На этот раз ему действительно удалось достать его, – не кулаком, не пулей, так словом. Лицо Шана исказилось, злобно, не по земному, и он прошипел:

– Надо было уничтожить, раздавить тебя. Там, в особняке…

Позади Шана к ним кто-то пробирался, в огне и дыму прикрывался одеждой. Шан расслышал шаги, резко обернулся, – обернулся так, словно боялся быть поражённым в спину. У Бориса от этого его неосознанного движения перед глазами всплыла, оживилась картина: двойник президента бежит к бронированным плитам входа на объект, бежит в аду разрывов гранат, очередей пулемётов, всё сжигающего пламени огнемётом, бежит странно, непонятно – подставляет пулям, осколкам грудь, голову, бока, но… укрывает спину. Подчиняясь внезапному позыву древних животных инстинктов, Борис выхватил из-за ремня пистолет, с двух рук мгновенно прицелился в скрытую зеленоватым свечением шею, и от неё, по линии позвоночника скорострельно расстрелял целую обойму. Не все пули осыпались со спины Шана, в светло-сером нательнике остались две дырки, – его ахиллесова пята оказалась в верхней трети позвоночника. Из ран проступила молочного цвета жидкость, она стала впитываться нательником, разрастаться пятнами, на глазах зеленеть. Шан медленно, с мукой повернул голову к Борису, лицо его исказила жуткая, нечеловеческая гримаса. Он с напряжённым усилием приподнял руку, издавая шип, скрюченными пальцами потянулся к горлу того, кто помешал выполнить задание, на которое было затрачено столько галактического времени и неимоверных затрат, усилий, – того, кто теперь нанёс смертельные раны. Но пошатнулся и рухнул к ногам Бориса, почти коснулся лбом грязных, разодранных и прожжённых искрами носков. Цвет кожи Шана начал скоро меняться, приобретать зелёно-коричневый оттенок. Не в силах оторвать взгляда от этих изменений, Борис отступил ото лба поверженного им иноземного существа и вздрогнул, когда через того обыденно переступил капитан, скрыл его своим телом.

– Где она? – уклонился от языка огня, требовательно спросил капитан, равнодушный к мёртвому нечеловеку.

– Не знаю, – отозвался Борис в смятении мыслей от убийства, которое возможно спасает человечество от потрясений, меняет ход истории, а возможно было напрасным преступлением вселенского значения.

В том же смятении мыслей он последовал за капитаном на поиски и Риты, и выхода из пекла. Неужели это я убил его? – мучился он противоречивыми сомнениями, на каждом шагу уклоняясь от огня. На ходу оглянулся, убедиться, что казавшийся неуязвимым противник действительно мёртв. Лежащий Шан ещё был виден, – заметно уменьшился, позеленел, человеческие уши и волосы отвалились, на кистях рук осталось по три пальца. От этого вида оцепенение воли и ума стало покидать Бориса – да, он убил его. И поделом. И сразу взволновало беспокойство: куда же пропала Рита?

А Рита тем временем опасливо наблюдала за мужем. Тот ползал на коленях, платком накрывал, тушил горящие доллары, которые обвалились с повреждённой полки. Деньги пылали повсюду, но он почему-то тушил именно эту кучу тысячедолларовых купюр, которая оказалась на единственном выходе из огненной ловушки. Вид у него был безумный, он словно не ощущал боли ожогов, не замечал бушующего вокруг пламени, – тушил и подбирал обгоревшие меньше других зелёные бумажки, и у него их набралась полная горсть, сжатых пальцами, смятых, ни на что не годных. Он вдруг прекратил это занятие, и Рите стало страшно. Она не выпускала из руки пистолета Бориса, позабыв, что сняла предохранитель, и пятно луча лазерного прицела нервно заплясало на полу рядом с её ногой. Муж тяжело поднялся, выпрямился и перевёл взор с горсти скомканных обгорелых денег на неё. Рита затрепетала.

– Ты! Ты виновата! – прохрипел он и двинулся к ней. – Полгода я был здесь властителем земных страстей, помыслов. Никогда, никогда не испытывал такого счастья, не жил так полнокровно. Ты пришла, всё разрушила. Великие планы, надежды…

Он подступал, приближался, а она не имела возможности сделать и полшага назад: за спиной выстрелом пучка энергии была разворочена опора стеллажа, часть стеллажа обвалилась, перекрыла проход, – оттуда обдавало жаром, тянуло обжигающей лёгкие, удушающей гарью.

– Ты безумен, Артём! Не подходи ко мне!

– Ты, ты виновата! – прохрипел он с приступом неукротимой злобы и обеими руками схватил её горло, вместе с обгорелыми деньгами сдавил, стал душить.

– Артём! Опомнись!

Пятно лазерного прицела прыгнуло с пола ему на живот. Из-за громкого треска в ближайшем огне Рита едва расслышала выстрелы, – лишь сам собой в руке дёрнулся пистолет: раз, другой, третий. Она не помнила, как вырвалась, кинулась прочь, напугано откинула оружие. Налетела на обвал пылающих долларов, отпрянула и с замирающим сердцем бросилась обратно, быстро пробежала мимо мужа, который почему-то корчился на полу среди своих денег. Ей казалось, бежала долго, задыхаясь от разъедающего глаза дыма. И когда готова была отчаяться, смириться с неизбежной гибелью, вдруг очутилась у границы огня, там, где огонь наступал вглубь хранилища. Вырвалась из пламени и налетела на Бориса; а подхваченная его сильными руками, истерично прижалась к мужской груди. Её трясло, но он нежно обнимал, успокаивал какими-то словами.

– Поцелуй! – Она прошептала умоляюще, и сама со страстью впилась в его губы.

– Нашли место! – с хрипом сказал капитан, который выбрался из дыма. Он откашлялся и отплевался. – Нашлась?! Пошли отсюда!

Он стал всматриваться, куда же идти? Целуя Риту, Борис сделал ему рукой вращательное движение, и капитан понял: вентиляция! Вентиляционная система.

Борис полз первым. Знал, за ним точно так же пробирается Рита, за нею – капитан. Ползать по бесконечным трубам, расцарапывать локти, до дыр стирать в коленях штанины уже порядком осточертело. Раздражал дым, он всюду сопровождал их навязчивым спутником, окутывал, застилал глаза, вползал в лёгкие. Единственное, что с ним смиряло, – он легко опережал их, устремлялся к свободе, показывая, рано или поздно, они тоже выберутся наружу.

Дым стал редеть, как будто преодолевался последний участок. Так оно и оказалось, – впереди забрезжил падающий откуда-то сверху размытый свет. Голос Бориса в трубе прогудел, исказился, но его поняли правильно. Рита позади оживилась, начала проявлять нетерпение, впрочем, созвучное его собственному.

Горизонтальный участок трубы переходил в отвесное трёхметровое завершение. Извиваясь червем, Борис преодолел угол перехода, распрямился, поднялся на ноги. Выше была железобетонная коробка, через боковую решётку которой щедро струились солнечные лучи, – а прямо в нос ему ткнул штырь устройства высоковольтных разрядов последней ловушки. Как множество предыдущих ловушек, эта тоже не сработала. Понадобилось время, чтобы забраться ногами на штырь, от него дотянуться до края трубы, подтянуться и уже на локтях зависнуть в бетонной коробке. Лучи невыразимо приятно ослепили, а дремлющий в неге, залитый солнцем склон лысой горы за решёткой опьянил его. В памяти живо пронеслось то, что удалось преодолеть.

… Душный жар неудержимого наступления огня и дым, по едва различимому движению которого они удалялись от этого пекла в темноту между рядами с деньгами. Потом, с помощью иногда включаемого фонарика заметили в стене большие турбины. Лопасти вращались лениво: аварийные аккумуляторы истощались, – не составило труда удержать их, по очереди пробраться в кромешную, хоть глаз выколи, темноту. Фонарик высветил камеру за лопастями, – её наклонный пол клином сужался к зловещему зеву, куда плыли и неторопливо проскальзывали дымовые полосы. Он первым на четвереньках пробрался к зеву, и ему так и пришлось продвигаться впереди остальных. Вначале с напряжённым ожиданием ловушек, с опасением попасть в ловушку, но постепенно он перестал обращать на них внимания – все не работали. Мучил дым, но плыл вперёд, этим поддерживал надежду на спасительный исход…

И вот наконец-то они почти выбрались. В трубе под ним закашляла, резко дёрнула за штанину Рита. Даже мгновения бездеятельности Бориса раздражали её.