Такова история первой вражды. Поселили титаны эту вражду в сердца богов и смертных, потому и нет мира между ними, пока в ссоре брат с сестрой. Но не покорится Хронос, не простит Морана, и потому жить миру во вражде до конца времен…»

— Весьма оригинальное объяснение вооруженных конфликтов, — обратился я к потолку, болтая ногами.

— А ты думал. Мифология, она на то мифология и есть. Кто теперь знает, что там было на самом деле.

Я оторвался от книги и удивленно посмотрел на Дикого. Вот уж от кого не ожидал религиозных наклонностей.

— Получишь по черепушке от парочки богов, не в такое поверишь. Ах да, — он весело зыркнул своими черными глазами, и я сдавленно охнул — в голове будто атомный взрыв прогремел.

— Только попробуй еще раз не поставить блок — получишь вдвое больше. И не надо напускать на себя вид умирающего. Еще спасибо скажешь.

— Угу, — протянул я, на собственном опыте давно убедившись, что спорить с ним бесполезно. Абсолютно непробиваем, как восьмимиллиметровый лист криптона.

Я подтянул одну ногу к груди и посмотрел вниз — вид на нашу комнатушку открывался — закачаешься. Все-таки день, когда я обнаружил, что под самым потолком, у охладителя генератора, есть еще одна ниша, был прожит не зря. Ниша оказалась не особо большой, но теплой и уютной, и лично мне очень напоминала лежанку на русской печи. С тех пор я перестал занимать кровать Тени и переселился сюда. Одеяло и матрасик я раскопал среди хлама в неприметном углу лаборатории, и теперь, в принципе, был доволен жизнью. Если бы не обучение.

И ведь когда-то мне искренне хотелось этим заниматься. Я тяжко вздохнул и поправил съехавший с колен огромный том Летописи. Еще раз вздохнул, безнадежно глянул на Дикого, починявшего вентиляцию как раз на уровне моих глаз в уже привычной позе «гравитация, прощай», и снова погрузился в изучение пухлого труда минувших столетий, впихивая в себя крупицы бесценного знания, подсунутого мне Ханом в форме обязаловки.

Ну просто все, кому не лень, в срочном порядке переквалифицировались в преподавателей. Я-то, конечно, вполне понимал, что это необходимо, но одно дело понимать…

— Эй, дите поднебесья, слазь вниз.

— Не могу. У меня еще до конца первой части, — я выразительно потряс толстой пачкой пергаментных листов, — чуть ли не вся история создания мира. Вампирюга меня живьем съест, если профилоню.

— Во-первых, как ты обзываешь летописца, Хранитель недобитый? — я зажмурился, но самым неожиданным для себя образом успел подставить блок под очередную воспитательную ментальную атаку, — А во-вторых, я тебя официально освобождаю от создания мира. Временно, — пресек Дикий мой восторженный возглас, — Умственную нагрузку надо чередовать с физической.

— Ой, ну может не надо, а? Я лучше добью сотворение мира, — заныл я, предчувствуя очередную изматывающую тренировку, — Ну пожалуйста-а-а-а!

— Никаких «пожалуйста»! Что за бунт против дисциплины? Вниз, быстр-р-ро!

— Дикий, у тебя есть совесть? — вздохнул я, откладывая книжку и сползая с верхотуры.

— Нет, — отрезал он, — Потерял еще во младенчестве.

— А между прочим, за углом чья-то валяется. Не твоя? — Хан вынырнул из-за вышеназванного угла, сверкая белоснежными клыками в своей обычной голливудской усмешке, — Подбиваешь на отказ от изучения великих деяний древности?

— Хоть бы подготовить к деяниям современности. И то, — Дикий выразительно глянул на меня, — сомнительно. Лентяй. Первый попавшийся ощущающий плюнет — и нет его. Нет чтобы наверстывать, так отлынивает. Думает, в игрушки играем.

— Ничего я не думаю, — обиделся я.

— Вот именно, не думаешь, — оборвал Дикий, — Даже не пытаешься. А то, сколько жизней от тебя зависят, тебе, похоже, вообще наплевать. В случае чего вся Безымянная ведь на тебе повиснет. На тебе, а не на мне, или на Тени, а ты даже не пытаешься это осознать, мальчишка! Чтобы потянуть такое, ты должен быть лучше, чем мы оба вместе взятые, а пока что не тянешь даже на хорошего дворника.

— Рейн, прекрати проводить деморализацию. Мальчик у нас меньше месяца, — Хан странно глянул на меня, — И все-таки кое-чему уже научился.

Не научишься тут, под игом домашней тирании. Я насупился, всем своим видом выражая согласие с этим высказыванием.

— Это не оправдание. Может, этот месяц — все, что у нас осталось, — внушительно заявил Дикий, но под моим обиженным и Хановым вопросительным взглядами сдался, — Ладно, как хотите. Мое дело маленькое. Иди, я сейчас, — бросил он мне, и я покорно поплелся к месту назначения.

Я шел в подвальный док, размышляя о превратностях судьбы в целом и моей невезучести в частности. А так же о том, какая неудобоваримая личность мне досталась в качестве тренера. Тот еще садюга. А если я ноги протяну от непомерных нагрузок, тогда они что делать будут?… Воскресим и удвоим. Меня?! Нагрузки. А ну, бегом! Мой вздох мог исторгнуть слезы из каменной глыбы. Дикий же заявил: пять кругов дополнительно! Гад. Чешуйчатый.

Пришлось припустить рысцой. Впереди замаячил печально знакомый еще по первому посещению этого дока низкий коридорчик. Под потолком злорадно заскреблись. Я прибавил скорости до приличного спринта. На этот раз — исключительно по собственной инициативе. Сквири вывалились из-за потолочных перекрытий, когда я уже на всех парах миновал зловредную местность, разочарованно чивкнули и с противным металлическим скрежетом залезли обратно, не получив сегодня ни материального удовлетворения, повыдергав у меня половину скальпа на гнезда, ни морального, нагадив на куртку. На площадку я влетел, безмерно довольный собой, уселся на перила и лихо скатился вниз, только ветер в ушах засвистел. А кто-то стонал, что высоты боится. Я пожал плечами и поставил самый тщательно построенный блок от телепатии, на какой был способен. Нечего тут всякому ходячему антиквариату портить молодежи хорошее настроение. Против ожиданий карательных мер не последовало, значит, на меня уже внимания не обращают. Языками чешут, древности музейные.

М-да. Я постоял, задумчиво перебирая в кармане всякие забавные штучки, раскопанные мной в лабораторном хламе, и решил-таки побыть сознательным элементом общества. Может, дополнительные круги снимут.

Скинув куртку, я спортивной трусцой принялся наматывать километры по грузовому доку, перепрыгивая через, пробегая по и пролазя под нагромождениями старья. Это у них называется «бег с препятствиями». По мне, так эти препятствия они могут засунуть себе…

Я резко оборвал крамольную мысль, поскольку мои мучители телепортировались в док с выражением мудрой задумчивости на физиономиях. Правильно, им, значит, можно, а мне — пешком ходи. Эксплуататоры!

— Что это за пародия на черепашьи бега?! Два круга дополнительно!

Ага, снимут, значит…

— Быстрее! Ты в сортоянии вообще что-то сделать хотя бы удовлетворительно, человек?!

Я разозлился. Дикого брезгливо перекосило. Хан возвел глаза к потолку. Короче, тренировка началась. На меня орали, меня шпыняли, рычали, что я бездарность, что я ни на что не годен, что слепой безногий калека может больше, чем я. Я огрызался, вопил, что таких сдвинутых садистов не найдешь во все галактике, что психушка мучительно страдает от потери в их лице. Меня без конца гоняли по трассе, перемежая это мучение десятками дурацких упражнений, лазаньем по стенам, стрельбой, фехтованием (зачем, господи ты боже мой?! У нас не средние века, в конце концов!) и кучей всего остального. Потом опять была трасса, упражнения, лазанье и ползанье… Я задыхался, в боку кололо, все тело болело, мышцы и колени дрожали как студень, тяжеленное оружие валилась из рук, я спотыкался, падал, на меня орали, поднимали за шкирку и тычком отправляли дальше. Через несколько часов этого кошмара я не мог поднять руки, ноги не держали, хотелось только упасть и застрелиться.

Застрелиться мне не дали, сменив физическую тренировку на ментальную. Я выл, обзывал их бессердечными тварями, корчился от сверлящей боли, орал и от бессильной злобы швырялся ответными ударами. Мои хилые потуги отметались небрежным движением крыла и мучения продолжались. Потом была еще «тенировочка», якобы «для закрепления», но это я уже помню очень смутно.