Ведь, во-первых, многие знания умножают скорбь. Меньше знаешь — лучше спишь. И так далее.

А, во-вторых, если ты, прозрев, увидишь масштаб ситуации, то она станет зеркалом, в котором ты увидишь настоящий масштаб своей личности. А это очень страшное испытание. Которое мелких людей ломает беспощадно и окончательно. Зная это, они такого испытания страшатся и избегают.

Пройдет немного времени, и не бандеровцы и какие-нибудь там зловещие дискредитаторы, а скучные, безликие бюрократы обнаружат некую недостачу. То есть то, что в Славянск было поставлено (говорил и повторю еще раз, не государством, а гражданским обществом России) столько-то оружия. А до Славянска дошло его намного меньше. Обнаружив эту недостачу, скучные и безликие бюрократы поинтересуются: «Где оружие? В третьих странах? На Украине… или…»

Что тогда скажут те, кто истерично цепляется за героизм Стрелкова? Что это оружие у героя отняли другие руководители донецкого и луганского ополчения? Но ведь маршруты оружия рано или поздно будут отслежены. А все, кто сопровождал оружие по этим маршрутам, расскажут всё от и до. И что тогда будет сказано?

Или тогда, когда заговорят соратники, а главное, соратницы Стрелкова, занимавшиеся под видом обеспечения тыловой деятельности славянского воинства чем-то донельзя малосимпатичным? Скажут, что они плохие, а Стрелков хороший?

А когда обнаружится, что оружие в огромных количествах было накоплено, например, в неких подвалах, расположенных в здании, находившемся в Славянске и предназначенном для подготовки авиационно-технических специалистов? Что скажут, когда спросят о том, куда из этих подвалов было переброшено огромное количество оружия? Кто его перебрасывал? Каковы были отношения между теми, кто его перебрасывал и теми, кто его получал? Как оно потом использовалось? И пожалуйста, не говорите мне, что это всё никогда не обнаружится. Или что вы сможете, когда всё это обнаружится, орать по-прежнему: «Руки прочь от героя!». Не будет этого, поверьте. Так что не лучше ли заблаговременно слить все байки про героизм Стрелкова туда, куда раз за разом сливаются все байки про героизм персонажей… когда-то назначенных героями, надутых до изрядных размеров, оказавшихся несоразмерными ситуации, лопнувших и обнаживших свое — изрядно этим самым раздутием поврежденное — естество. Естество негероическое, некрупное, не отвечающее требованиям той ситуации, в которой обладатель этого естества оказался по назначению.

По назначению можно оказаться в той или иной ситуации. А вести себя в ней назначенец — к примеру, тот офицер, о котором я написал в начале этого предисловия, будет, как уже было показано, сообразно своему человеческому естеству. Поймите, именно обладание этим естеством (им и только им) превращает офицера, оказавшегося в ситуации, взыскующей героизма, в подлинного героя! Иначе говоря, героем он становится сам, совершая подвиг. Нет героя без подвига, как нет подвига без героя. А подвиг офицер, назначенный в определенную часть, совершает только потому, что он обладает определенными человеческими качествами. Как прирожденными, так и воспитанными.

Я говорю об офицере, получившем назначение в определенную часть, потому, что Стрелков является офицером. Всё то же самое, разумеется, касается и солдата, оказавшегося в определенной ситуации по воле случая или начальства, но ставшего героем только в силу своей личной готовности и способности совершить подвиг. Это касается всего на свете. Герои и назначенцы обладают не просто разным, а противоположным человеческим естеством. Предложенная им экстремальная ситуация высвечивает это естество, делает его предельно явным, придает ему окончательную определенность. Экстремальная ситуация — это испытание. И героем можно стать, только пройдя испытание.

Скажут, что экстремальную ситуацию можно сфальсифицировать. А героем можно стать либо случайно — приехал известный журналист, взял у тебя интервью, и ты стал героем, либо по назначению — начальник представил известному журналисту своего любимца — и понеслось.

Во-первых, это всего лишь означает, что можно по назначению стать пузырем. Со всеми вытекающими вышеописанными последствиями.

А, во-вторых, и это надо обязательно обсудить, чьим именно героем можно так стать? Потому что чьим-то героем и впрямь можно стать по назначению. То есть по факту надувания пузыря. Но те, кто не отличает подлинного героя от пузыря, относятся к категории специфического потребительского планктона, который надуватели пузырей с презрением именуют «пиплом». «Пипл схавает всё, что мы захотим», — говорят надуватели пузырей. Что ж, в чем-то они правы. Но очень важно оговорить, в чем именно. Потому что «пипл» действительно «схавает» что угодно, а народ — нет.

В этом развернутом предисловии я не могу подробно разбирать вопрос о том, каким именно способом улавливает народ в целом, а также представители народа, не являющиеся «пиплом», который «хавает», чем герой отличается от подделки.

Вкратце могу лишь утверждать, не приводя подробных обоснований, что разницу улавливает метафизическая интуиция, которую иногда называют метафизической перцепцией. Если бы не было этой перцепции, человечество прекратило бы свое существование в качестве такового уже к середине XX века. И уже тогда стало бы постчеловечеством. Но оно им до сих пор не стало. И российское общество всё целиком в это постчеловеческое состояние не перешло, хотя для того, чтобы оно оказалось полностью переброшено на территорию постчеловечества, было сделано очень много.

Те, кто сделал это «очень много», только сейчас осознают свой провал и бесятся. Провал же этот связан именно с наличием метафизической перцепции, которой человека очень трудно лишить. А ведь так хочется достичь искомого результата — желанного для «других», надувающих таких, как Стрелков, зловещего конца Истории. Так хочется, чтобы все граждане России, а потом и все, живущие на Земле, полностью потеряли способность отличать подлинное от подделки!

Добиваясь этого, «другие» создают подделки, тщательно анализируя все параметры того, что они подделывают. «Ведь героя люди опознают по таким-то параметрам, — говорят они, — ну так мы все эти параметры сфальсифицируем. И тем самым сделаем подделку неотличимой от того, что ею не является».

Но то-то и оно, что сфальсифицировать можно все параметры, кроме тех, которые фиксирует метафизическая интуиция. А потому подделки будут всё более искусными, и всё большее число людей будет принимать подделку за нечто подлинное, но никогда подделки не восторжествуют в историческом смысле. Потому что История существует лишь постольку, поскольку существует народ. А народ существует лишь постольку, поскольку его представители, да и он в целом, не теряют этой самой метафизической интуиции.

Стрелков — типичный назначенец, то бишь подделка. Повторяю, неважно, был ли он реально назначен на определенную роль теми, кого мы называем «другими». Или же случайно попал в определенную ситуацию и стал в ней вести себя естественным для него образом, то есть как обыкновенный солдат удачи, оказался в этой роли возлюблен теми, для кого никакой разницы между героем и солдатом удачи нет, и был этими возлюбившими возведен на некий промежуточный пьедестал. После чего «другие», хмыкнув по поводу этого возведения, сказали: «Ну что ж, если так много лохов и они его возводят на пьедестал, давайте продолжим начатое ими дело. Назначим его героем — начнем раскручивать».

Назначили. Начали раскручивать. И возликовали: показательный в своей невероятной успешности результат!

Ликовали, ликовали, но нарвались на всё ту же метафизическую перцепцию.

А далее — нарвались и на многое другое. Значит ли это, что нет угрозы сползания России туда, где уже и впрямь не будет возможности отличить миф от конструкта, подлинность от подделки? Есть такая угроза. И всё, произошедшее со Стрелковым, показывает, сколь она велика.

Эта книга, по большому счету, посвящена именно рассмотрению данной угрозы, которая представлена читателю во всей ее омерзительной окончательности. Потому что, честно говоря, способность к различению мифа и конструкта, подлинности и подделки, общество теряет только в аду. Именно там нет места ни великой любви, ни метафизической перцепции, которая без такой любви невозможна. Вот-вот Россия окажется в таком аду. Она к нему приближается. Но она еще не там. И окажется ли она там, зависит от нас и, в частности, от нашего понимания последствий того, что породит попадание России в особую зону антибытия, заслуживающую того, чтобы ее называли адом.