— Не сочти это богохульством, Ефросинья, но мы с Аполлоном полагаем, что оракул — не бог, а инопланетный компьютер. Ты, конечно, слышала о компьютерах?

— Слышала, — спокойно отозвалась женщина. — И что это меняет?

— Одно дело — служить Богу, и совсем другое — тупой машине, изобретенной людьми, — возмутился Кравчинский. — Разница большая — согласись.

— Когда я училась в школе, нам говорили, что Бога придумали люди из страха перед силами природы. А какая разница — люди создали Бога или Бог создал людей, если он есть и реально способен распоряжаться нашей судьбой.

Логика в словах Ефросиньи, безусловно, была. Оракул действительно распоряжался судьбами людей, пусть пока и на очень ограниченном пространстве. Но если это самообучающийся агрегат, то не исключено, что рано или поздно он начнет расширять зону влияния, подчиняя своей воле новых людей и новые пространства. В любом случае компьютер нужно выключить, ибо его опасность для окружающего мира становится все более очевидной.

— В храм Йо можно попасть только с помощью диадемы?

— Есть и другие способы, но этот самый надежный, — спокойно отозвалась Ефросинья.

Ярослав достал из кармана Преображенского мундира диадему и положил на стол. Лицо Ефросиньи дрогнуло. Видимо, с этой золотой вещицей у нее были связаны не самые приятные воспоминания. Хотя, скорее всего, это были не ее личные воспоминания, а перешедшие к ней по наследству при участии оракула от давно умершей бабушки.

— Вашу бабушку убил фон Дорн? — прямо спросил Ярослав.

— Кажется, фамилия того человека была Доренко, — возразила Ефросинья. — Точно, Доренко Терентий Филиппович, старший оперуполномоченный ОГПУ. Он раскрыл здесь контрреволюционный заговор. Он пытался убить ее здесь, но это оказалось невозможно. Бабушку арестовали, вывезли в соседний город и там расстреляли по приговору суда.

— А что было с Друбичем и племянником старого графа?

— Не знаю, — покачала головой Ефросинья.

— Но ведь Доренко пытался и их убить?

— Пытался, — подтвердила Ефросинья. — И возможно, даже убил, но не здесь.

— Я хотел бы еще раз повидать оракула, — попросил Ярослав. — Это возможно?

— Жду вас сегодня ночью в старой избушке, — отозвалась Ефросинья.

На этом аудиенция была окончена, и друзьям не оставалось ничего другого, как покинуть гостеприимный ходулинский дом. Вернулись они во дворец графа Глинского без приключений, если не считать того, что невесть кем напуганные лошади понесли, и детективу пришлось срочно помогать поэту, дабы притормозить мчащийся на бешеной скорости тарантас. Ярослав одного не мог понять — как можно преобразовать неживую материю в живых и резвых коней? Это было, пожалуй, самым удивительным из тех чудес, которые он видел в зоне отчуждения. Все остальное хоть и выходило за рамки жизненных реалий, но не настолько, чтобы поставить в тупик земной разум. В конце концов, у нас немало психов, готовых вообразить себя кем угодно, хоть Наполеоном. Процесс воскрешения мертвых, это, конечно, чудо из чудес, но и его можно объяснить кратковременным наваждением, гипнозом. Но резвые кони никак не хотели укладываться в эту схему. Нельзя же, в конце концов, загипнотизировать «мерседес» до такой степени, чтобы он вообразил себя тарантасом, запряженным парой лошадей.

— Лошади могут быть самыми натуральными, — возразил Кравчинский.—А вот «мерседес» действительно превращается в тарантас или карету.

— Но каким образом? — стоял на своем Ярослав. — Он нас гипнотизирует или преобразует материю? Вот этот дворец, на крыльцо которого мы сейчас восходим, он реально существует или является всего лишь галлюцинацией?

— Спроси что-нибудь полегче, — усмехнулся Кравчинский, толкая плечом довольно увесистую входную дверь.

Граф Глинский еще спал, утомленный ночными научными трудами и утренним возлиянием, зато следователь Рябушкин был уже на ногах и нервно прохаживался по обширному залу, время, от времени бросая враждебные взгляды на стерегущих его холопов.

— Черт знает что! — воскликнул он при виде двух друзей. — Меня не выпускают за порог. Следователь Рябушкин арестован призраком, как вам это понравится?

— Бывает и хуже, — утешил работника прокуратуры Аполлон Кравчинский.

— Послушайте, господа хорошие, вы же нормальные люди. Объясните же мне наконец, куда я попал и что из себя представляет этот бедлам.

Граф Калиостро попросил у холопов вина, скинул неудобные башмаки и с удобствами расположился в кресле у окна, выходящего на парковую аллею. Рябушкин присел рядом за изящно сработанный из ценных пород дерева столик и приготовился слушать. Аполлон честно предупредил следователя, что имеет он дело с Иванами, возможно даже йородами и, более того, сам скорее всего является таковым. Пространный экскурс поэта в теорию русского мата едва не довел Рябушкина до белого каления. Анатолий Сергеевич вообразил, что над ним издеваются, и, будучи человеком откровенным, не утаил от Аполлона своих мыслей по поводу наглых молодых людей, позволяющих себе шутить над представителями закона, находящимися при исполнении служебных обязанностей.

— Вы не правы, Анатолий Сергеевич, — возразил Кравчинский, задумчиво потягивая кислое вино. — В этом что-то есть. Если этот компьютер заброшен к нам несколько тысячелетий назад, он обладает воистину уникальной информацией о нашем прошлом. Той информацией, которой на Земле не обладает никто.

— Я не историк, — поморщился Рябушкин. — И прошлое меня интересует постольку поскольку. Для меня достаточно и того, что это штука не бог, а всего лишь машина.

— А чем, по-вашему, бог отличается от человека?

— Он всемогущ, — сказал Рябушкин. — Хотя я лично атеист и в бога не верую.

— Вы не объяснили, в чем причина этого могущества. — Кравчинский наставительно поднял указательный палец к потолку. — Бог знает, что происходило, что происходит в данную минуту и что будет происходить в будущем. Информация о прошлом, настоящем и будущем делает существо всемогущим.

— Допустим, ваш компьютер знает все о прошлом Земли, допустим, он знает все о ее настоящем, но будущее ему в любом случае неподвластно, — раздраженно отмахнулся Рябушкин..

— Так ведь будущее вырастает из прошлого и настоящего, Анатолий Сергеевич. Обладая достаточным объемом информации, будущее можно смоделировать таким образом, чтобы оно устраивало ныне живущих людей.

— Многие, знаете ли, пытались и моделировать, и пророчествовать, но получался полный абсурд.

— Так я ведь и не утверждаю, что у оракула получится. Но скорее всего он запрограммирован именно на это. То есть собрать всю возможную информацию и удовлетворить все возникающие у человека потребности без ущерба для окружающих.

— Но это ведь невозможно! — возмутился Рябушкин.

— Тем не менее он будет стремиться именно к этому, не считаясь с мнением следователей прокуратуры и прочих инакомыслящих, которых ему в будущем придется либо изолировать, либо устранять.

— Но вы же сами сказали, что он не только никого не убивает, но и не позволяет убивать другим?

— Позволять-то он позволяет, но пока понарошку. Каждое живое существо хочет жить, и это не противоречит программе, заложенной в компьютер. Ибо эту программу составляли истинные гуманисты, безусловно желавшие нам добра. Но, боюсь, что так будет не всегда. Неизбежно наступит момент, когда компьютер вынужден будет убить бунтаря, не желающего подчиняться его воле. Я, кстати, не исключаю, что такое уже было. Бог всегда наказывает ослушника, даже если этот бог всего лишь компьютер. Собственно, выбора у оракула нет, либо он уничтожает бунтаря, разрушающего систему, либо перестает быть богом.

— И каков выход из этого дурацкого положения, в котором мы оказались? — спросил Рябушкин.

— Надо выключить компьютер, — твердо произнес Кузнецов.

Последнее было, надо признать, проще сказать, чем сделать. Во всяком случае, Ярослав понятия не имел, где у оракула находится кнопка и имеется ли она вообще. На это и указал ему въедливый следователь Рябушкин.