В широкой исторической перспективе западный догмат о «непогрешимости» человека есть не что иное, как попытка оживить и обессмертить умирающий гуманизм. Это последняя трансформация и предсмертная глорификация гуманизма. После рационалистической просвещенности восемнадцатого века и близорукого позитивизма века девятнадцатого европейскому гуманизму не оставалось ничего другого, как расписаться в своей немощи, разложившись в собственных противоречиях. Но в этот трагический момент ему на помощь пришел гуманизм религиозный и своим догматом о «непогрешимости» человека спас европейский гуманизм от лютой смерти. Но и будучи догматизирован, западный христианский гуманизм не мог не сохранить в себе всех тех пагубных противоречий гуманизма европейского, которые были устремлены к одному как бы единодушному чаянию: к изгнанию Богочеловека с земли. Ведь для гуманизма самое главное — то, чтобы именно человек был высшей ценностью и верховным мерилом.

Итак, христианство — это христианство Богочеловеком, Его Богочеловеческим учением и Богочеловеческой жизнью в Церкви. Это основная истина, в ущерб которой не могут быть заключаемы никакие компромиссы. Этой основной истиной обусловливается и детерминируется вся христианская аксиология и критериология. Только как Богочеловек — Христос есть высшая ценность и верховное мерило. Нужно быть искренним и последовательным до конца: если Христос не Богочеловек, то он — лишь самый бессовестный самозванец, ибо провозглашает себя Богом и Господом. Но евангельская историческая действительность предельно ясно показывает и удостоверяет, что Иисус Христос — это совершенный Богочеловек, с какой точки зрения мы бы Его ни рассматривали. Посему не может быть христианина без веры во Христа как Богочеловека и в Церковь как Его Богочеловеческое Тело, — в Церковь, в которой Он оставил всю Свою досточудную Личность. Спасительная и животворная сила Христовой Церкви заключается в вечно живой и вездесущей Личности Богочеловека. Любая подмена Богочеловека каким бы то ни было человеком и любой отбор из христианства лишь того, что нравится человеческому индивидуальному вкусу и разуму, превращает христианство в мелкий и беспомощный гуманизм.

Всё старо под солнцем, кроме Личности Богочеловека Христа. Только Она нова, и причем вечно нова. Именно это и делает и Новый Завет всегда новым, а новозаветную истину — неизменно новой и вечной. Потому как Она вечно юна и нова в Своем Богочеловеческом совершенстве, Личность Богочеловека Христа не может ни изменяться, ни замещаться кем бы то ни было. Она всегда Себе равна и Себе последовательна. Посему и Евангелие — присно то же самое и всюду то же самое: одно и то же и для людей на земле, и для Ангелов на небе. Отсюда Богочеловек есть единственный логос, единственный разум, единственный смысл человека и всех небоземных тварей. Без Него в таком мире и в таком человеке невозможна даже отчасти приемлемая теодицея. С глубоко онтологической точки зрения Богочеловек не чудо, а необходимость для такого мира и такого человека. Поэтому в Святом Евангелии сказано, что Бог Слово, соделавшись человеком, пришел к своим (Ин.1:11). А чем люди для Него свои, если не богообразной душой? И еще сказано: Мы Его и род (Деян.17:28). Не иначе, как только богообразной душой. Сверх сего, изречено и следующее: Бог Слово есть Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин.1:9). Поэтому когда Он воплотился и стал человеком, то пришел не к чужим, а к своим. И мы, исповедуя Богочеловека, опосредованно исповедуем Христо-подобного человека, Божественное происхождение человека, Божественное величие человека, а тем самым — и Божественную ценность и неприкосновенность человеческой личности. А если не так, то чём были бы мы своими Богу Слову и родом Божиим? Борьба за Богочеловека есть, собственно, борьба за человека. Не гуманисты, а люди Богочеловеческой веры и жизни воинствуют за истинного человека, за человека богоподобного и Христо-подобного, за человека обогочеловеченного и вечного, за человека, усвоившегося Христу.

Исключительная важность христианства для человеческого рода состоит в его животворящей и вечной Богочеловечности, посредством чего оно наполняет смыслом любую человечность, то есть дает оправдание бытия человека вообще и переводит его из мрака (букв. «из ничтожества». — Примеч. пер.) небытия в свет Все-бытия. Только своей Богочеловеческой силой христианство есть соль земли, предохраняющая человека от растления во грехе и лукавстве. Однако стоит христианству раствориться в том или ином гуманизме, как тотчас оно делается пресным; соль теряет вкус и, по всеистинному слову Спасителя, уже никуда не годится, кроме как выбросить ее вон на попрание людям (Мф.5— Примеч. ред.). Любая попытка и вообще стремление приспособить христианство к духу времени, через Gleichschaltung приобщая его к эфемерным веяниям известных исторических периодов и даже включая его в политические партии, отнимает у него ту особую ценность, которая только и делает его единственной в мире Богочеловеческой религией. Не приноравливать Богочеловека Христа к духу времени, а, напротив, дух времени сообразовывать с духом Христовой вечности, с духом Христовой Богочеловечности — вот единственная истинная миссия Церкви, Церкви Апостольской и Православной. Только так Церковь сможет сохранить животворную и незаменимую Личность Богочеловека Христа, эту наивысшую Ценность во всех мирах видимых и невидимых и во все времена, как доныне бывшие, так и грядущие.

Всей душой считаю великой Божией милостью то, что меня, недостойного, Трисолнечный Господь сподобил, пусть и с запинанием в речи, высказать Его Богочеловеческие истины в сей «Православной философии Истины».

Посему обращаюсь с просьбой к читателям сей книги:

«Поклонимся Отцу, и Его Сынови, и Святому Духу, Святей Троице во едином существе, с Серафимы зовуще: Свят, Свят, Свят еси, Господи!»

СЛАВА ТЕБЕ!

В день св. Фотия Великого 619 февраля 1976 г. Монастырь Св. Челие всегрешный Архимандрит Иустин, духовник монастыря Св. Челие

notes

1

И хотя у прп. Макария Великого такого буквального выражения не встречается, сама идея называть христианство «философией» довольно частая у св. Отцов. Однако речь у них идет не о той философии, которая, по словам апостола Павла, по преданию человеческому, по стихиям мира (Кол.2:8), а о «философии по Христу» или «нашей философии», то есть философии Бого-человеческой или философии Святого Духа, по словам самого прп. Иустина Поповича. — Примеч. ред.

2

Слова преп. Иустина о «двух образах» в человеке — данном и «заданном», выстраивающих динамическое соотношение в перспективе христианского совершенства — обожения через богоуподобление, стоит понимать как неотъемлемое от человеческой природы наличие в ней образа Божия — свойств разумности и свободы воли, который на пути христианской жизни и спасения, в «синергии» — соработничестве Бога и человека должен «возрасти» до степени богоподобия, то есть возвращения человеку благодатного подобия Божия, утерянного в грехопадении. — Примеч. ред.

3

В той мере насколько человек способен к этому как существо тварное и ограниченное по сравнению с нетварным и бесконечным Богом, а также в меру степени личной святости. — Примеч. ред.

4

Данное авторское истолкование преп. Иустином этого евангельского фрагмента конечно же не исключает и буквального его прочтения преп. Иустином, признающим факты демонической одержимости. — Примеч. ред.

5

Дословно такого выражения в сочинениях свт. Иоанна Златоуста не найдено. — Примеч. ред.