— Берите же, в чьей душе ещё тлеет отвага, эти сабли и пищали дедовские! — крикнул Зализняк. — Отходите вон туда в сад и становитесь в две линии.

Минуту, долгую минуту тянулось молчание. Потом к возу подошли два парубка, очень схожие между собой, видно братья, и, не говоря ни слова, протянули руки. Роман подал им две сабли и два ружья.

— У меня своя есть, — ударил рукой по боку пожилой запорожец, пробираясь через толпу к саду.

Толпа продолжала стоять, словно завороженная. И вдруг встрепенулась, загремела сотнями голосов. Крестьяне, обгоняя друг друга, ринулись к возам, на которых стояли гайдамаки. Столпились все около возов. А позади, путаясь ногами в длинных полах и боясь, что ему может не хватить оружия, отчаянно пробивался низкорослый татарин Товмач, силясь просунуться под руками.

— Мне кривая сабля оставьте, янычарку мне! — кричал он, хотя никто в общем шуме не слышал его слов.

Последующая неделя промелькнула, как один день. Зализняк упорядочивал сотни, выпрашивал у настоятеля коней, снаряжал лазутчиков в Чигиринский и Смилянский городовые полки, наведывался в кузницу, где ковались ножи и наконечники для копий. Его стройную фигуру в туго подпоясанном кунтуше видели то в землянках, то в саду у обоза, то около наместниковой кельи. Вот и в этот день, когда уже совсем стемнело, он вернулся в хату, в которой жил, когда был еще батраком. Есть не хотелось, и Максим, не раздеваясь, лег на скамью. В голове вертелись обрывки каких-то мыслей, тяжелых и неуловимых.

Зализняк ещё и сейчас сам хорошенько не знал, когда они выступят и в какую сторону. Конфедераты в Медведовке не появлялись, они остановились на полдороге. Однако Максиму было ясно, что не сегодня — завтра они придут; он понимал, что надо использовать время для того, чтобы собрать как можно больше людей и вооружить их.

«На Сечь пошлем гонцов, — думал он, прикрывая ладонью глаза. — Хрен и Жила соберут хлопцев».

Двое гайдамаков лежали на полу и шепотом разговаривали. Увидев, что Зализняк открыл глаза, и подумав, что они мешают ему отдыхать, умолкли.

«Выставил ли Бурка охрану со стороны Жаботина, он как будто говорил мне, что да?» — старался вспомнить Максим. Он уже хотел подняться и пойти спросить, как в хату в сопровождении гайдамака вошел какой-то старик с мальчиком. Максим узнал кобзаря. Сумный, словно видя, где лежит атаман, отстранил гайдамака и подошел к скамье.

— Ты тут, атаман?

— Тут, — Максим сел на скамью. — Садись, диду.

— Из Медведовки я сегодня, — опускаясь рядом, сказал кобзарь.

— Из Медведовки! — поднялся Зализняк и сразу вспомнил, что до сих пор ещё не возвратились посланные туда два разведчика. «Может, схватили их?» — подумал он и сказал вслух:

— Как там?

— Тебя ждут. — Сумный повернул голову, и теперь двойной шрам напоминал две глубокие борозды. — В Кончакской крепости собирается шляхта, все медведовские паны уже там, и часть из надворного гарнизона Калиновских туда же перебралась, шляхта голопузая вся в Калиновской крепости осталась.

— А остальное надворное войско? — спросил один из гайдамаков.

— Остальные в имении. Стоят и не знают, что им делать. Они с тобой пойдут, Максим.

— Где Чигиринский комендант со своим гарнизоном? — спросил Зализняк.

— Квасневского в крепости нет. Удрал из местечка, а с ним и его сотни ушли. — Кобзарь помолчал и, опустив голову, добавил: — Всех, о ком знают, что из его семейства кто-нибудь в гайдамаках, забрали и заперли в сарай.

Оба гайдамака вскочили с пола.

«Мать и Оля тоже там, — промелькнуло в голове у Максима. Он хотел спросить о них, но сдержался. — Конечно, там, только об этом не следует спрашивать. Скажут, вишь какой, как узнал, что его семью забрали, так сразу повел сотни на местечко».

Он сидел, стиснув зубы. «Вскочить бы на коня… Но…» — и ещё ниже он поник головой. Это впервые атаманская власть легла такой тяжестью на плечи, не пускает его к родным, любимым.

Однако надо было что-то решать; Максим вздохнул и, взяв со стола кисет и кресало, спрятал в карман.

— Диду, а бабуся и Оля, наверное, на Тясмине спрятались? — сказал Петрик.

Кобзарь отрицательно покачал головой.

— Скорее у кого-нибудь из соседей.

— Ступайте, хлопцы, и позовите Бурку да атаманов всех, — приказал Зализняк гайдамакам. — Будем наступать.

Этот первый бой окрылил всех. Все сложилось как нельзя лучше. В полночь Зализняк привел три сотни гайдамаков в Медведовку. Ещё в монастыре, посоветовавшись с сотниками, решили брать крепость не с берега, а с воды, откуда меньше всего ждала их шляхта. Гайдамаки собрали все челны, какие только были у берега, а одна сотня, захватив с собой приготовленные веревки и длинные палки с крюками на концах, поплыла камышом к крепости.

Штурм начался перед рассветом, когда густой туман окутал речку. Нападение было до того неожиданным, что стража, увидев на стенах гайдамаков, бросилась бежать, не сделав ни единого выстрела. Часовые опомнились только позже, когда гайдамаки перелезли уже через стену.

Зализняк с двумя сотнями стоял неподалеку от ворот. Оттуда слышно было стрельбу, потом наступила тишина. Уже думали, что сотню сбросили в воду. Максим хотел было приказать бить дубовой колодой дверь крепости, как вдруг прозвучало с десяток разрозненных выстрелов и двери раскрылись. В усадьбе пылало какое-то строение, в хлевах ревела потревоженная скотина. В предутренней мгле можно было разглядеть, как вспыхивали огоньки выстрелов в окнах замка, рычали, словно звери, пушки, выплевывая в раскрасневшиеся лица гайдамаков картечь. Но уже то тут, то там содрогались гулкие коридоры от радостных восклицаний атакующих, слепо бились под высоким сводом летучие мыши, напуганные сабельным звоном. Максим, не останавливаясь, побежал вверх по ступенькам. Ещё в самом начале кто-то высек огонь и зажег воткнутую в нишу плошку. Максим взял плошку в левую руку и нёс ее, держа высоко над головой.

Они вбежали в одну залу, потом в другую, перебежали через какую-то круглую комнату — везде было пусто. Гайдамаки, рассыпавшиеся по другим комнатам, тоже не нашли никого. Тогда Зализняк бросился по ступенькам вниз. Бой уже угасал, в залах, коридорах с плошками, свечами, а то и просто с намоченными в смоле пылающими тряпками, вздетыми на сабли, сновали повстанцы. Возле небольшой комнаты, в конце узкого коридора, столпились гайдамаки.

— Что тут такое? — спросил Максим, осветив плошкой чье-то лицо.

— Шляхтичи сюда попрятались, — щурясь от света, ответил гайдамак, — все, которые успели.

Зализняк протиснулся в комнату. В ней, неподалеку от двери, виднелось что-то похожее на погреб, туда вели ступеньки. Возле ступенек, подогнув под себя ногу, будто продолжая бежать, лежал один из медведовских шляхтичей, пан Броварский.

— Что же вы за ними не бросились? — всматриваясь в темень, спросил Зализняк.

— Попытались было, да двое сразу же сорвались в какую-то яму, вот и ждали света.

Максим наклонил плошку и спустился в отверстие. В нос ударило запахом плесени, застоявшегося воздуха. Саженях в двадцати впереди себя он увидел колодец. Дорожка вела в обход слева. Проходя по ней, Максим посветил и заглянул вниз — по спине от страха пробежал холодок. Дна не было видно.

«Куда же ведет этот ход?» — попытался догадаться Зализняк. Только под землей разобрать было трудно. Миновали ещё два колодца. Вокруг одного был обход, через другой лежали широкие мостки. Проверив ногой крепость досок, Максим направился дальше. Через полсотни саженей ход раздваивался. Максим, не задумываясь, повернул направо. Завернул за угол, стало как будто несколько светлее. И вдруг произошло нечто неожиданное. Впереди, где именно, он не мог разобрать, раздался страшный крик, похожий на завывание. Утроенный эхом подземелья, он разбивался на тысячи звуков. Гайдамаки, которые шли за Максимом, толкая друг друга, кинулись назад. Зализняк поднял плошку, она стукнулась о потолок, выскользнула из рук, затрещала под ногами. В то же мгновение что-то метнулось Зализняку под ноги, больно укусило ниже колена. Над Максимовой головой чуб встал дыбом. Максим молниеносно нагнулся над плошкой и, почувствовав второй укус, схватил и сжал руками какое-то животное. Оно дико заворчало, рванулось всем телом, но Зализняк ещё крепче сжал руки. Послышался тихий визг, похожий на стон. Только теперь Максим разобрал, что это была небольшая собачонка. Она тихо скулила, словно прося прощения за то, что сделала. Держа собачку левой рукой, Максим поднял плошку, которая, задымив, вспыхнула ярким пламенем, и пошел вперед. В нескольких шагах был ещё один поворот, сбоку пробивался бледный утренний свет. Теперь ход, очевидно, был проложен под склоном яра, какое-то дерево пробило корнями размытый дождями слой земли, и она немного осыпалась, образовав небольшой лаз. Через него пробивался пучок лучей, который падал на железные, поросшие мхом двери. В углу под дверью было гнездо, и в нем пищало трое крошечных, ещё слепых щенят. Собачонка лизнула руку, словно прося отпустить её. Максим опустил её на землю и улыбнулся.