. Файеруезер был от природы веселый человек, ибо гостиная была выкрашена в светло-голубой цвет, а мебель обтянута более темным синим шелком; семейная комната была бледно-зеленой с кремовыми занавесками, столовая отделана под кедр, а библиотека обшита деревянными панелями. Чувствовалось, что дом хорошо утеплен и в нем не гуляют сквозняки.

— У мистера Файеруезера не только хороший вкус, — заметила Абигейл, — он любит порядок. Многое из массивной мебели обтянуто заново. Принеси мне опись, и я осмотрю комнату за комнатой. — Она помолчала минуту. — Арендная плата высокая?

— Да. Кто-то должен заплатить за свежую краску и штукатурку. — Он улыбнулся ей. — Но не стоит жалеть денег, если тебе будет здесь уютно.

На следующее утро дом ей еще больше понравился. Спальни были просторными, с внутренними ставнями, и на сиденьях у окон лежали подушки ярких цветов. В стену их спальни был встроен мраморный камин с полкой. Кровати были удобными, там же стояла и другая мебель: небольшой письменный стол и секретер в одной комнате, гардероб и стол — в другой. С северной стороны окна выходили на Милл-Понд, с западной — на Вест-Чёрч. В библиотеке на первом этаже имелось достаточно книжных полок.

Рано утром в субботу Джон отвез Абигейл и троих детей к ее тетушке Элизабет. К сумеркам он вернулся, чтобы перевезти семью в новый дом.

Джон приступил к работе в новом кабинете, написав несколько инструкций для Бостонского законодательного собрания против продолжающегося присутствия в Бостоне британских войск.

В мае и июне стояла мягкая погода. Джон купил небольшую парусную лодку и часто выезжал с семьей на прогулку. В душные жаркие дни от Милл-Понд дул освежающий бриз. Абигейл доставляло удовольствие то, что раньше казалось ей обременительным: длительные прогулки по улицам при закате солнца, обеды у друзей, пикники за городом с Сюзанной, которую носили в плетеной корзинке.

Из Лондона поступали ободряющие известия. Агенты и друзья писали, что в парламенте ширится движение за отмену актов Тауншенда. Сообщалось, что «значительная часть кабинета», видимо, поддерживает точку зрения, что компромисс с колониями — в порядке вещей. Государственный секретарь, лорд Хиллсборо, разослал циркулярное письмо, в котором указывал, что кабинет «не питает намерений предлагать парламенту облагать Америку дальнейшими налогами в целях получения средств». Ряд бостонских торговцев, понимая, что соглашение о бойкоте Англии потеряет силу с отменой актов Тауншенда, начали заказывать британские товары, чтобы пополнить опустевшие полки. Джон порекомендовал Хэнкоку составить списки товаров и послать их своим агентам в Лондоне с предупреждением, что товары должны быть высланы лишь после отмены актов.

Два месяца передышки оказались божьим даром. В июне Джон пришел домой из своей конторы около ратуши с землистым лицом, погруженный в мысли. На вопрос Абигейл он ответил:

— Для каждого давно практикующего юриста наступает момент, когда ему приходится защищать людей, обвиняемых в убийстве. Я начинаю с попытки спасти не одну жизнь, а четыре.

— Кто убил и кого, почему?

— Ты хочешь сразу узнать все дело. Попроси Рейчел налить мне таз теплой воды. Меня знобило весь день. Судебное дело поручил мне Джеймс Отис; обвинителем выступит генерал Коурт, Отис занят с тамошними комитетами. И к тому же у него нет опыта в таких делах.

— Не так уж неопытен, если передает дело тебе.

Джон грустно улыбнулся:

— Спасибо тебе, щедрая душа. Ты сбила мою температуру.

Рейчел накормила детей. После этого Абигейл отпустила девушку. Абигейл и Джон облачились в шелковые халаты, привезенные дядюшкой Исааком из Китая. Вечером, когда они оставались одни, как в этот, то отправлялись на кухню, где ужинали творогом, свежеиспеченными булочками со сливочным маслом или компотом. Отдохнувший Джон рассказал ей историю четырех моряков, сидящих в исправительном доме на Бикон-стрит, поскольку тюрьма графства сгорела. Их обвиняют в убийстве лейтенанта Пантона с фрегата его величества «Роуз», обвинение носит политический подтекст, равноценный подтексту «Либерти». Объяснения Джона открыли Абигейл глаза на многое.

Четыре моряка плыли на американском бриге «Питт Пакет» от Марблхэда. На обратном пути из Европы, когда оставалось шесть-семь лье до якорной стоянки, «Питт Пакет» был задержан и на его палубу поднялась вооруженная группа с фрегата «Роуз», возглавлявшаяся лейтенантом Пантоном. Лейтенант потребовал, чтобы экипаж судна выстроился на палубе. Моряк Корбет счел это действие «реквизицией», или захватом, после чего их заставят служить в британском военно-морском флоте с жесткой дисциплиной, сопровождающейся поркой и полу-рабством. Он и три его товарища укрылись в носовом отсеке судна. Обыскивая судно, лейтенант Пантон обнаружил их там.

— Выходите, собаки! — закричал он.

На это Корбет ответил:

— Я знаю, кто ты. Ты, лейтенант с военного корабля, пришел, чтобы лишить меня свободы. Мы намерены защищаться.

Британский гардемарин выстрелил из пистолета в отсек и раздробил руку одного моряка, державшего мушкет. Стоя у входа с гарпуном, Корбет провел линию по грузу соли, воскликнув:

— Если ты перешагнешь эту линию, я буду считать это доказательством твоего желания реквизировать меня, и именем Господа Бога ты станешь покойником!

Лейтенант Пантон взял для храбрости понюшку табака, перешагнул линию, прочерченную по соли, и пытался схватить Корбета. Корбет бросил гарпун и попал в яремную вену лейтенанта Пантона. Тот скончался на месте. С фрегата «Роуз» на борт «Питт Пакета» высадилось подкрепление, четыре моряка были арестованы и переданы шерифу в Бостоне с обвинением в предумышленном убийстве. Если Корбет будет признан виновным в убийстве, то будут сочтены в равной степени виновными и его три компаньона. Всей четверке грозит казнь через повешение.