Конечно, Кравчинский был прав, дело явно зашло уже слишком далеко, но Ярослав не был уверен, что им с Аполлоном удастся вырваться из-под опеки лиц, проводящих этот странный и явно преступный опыт над окружающими. Очень может быть, что их просто прозевали, и любая попытка выйти за рамки эксперимента повлечет за собой немедленные санкции.

Друзья просидели в подвале чуть не целый час, и это проведенное в скорбном ожидании время вредно отразилось на Аполлоне Кравчинском, который, дабы унять волнение, без конца прикладывался к бутылке. Когда в подвале наконец появился граф Глинский в сопровождении императрицы и Катюши, Калиостро был уже сильно навеселе, хотя и держался на ногах. Впрочем, на состояние Аполлона никто не обратил внимания, Глинский взмахом руки предложил приятелям следовать за собой и уверенно двинулся в глубь подвала, где находился, видимо, подземный ход. Этим ходом, прорытым, надо полагать, для темных делишек, коими, по слухам, граф любил заниматься в свободное от светских утех время, отважная пятерка выбралась на свежий воздух. Императрица опиралась на руку Ходулина, Катюша тащила за собой графа Калиостро, очень быстро раскисшего в подземных переходах, Ярослав замыкал шествие, ругаясь сквозь зубы. У выхода их поджидала карета, запряженная шестеркой лошадей. Императрица с Катюшей сели в карету, туда же впихнули и пьяного Аполлона, а Глинскому с Ярославом пришлось ехать верхом. Для Ярослава, занимавшегося в юные годы пятиборьем, верховая езда не была в новинку, зато Коляша прежде к конному спорту отношения не имел. Тем не менее, назвавшись графом Глинским, он, похоже, приобрел и новые навыки, вполне уместные в аристократе века восемнадцатого, но выходящие за рамки привычек городского шалопая века двадцать первого. Карета рванулась с места с такой скоростью, словно влекла ее за собой не шестерка резвых коней, а по меньшей мере нечистая сила. Кто был в этой карете за кучера, Кузнецов сразу не разобрал, а сейчас в свете двух пылающих факелов он видел лишь смутный силуэт человека, время от времени взмахивающего хлыстом. Впрочем, для размышлений и наблюдений у Ярослава просто не оставалось времени, главной его заботой было удержаться в седле несущегося гнедого. Дорога шла лесом, детектив видел очертания выступающих из темноты деревьев и толстенных сучьев, от которых едва успевал уворачиваться. Карета то и дело подпрыгивала на ухабах, но и не думала снижать скорости. Ярослав был абсолютно уверен, что это сумасшедшая гонка по ночному лесу добром не кончится: либо колеса отвалятся, либо кони поломают ноги, угробив заодно и своих отчаянных седоков.

– Куда мы так торопимся? – успел он крикнуть, поравнявшись с графом Глинским, но тот лишь махнул вперед зажженным факелом, зажатым в правой руке.

Ехали они по меньшей мере минут двадцать, и Ярослав уже начал терять терпение. Ночной лес не то чтобы пугал его, но, во всяком случае, не внушал доверия. Тем более что оказался он сегодня в этом лесу в компании явных безумцев, одержимых страстью к самоубийству. Кузнецов уже собрался придержать коня, но в этот момент карета резко сбавила ход, а потом и вовсе остановилась.

– Кажется, удалось! – воскликнул граф Глинский, поднимая коня на дыбы и вслушиваясь в окружающую тишину.

– А что, нам могли помешать? – спросил Ярослав, крайне недовольный тем, что согласился участвовать в столь сомнительном и откровенно нелепом предприятии.

Глинский на его вопрос не ответил. Спешившись, граф бросился к карете, дабы помочь императрице покинуть ее. Однако первым в открывшуюся дверь выпал Аполлон Кравчинский в состоянии, близком к полуобморочному. Судя по всему, безумная гонка по пересеченной местности негативно отразилась на изнеженном организме городского поэта. Что же касается дам, то они, кажется, даже не заметили трудностей ночного путешествия и ступили на землю без проблем.

– Вы уверены, что не ошиблись с местом, граф? – Кузнецов услышал встревоженный голос императрицы.

– Абсолютно уверен, ваше величество. В этом лесу мне знаком каждый кустик, и я не заблужусь здесь даже с завязанными глазами.

Зато Ярослав ни в чем уверен не был и уже почти согласился с мнением слегка протрезвевшего Аполлона Кравчинского, вполне искренне полагавшего, что пора рвать отсюда когти. Кажется, поэт что-то услышал от дам за время путешествия в карете, но по причине то ли волнения, то ли еще не прошедшего окончательно опьянения не сумел выразить свои мысли и чувства в связном рассказе. Детектив понял только, что приехали они на свидание с колдуньей, обладающей невероятным провидческим даром и подобного же сорта способностями в астральной сфере. Словом, дурдом был полный.

Впереди мелькнул свет, и Ярослав насторожился. Он уже успел за последние дни твердо усвоить, что подобного рода сигналы в ночном лесу лучше всего игнорировать. Но граф имел на этот счет совершенно иное мнение и повел своих неосторожных спутников именно к этому, не сулящему ничего хорошего огню. Выступившее из темноты навстречу ночным путешественникам строение более всего напоминало избушку на курьих ножках, во всяком случае, именно такое сравнение почему-то пришло в этот момент в голову сбитому с толку детективу. Хотя, с другой стороны, а где еще могла обитать колдунья, устроившая свое убежище вдали от глаз людей и в стороне от столбовых дорог цивилизации? Попривыкший в последнее время к чудесам, Ярослав не очень бы удивился, если бы в избушке на курьих ножках честную компанию приветствовала бы Баба-яга, но присутствие здесь Ефросиньи Ходулиной поставило даровитого сыщика в тупик. Тем не менее Ефросинья вела себя так, словно прожила в этом медвежьем углу всю жизнь. В любом случае она была здесь полновластной хозяйкой, и в ее поведении не чувствовалось и тени подобострастия. Скорее уж робость проявила императрица, не слишком уверенно ступившая под низкий свод избы.

– Если нас с тобой не изжарят сегодня в печи, то считай, мы легко отделались, – прошептал на ухо Ярославу Калиостро, уже успевший смачно приложиться пьяной башкой о притолоку и пребывавший по этому поводу в приподнятом состоянии духа.

– Кто это? – Ефросинья вперила строгий взгляд в струхнувшего Аполлона.

– Некий Калиостро, – пояснил Глинский. – Знаменитый европейский маг или что-то в этом роде. Надеюсь, он нам не помешает?

– Думаю, нет, – отозвалась Ефросинья. – А дамы знают, что им предстоит?

– В общих чертах, – неуверенно произнес граф.

– Что ж, тем лучше.

В избе было довольно светло, хотя она и освещалась всего одной небольшой лампадкой. Во всяком случае, Ярослав отчетливо видел лица всех присутствующих здесь людей. Видел он и лавки, стоящие вдоль стен, и даже вознамерился присесть на одну из них, но был остановлен Катюшей, испуганно ухватившей его за руку. Будучи скептиком от природы и по роду деятельности, Кузнецов гроша бы не дал за всю эту астральную дурь. Смурной и торжественный вид Ефросиньи его не только не пугал, но скорее забавлял. Вновь пришло на ум, что участвует он не в древнем обряде, а всего лишь в спектакле, состряпанном на скорую руку, дабы развлечь заскучавшую в городе богатую дамочку. Но в любом случае бежать отсюда он не собирался и даже придержал Кравчинского, который сделал было шаг по направлению к двери.

– Ты уверена, что все обойдется? – спросил Ефросинью граф Глинский.

– В этой жизни ни в чем нет порядка, – строго сказала колдунья, – а уж в жизни той и подавно.

Глинский бросил вопросительный взгляд на императрицу, судя по всему, последнее слово оставалось за этой строгой дамой. Однако императрица колебалась недолго и утвердительно кивнула.

– Ой, мама, – испуганно выдохнула Катюша, чем позабавила Ярослава и едва не ввергла в истерику Аполлона, чье поэтическое воображение, распаленное к тому же изрядным количеством вина, работало сейчас, надо полагать, на полную катушку, бросая Кравчинского то в жар, то в холод.

Шум за дверью заставил Ярослава насторожиться. Глинский же действовал стремительно, выхватив пистолет, выстрелил не целясь сквозь довольно хлипкое препятствие и, кажется, попал. Во всяком случае, за дверью громко вскрикнули, а вся поляна подле избушки заполнилась гомоном недружелюбных и встревоженных голосов. Среди поднявшегося ора Ярослав разобрал только одну фразу: