— Не трожь! Несите его в сотни. Пускай все читают универсал региментария. Пускай знают, за кого он принимает нас и в кого хочет превратить украинских казаков. — Зализняк взял за плечо удивленного Жилу. — Иди, Омелько, читай универсал гайдамакам.

Все, кто был в хате, двинулись к дверям вслед за Жилой.

Максим поискал глазами Хрена и, не найдя его, крикнул через головы:

— Данило, поди-ка сюда!

Когда Хрен пробрался к атаману, Зализняк посадил его рядом, угостил табаком.

— Ты, похоже, засиделся. Жиреть начал.

— Разжиреешь тут — живот подтянуло. Наверное, брошу тебя да пойду свечки продавать в какую-нибудь церковь, — в тон ему ответил Хрен.

— Вот я и хочу послать тебя на лучшие харчи. Нужно поехать в одно село, тут недалеко. Верст десять-пятнадцать. Там ещё никого из наших не было и оттуда никто не приезжает.

— Это из Завадовки? — вдруг послышался голос.

Оба, и Зализняк и Хрен, оглянулись. В дальнем углу, склонившись на сундук, сидел дед Мусий. Он залез туда, когда начали читать универсал.

— Был я когдато в Завадовке, когда батрачил у Чигиринского купца, могу и сейчас провести туда казаков.

— А ты, дед, с коня не упадешь? — поинтересовался Хрен.

— С доброго коня и упасть не жаль, так старые люди говорят. Я ещё тебя, матери его ковинька, обскакаю. Когда бы не хвороба моя… Поясница что-то стала побаливать, как посижу долго на одном месте, так будто немеет…

— Хорошо, езжайте. Данило, возьмешь с собой с десяток хлопцев. Деду седло помягче выбери. Нет, нет, я знаю: вы ещё и без седла поскачете, — успокоил он деда, который обиженно повернулся к нему. — Это так, чтобы удобнее ехать было.

— Едем, дед, — Хрен взял под руку старика. — Будешь наказным атаманом моего войска.

С Хреном, кроме деда Мусия, поехали ещё шестеро запорожцев. Подъезжая к Завадовке, дед Мусий, который старался молодецки сидеть в седле, предложил:

— Давайте свернем с дороги и откуда-нибудь с поля въедем. А то, глядишь, на шляхту наскочим.

— Откуда тут шляхта возьмется? — беззаботно откликнулся один из запорожцев.

— Всяко бывает. Вот не так давно двух моих земляков атаман оставил обоз караулить, а те и заснули. Шляхта и схватила обоих, одного около воды пристрелили, а второй бежал…

Хрен согласился с дедом, и они свернули в сторону. Запорожцы растянулись за ними цепочкой по меже.

В селе было тихо. Где-то в саду звенела коса о брусок, да в лопухах под клуней тревожно кричал петух, предостерегая кур от коршуна, парящего над хатами. Около замусоренного утиными перьями пруда, уронив на тын ленивые ветви, тихо-тихо шептали листьями вербы. Под вербами на бревнах сидела группа людей. Подъехав поближе, удивленный Хрен увидел, что там собрались только глубокие старики.

— Здорово, молодцы! — громко крикнул он, сдерживая коня.

Старики ответили сдержанно, а один из них, седоусый великан в старом, протертом на локтях жупане, сурово сдвинул на переносице косматые брови.

— Были когдато и мы молодцами, грех смеяться над старыми людьми. Думаешь, как саблю нацепил, так можно и плести, что взбредет в голову. Мы в своё время тоже сабли имели, только не людей ими пугали, а волю боронили.

— Плохо, значит, боронили, когда нам снова приходится её добывать, — кинул Хрен, слезая с коня.

Ему было немного стыдно за свою неуместную шутку, поэтому, привязывая к плетню повод, он примирительно сказал:

— Не обижайтесь на мои слова, я так, в шутку сказал. Но всё же странно мне, сразу столько стариков бревна обсели.

Он и сам примостился на бревне, раскрыл перед стариками свой кисет, к которому потянулось сразу с десяток рук.

— Не совет ли какой держите?

— Да, — не спеша ответил худощавый высокий старик, разминая на ладони табак. — С пастбища возвращаемся. Ходили смотреть, где пруд копать. Вода в болотах высохла, нечем скотину поить. А вы кто же будете?

— Гайдамаки! — горделиво опираясь на саблю и едва поводя на своих сверстников глазом, ответил дед Мусий. — Приехали за вашим паном. Где он, не бежал ещё?

— Эге, — протянул старик в потертом жупане, — запоздали, хлопцы! Отправили мы своего пана.

— Куда? — в один голос спросили несколько гайдамаков.

— К самому атаману Зализняку. Пускай он судит нашего лиходея. Сегодня утром забрали. Он ещё со вторника у шинкаря прятался. Наши хлопцы там его и нашли. Вместе с попом их в Корсунь повезли. Заядлый униат был, долго с колокольни отстреливался. А на другом возу войта

[65]

и титаря

[66]

спровадили.

Запорожцы переглянулись.

— Почему же мы их не видели? — спросил Хрен.

— А откуда едете?

— От Зализняка.

— От Зализняка? — Теперь уже переглянулись старики.

Дед в потертом жупане подвинулся ближе к Хрену.

— Вы, может, шляхом ехали? А наши напрямки, через Карашинец… Они уже, видать, его проезжают.

Расспросив, куда ехать на Карашинец, запорожцы сели на коней.

Завадовцев они догнали по дороге от Карашинца к Корсуни. Те как раз отдыхали возле корчмы. Возы стояли в тени под деревом. На одном сидел крестьянин с суковатой палкой в руке. Увидев всадников, он кинулся было бежать, но гайдамаки перехватили его и завернули назад.

— Почему ты один? — спросил Хрен. — А где остальная стража?

— В корчме.

— Вот как вы сторожите, — вмешался дед Мусий.

Крестьянин уверился в том, что перед ним гайдамки, и успокоился.

— Покрадет их кто, что ли? — он показал глазами на пленных, лежавших связанными на возах. — Василь!

Из корчмы выглянула голова и снова спряталась.

— Чего они боятся? Поди скажи, пускай идут сюда, — приказал Хрен

Крестьянин пошел в корчму. Дед Мусий заметил под кустами колодец и пошел туда. Колодец был неглубокий. Вернее, это была криница с поставленным поверх срубом. Сюда из-под горы бил источник, вытекая с другой стороны нешироким ручейком. Около криницы блестели лужи воды — кто-то поил коней выливал воду прямо под ноги. Дед перегнулся над срубом, опустил ведро. Не достав воды, нагнулся ещё ниже, зачерпнул, но вдруг его правая нога поскользнулась, и дед свалился в воду вниз головой.

— Спасите! — завопил он и почувствовал, как ледяная вода железными клещами охватила его тело. Он вынырнул на поверхность, схватился за сруб, болтая в воде обеими ногами.

— Помогите!..

Ещё мгновение — и несколько рук подхватили деда.

Запорожцы долго смеялись над этим происшествием, но деду было не до шуток. Он сидел на траве, выкручивал мокрые штаны и дрожал всем телом. Кто-то принес чарку горилки; дед выпил и, вытирая бороду, сказал:

— Простудная вода, прямо тебе ледяная, горло перехватило.

В Корсунь вернулись к вечеру. Возле крыльца, на котором сидел Зализняк, собралось много народу. Запорожцы развязали пленных, повели через толпу, глухо гудевшую десятками голосов. Кое-кто узнавал завадовских богатеев, из толпы раздавались гневные выкрики, брань. Пленных подвели к крыльцу. Хрен взбежал по ступенькам, но не успел он рта раскрыть, чтобы рассказать, кто эти люди и за что их привели сюда, как на крыльцо выскочил завадовский поп и, упав Зализняку в ноги, протянул хлеб. Хрен удивленно посмотрел на попа, потом на завадовских крестьян, стоявших у крыльца.

— Кто-то из тутошних богатеев ему буханку всучил, — сказал Зализняку Хрен, — быстры ж они.

— Это вы и будете завадовцы? — обратился Зализняк к крестьянам, которые поснимали шапки, с любопытством и страхом поглядывали на атамана.

— Мы, ваша вельможность, — ответил кряжистый крестьянин.

— Почему так поздно прибыл?

— Только вчера узнал, что твоя вельможность в Корсунь вступил.

— Какая такая вельможность? Не с паном говорите. Зачем привезли своих богатеев?

— На суд твой. Очень большие это лиходеи.

Зализняк усмехнулся. И не понять было той усмешки — злой или доброй она была. В его глазах прыгали искорки. Они то гасли, почти исчезали, то вспыхивали с новой силой, придавая глазам огненно-золотистый оттенок.