Писатель Николай Мальцев в своей  книге «Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423» описал механизм вербовки как способ отрыва от крестьянских корней в советские времена. Как пишет Мальцев в этой книге, деревня во времена Хрущева стала духовным тупиком для любого инициативного крестьянина. Многие избирали не работу на железной дороге, а уезжали по вербовке на установленный срок, получив небольшой задаток. Но деревенские люди уже знали, что вербовщики часто лгали и обманывали, соблазняя человека высокими заработками и нормальными условиями труда и быта. Люди приезжали на место и оказывались в недостроенных и продуваемых всеми ветрами бараках, со всеми удобствами на улице. А вместо обещанной легкой работы приходилось заниматься лесоповалом и получать за свою работу так мало, что едва хватало на собственное пропитание и одежду. По сути дела места работ по вербовке хрущевской эпохи мало чем отличались от лагерных зон, которые занимались лесоповалом или сооружением изолированных от населенных пунктов индустриальных объектов. Иногда заключенных в зонах кормили лучше, чем могли себе позволить добровольно завербованные крестьяне. Совершенно понятно, что система вербовки была специально придумана для того, чтобы навсегда вырвать сельскую крестьянскую молодежь из привычного крестьянского быта и превратить ее в люмпенов и пролетариев. Безжалостное коварство этой добровольности заключалось в том, что вербуемый заключал с вербовщиком договор, в котором оговаривался срок работы по вербовке как главный пункт договора. Приезжая на место, завербованный крестьянин обнаруживал тюремные условия быта и трижды завышенные нормы выработки по сравнению с настоящими «зеками», которые работали по соседству. В настоящее время внимание общества и средств массовой информации постоянно приковано к проблеме гастарбайтеров или иностранных рабочих ближнего зарубежья, приезжающих в нашу страну для временной работы. Они являются главной причиной и источником роста преступности, а также жертвами и даже временными рабами недобросовестных нанимателей. Но общество забыло, что во время хрущевской эпохи построения коммунизма роль гастарбайтеров исполняла крестьянская молодежь деревень и сел, но только ее положение было в десятки раз хуже, чем положение современных гастарбайтеров. Если современному гастарбайтеру не понравится работа, он может или ее сменить, или на все плюнуть и убежать на родину. У плохого и хорошего гастарбайтера остается главная жизненная ценность, его истинная родина. Ее в России у него никто отнять не может. Даже совершив преступление и отсидев положенный срок в российской тюрьме, гастарбайтер по выходе может уехать к себе на родину и забыть русскую тюрьму и свою жизнь в России, как тяжкий сон.

Как считает Мальцев, русский крестьянин, завербовавшись на пару лет на какой-нибудь лесоповал и попав в кабальные условия, бежал куда глаза глядят и уже навсегда становился одиноким волком или бомжующим перекати-полем, которых в те времена называли «бичами», и на родину, к своим деревенским родителям, он уже вернуться не мог. Его там ждал арест и принудительный этап на место вербовки или даже тюремное заключение за материальный ущерб государству. По сути дела, система хрущевской вербовки была тщательно продуманной системой духовного развращения крестьянина и лишения его крестьянских корней и малой родины. Совершив мелкую кражу, не по генной расположенности к воровству, а чтобы не умереть с голоду, молодой крестьянин тут же попадал за решетку и уже работал в лагерных зонах не за рубли, а за баланду, ватник и брезентовые рукавицы, да за тюремную крышу над головой, которая иногда была более обустроена, чем бараки добровольно завербовавшихся крестьян, которые работали по соседству. Вербовка была более подлым способом раскрестьянивания, чем сталинская депортация зажиточных кулацких семей в Сибирь и в окраинные районы России, вроде Мурманска и Северодвинска, во время сплошной коллективизации сельского населения СССР. Кулаки уезжали не по своей воле, но выселяли их не по отдельности, а целыми семьями, а иногда и сразу несколько семей в одно место. Взаимная семейная любовь и поддержка, а также природное трудолюбие скоро превратили потомство кулаков в духовное ядро интеллигентов и образованных специалистов многих окраинных индустриальных центров и городов России. И этот факт подтвержден моими свидетельскими показаниями. Крестьянское кулацкое потомство моей жены и моего отца и сейчас проживает в Мурманске, в Орехово-Зуево Московской области, а также в Новосибирске и Красноярске. И все они имеют высшее образование и достаточно высокий гражданский статус, хотя хрущевско-брежневская и ельцинская эпохи духовного разложения коснулись и их семей, уже на уровне внуков и правнуков.

Хрущевская система вербовки поголовно уничтожала все бывшее середняцкое и бедняцкое население центральных зерновых крестьянских районов России. Все середняки, через систему колхозов и через реформы Хрущева по обрезанию приусадебных участков и ограничению личного скота, к этому времени стали бедняками. Из ста колхозных подростков лишь двое-трое могли закончить десятилетку и получить высшее образование, а остальным ничего не оставалось делать, кроме как вербоваться или идти работать в колхоз, не получая денег даже на то, чтобы купить себе приличную одежду и обувь. Те работники партийной науки, которые планировали и проводили этот гигантский геноцид колхозного крестьянского населения России, прекрасно понимали, что отбор миллионов душ крестьянской молодежи из зерновых районов с невозможностью их обратного возврата в родные места неизбежно подорвет сельское хозяйство и снизит поставки в закрома родины зерновых культур. Удивительно то, что так ругаемые колхозы уже в первые послевоенные годы позволяли создавать избытки зерновой продукции, и страна ежегодно продавала от 7 до 9 миллионов тонн зерновых. Чтобы сделать геноцид крестьянства не таким заметным для экономики страны, опережающими темпами начато было освоение целинных и залежных земель. Позже эту гигантскую акцию, поглотившую огромный людской потенциал наиболее энергичной и духовно чистой городской молодежи и значительные материальные ресурсы страны, назвали политической ошибкой и списали на авантюризм Никиты Хрущева. Но это объяснение является чистой ложью. Это был злой умысел партии и партийной науки по воплощению троцкистской идеи уничтожения, распыления и деградации человеческих душ наиболее доверчивой части городской молодежи. Как раз отряды целинников-добровольцев формировали не из сельской молодежи, хоть что-то понимающей в сельском хозяйстве, а из городской молодежи, которая уже лишилась крестьянских корней и по духовному закону претерпела необратимые изменения. Эти необратимые изменения в сочетании с нечеловеческими бытовыми условиями палаточных городков скоро перемололи энтузиазм молодых целинников в злобу и ненависть к земле и крестьянскому труду и породили в них разочарование и духовную опустошенность.

Но именно эти задачи и ставили себе планировщики построения коммунизма по хрущевской модели. Целина произвела духовный геноцид городской молодежи и временным увеличением сбора зерновых создала дымовую завесу для геноцида крестьянского населения. Снижение поставок зерновых из традиционных крестьянских районов не было так заметно на фоне временного успеха целинников, что и позволило в принудительно-добровольном порядке оторвать от крестьянских корней миллионы человек сельской молодежи и превратить их в люмпенов и пролетариев. Результаты не заставили себя ждать. Уже с 1962 года страна перестала производить избытки зерновых и села на продовольственную иглу, ежегодно закупая десятки миллион тонн зерновых заграницей. Деградация сельского хозяйства и крестьянского населения не была ошибкой внутренней политики и не была результатом хрущевского авантюризма. Это была хорошо продуманная троцкистская акция, которая, под видом стирания граней между городом и деревней и построения коммунизма к 1980 году, произвела необратимые разрушения народного крестьянского духа и подорвала экономические основы сельскохозяйственного производства. Нельзя говорить об ошибке Хрущева и его авантюризме. О целине как о панацее от всех будущих бед и как о сельскохозяйственном фундаменте коммунизма в те времена непрерывно «трещали» все средства массовой информации и научные журналы. Вся пропагандистская мощь партии, государства и комсомола призывала городское население бросать насиженные места и становиться целинниками. А в это время по деревням и селам центральных районов «рыскали» тысячи вербовщиков и вербовали миллионы человек сельской молодежи на стройки коммунизма. Как завербованные, так и разочаровавшиеся целинники бросали необжитые места работы, становились «бичами» и неизбежно попадали в тюремные зоны и лагеря. Но эти лагеря также были предусмотрены еще в теоретических работах Льва Троцкого о трудовых армиях.