«Вот сейчас ему и пожалуюсь,— бормоча стихи, думала Лоточница.— Нельзя ко мне равнодушно относиться.

Сейчас я прямо скажу ему».— И она пошла навстречу правителю. Но, к своему удивлению, услышала, как Равнодушный тонким голосом произносил:

—       Ветер бродит над землей,

Над уснувшей речкой.

—       Месяц ходит молодой,—басом вторила Кошатница.

—       И они стихи читают! — ахнула Лоточница.

—       Кое-как справившись со стихотворением, Равнодушный сказал ей, что у него отобрали книгу и теперь он сам мучается, потому что всегда читает стихи и не может

остановиться.

Лоточница поняла, что от правителя не дождешься помощи, и быстро покатила тележку прочь от толпы, а по дороге догадалась, что кожаная волшебная книга у Читай-Листая. Ведь кому, кроме него, придет в голову заниматься стихами? И она покатила тележку прямо к дому бывшего помощника правителя.

В ПОТЕ ЛИЦА

Двери хижины были крепко заперты. Осторожная Лоточница заглянула в окно. Читай-Листай, осунувшийся, растрепанный, сидел на циновке посреди хижины и крепко прижимал к груди кожаную книгу. Он уже записал свое желание, чтобы все жители острова постоянно читали вслух его стихотворение, и теперь сочинял новое. Голова его была запрокинута, губы беззвучно шевелились. Лоточница постучала в окно, но Читай-Листай и ухом не повел,

так увлекли его стихи. Тогда Лоточница громко сказала:

—       Здравствуй!

И еще громче произнесла:

—       Ветер бродит над землей,

Над уснувшей речкой.

Услышав свои стихи, Читай-Листай сразу же встрепенулся.

—       Хорошие стихи,— самодовольно выпрямился он и приветливо посмотрел на Лоточницу, а она еще раз заглянув в окно, прочитала вторую половину куплета:

—       Месяц бродит молодой,

Белый, как овечка.

—       Чудесные стихи,— сказала Лоточница.— Только кто их написал, не знаю. Без конца повторяю.— И она снова начала...

Подождав, когда Лоточница прочитает стихотворение до конца, Читай-Листай, радостный и оживленный, подошел к окну и распахнул его настежь. Свежий ветер влетел в комнату и перевернул несколько страниц книги, которую он неосторожно положил на циновку. Читай-Листай вернулся, взял книгу и снова подошел к окну.

—       Это я сочинил стихи.

—       Чудесно, чудесно!— еще раз повторила Лоточница.— Белый, как овечка.

—       Мне так трудно было написать эти стихи,— Читай- Листай обрадовался, что нашел слушателя, с которым он может поделиться своими переживаниями.— Я думаю над

каждым словом. Я так хочу, чтобы мои стихи врезались в память всем и приносили пользу. Не может человек жить без стихов. А писать стихи — это большой труд. Я всю ночь

не спал — думал. Я ничего не ел — думал.

—       Бедный ты мой,— притворно-ласково сказала Лоточница.— И пожалеть тебя некому. Я сейчас,— и, опять повторяя строчки стихов, она побежала домой, взяла несколько лепешек, достала кувшин молока и снова вернулась к хижине Читай-Листая.

—       Открой!—закричала она, подходя к двери.— Мне так нравятся твои стихи,— и она опять прочитала:

—       Ветер бродит над землей.

Читай-Листай еще не привык к лести, и ему так понравились льстивые слова Лоточницы, что он без колебаний открыл перед ней дверь. И Лоточница вошла, ласково приговаривая:

—       Бери, бери, мой бедненький. Ветер бродит над землей. Ты поешь, устал от работы.

—       Конечно, устал,— Читай-Листай показал кожаную книгу.— Она вся будет исписана самыми прекрасными стихами.

—       Ох,— вздохнула Лоточница,— и трудную ты себе задачу задал! — А про себя подумала: «Если ты напишешь столько стихов, тут дохнуть некогда будет, не только что

есть и спать», а вслух добавила: —Поешь, родимый, поешь.

Она положила перед Читай-Листаем горку лепешек, поставила кувшин с парным молоком. Голодный Читай- Листай засовывал в рот по целой лепешке, запивал молоком и медленно поднимал глаза к небу: «Вот теперь-то на сытый желудок я напишу стихи еще прекраснее, чем написал раньше».

А хитрая Лоточница приговаривала:

—       Ешь, голубчик, ешь, голубчик,— и без конца повторяла стихи, даже тогда, когда ей можно было бы их и не говорить.

Отяжелевший от еды, осоловевшими глазами поэт смотрел на Лоточницу. Она, мягко двигаясь по хижине, принесла ему подушку, взбила ее, положила около Читай- Листая и нежно проговорила:

—       Усни, родимый. Месяц бродит молодой. Я тебе стихи прочитаю.

Читай-Листай, боясь за свое сокровище, с опаской поглядел на Лоточницу, но потом положил голову на подушку, а книгу засунул под подушку. «Отсюда не возьмут»,—

мелькнуло у него в голове, и он закрыл глаза. А Лоточница все так же мягко бродила по хижине, то обтирала пыль, то подметала пол и беспрестанно повторяла про себя стихи

про ветер, про речку и месяц.

Когда Лоточница увидела, что Читай-Листай уснул, она соломинкой пощекотала ему за ухом. Читай-Листай спал и во сне шевелил губами, видимо, читал свои новые стихи. Когда Лоточница дотронулась до его щеки соломинкой, он повернулся на другой бок, и голова его скатилась с подушки. Этого только и надо было Лоточнице. Она вытащила из-под подушки книгу.

ПОКИНУТЫЙ ВСЕМИ

Лови-Хватай проснулся от того, что на постели стал громко декламировать стихи.

«Никак волшебная книга опять у Равнодушного. Никто, кроме него, не может придумать такое... Заставить читать глупые стихи. Нужно бежать к нему на службу».

Лови-Хватай оделся и направился к Равнодушному.

Равнодушный встретил помощника у ворот своего дворца. Опершись спиной о столб ворот, он смотрел в пространство и, казалось, не видел, что к нему приближается

Лови-Хватай.

—       Добрый день! — приветствовал его Лови-Хватай, а про себя подумал: «Видать, зазнался, снова захватил волшебную книгу и знать ничего не хочет»,— и еще раз повторил: — Добрый день, Равнодушный!

Равнодушный посмотрел на Лови-Хватая недовольными мутными глазами и махнул рукой.

—       А-а-а! Пропади все пропадом.

Лови-Хватай озадаченно тряхнул волосами.

—       Как поживает наш правитель Равнодушный? Хорошо ли спал? Как ел? — любезно осведомился он.

—       Да ты что?.. Смеяться надо мной пришел,— возмутился Равнодушный.— Как ел, как спал».. Да ничего не ел.

Кто-то захватил мою волшебную книгу, стер все законы, и ни один житель острова не несет мне ни молока, ни лепешек, ни рыбы. Мне есть нечего. Посмотри! — Равнодушный взял оторопевшего Лови-Хватая за плечи и ввел во дворец.— Вся стража от меня ушла, некому меня охранять. Видишь, никого нет.

Лови-Хватай осмотрелся. Запустение царило в комнате. Там, где грудой лежали кокосовые орехи, гранаты, стояли крынки с молоком, было пусто. Хрустела на полу скорлупа от кокосовых орехов, а с потолка свисали бечевки, на которых когда-то висели тяжелые связки бананов.

«Неужели у него нет волшебной книги? — размышлял, озираясь по сторонам, Лови-Хватай.— Кто же мог записать в ней такое глупое желание? Наверно, он от меня скрывает»,— а вслух сказал:

—       Почему ты снова не запишешь свои законы в волшебной книге? И снова тебе понесут и молоко, и лепешки, и вкусную рисовую кашу.

—       Да ты что смеешься надо мной! Я же сказал, что нет у меня волшебной книги. Петрушка украл, а теперь я совсем разорился. Нет у меня ни слуг, ни стражи, никто не

стирает мою одежду и не стелет постель. Меня целыми днями заставляют читать стихи, дышать-то невозможно.

По это все проделки Петрушки!

Равнодушный сел посреди комнаты, подвинув к себе крышку сундука, и жалобно посмотрел на Лови-Хватая: дескать, вот все мое богатство. Но жалости и сочувствия в