Иван смутился и покраснел ещё больше.

— Мама! — предупреждающе произнёс Женька.

— Хорошо, хорошо, — замахала на него руками Эльвира Петровна, — не буду.

Она прошла мимо Сергеева, обдав его густым запахом духов, и села на диван, устраиваясь поудобнее.

— Да вы садитесь, молодой человек. Что вы стоите? Не урок в школе отвечаете.

— Мама, — резко сказал Женька, — ты нам мешаешь!

— Сейчас, сейчас, мальчики, уйду. Только расскажу вам одну новость, которая, я думаю, вас очень заинтересует.

Эльвира Петровна хитро посмотрела на ребят и продолжала:

— Утром сегодня на базаре я встретила Лидию Васильевну, вашу учительницу. Она мне сказала, что в школу приехал новый учитель, какой-то Селиванов Владимир… Владимир… Отчество забыла. Кажется, Николаевич. Но это неважно.

— И всё? — зло спросил Женька.

— Нет, не всё. Самое интересное ещё впереди. Так вот, она сказала, что его назначают вашим классным руководителем.

Ребята молча переглянулись. Новость действительно заинтересовала их. Дело в том, что до десятого класса классным руководителем у них была учительница географии Валерия Яковлевна. Но в десятом классе географии нет, она приняла пятый, а они остались без классного руководителя. Сначала им хотели дать англичанку, Лидию Васильевну, но она отказалась, так как работает в двух школах по совместительству. Потом учителя сказали, что должен приехать новый литератор и что он будет у них классным руководителем. И вот он приехал.

— Сам он местный, но я его не знаю, — продолжала щебетать Эльвира Петровна. — На войне был ранен в грудь, потом кончил институт, а работать не пришлось, что-то опять случилось со старой раной. Лечился на курортах, а последние два года лежал в Горьком, в госпитале восстановительной хирургии, так, кажется, он называется? И вот — вылечился. Жена его — мне её Лидия Васильевна на базаре показала — простенькая, ни лица, ни фигуры. И как только такие мужей находят? — Эльвира Петровна удивлённо пожала плечами.

— Ну, мама, кончила?

— А что? Мешаю вам о сердечных делах секретничать? Сейчас удаляюсь.

Она встала с дивана, проплыла по комнате и скрылась за дверью. Почти в ту же секунду в соседней комнате раздался её высокий, раздражённый голос, бранивший Веру за неполитые цветы.

После её ухода ребята несколько секунд помолчали, потом Женька Курочкин вздохнул.

— Вот какие дела, старик.

— А-а! — махнул рукой Сергеев. — Не всё ли равно? Нам что ни поп — всё батько!

— Так-то оно так, — согласился Курочкин, — а всё же… Инвалид, значит. Злой, наверно. Будет вечно ворчать, ругаться, придираться. Инвалиды — они всегда злые, словно в их несчастье все окружающие виноваты.

— Это ещё перетерпеть можно, — погрустневшим голосом произнёс Иван, — а вот уж дальним походам наверняка скажи: «Прощай!» С таким классным руководителем далеко не уйдёшь!

Женька молча кивнул.

— Да, — спохватился Иван, — я ведь вот ещё зачем к тебе пришёл: как у тебя сердце-то? В баскетбол можно играть?

— Сколько угодно!

— Порядок, значит. А то мы в воскресенье хотим с «жеушниками» сыграть, уже подумывали, кого вместо тебя поставить. А ты, оказывается, и сам можешь. Тогда приходи сегодня часа в четыре на тренировку.

— Приду. А ты куда сейчас?

— Мать просила топливную книжку оплатить. Уголь нужно привезти — зима на носу. Ну, я пошёл.

Иван сделал над головой неопределённый жест рукой, что должно было обозначать «до свиданья», и вышел. Почти тотчас же в комнату снова вошла Эльвира Петровна. Она несколько раз сильно втянула воздух раздувающимися ноздрями вздёрнутого носика.

— Фу, какой это дурью пахнет у тебя, Женечка? Открой форточку и проветри. Уж если курить, то по крайней мере хорошие папиросы, а не какую-то гадость!

— Ты же знаешь, мама, — примирительно произнёс Женька, — что у них денег еле-еле на еду хватает. В семье трое, а работает одна мать.

— Тогда совсем курить не надо, — отпарировала Эльвира Петровна. — смотри, и пепла на ковер насыпали. Вера! Вера!

Она несколько раз прошла раздражённо по комнате, а когда вошла скромная, неприметная девушка лет двадцати (Эльвира Петровна всем говорила, что это её племянница), она обрушила весь свой гнев на неё.

— Долго я тебя буду звать? Кто за порядком в комнате следить будет? Возьми щётку, вычисти ковёр, выброси окурки из пепельницы!

Женька взял гитару, улёгся на диван и, не обращая внимания на ползающую по ковру девушку, замурлыкал свою любимую песенку:

На тренировку Курочкин опоздал. Когда он в своём синем шерстяном спортивном костюме вышел на площадку, ребята уже закончили предварительную разминку. Мяч легко и быстро перелетал по площадке в самых неожиданных направлениях, иногда на секунду прилипал к ладоням, чтобы сейчас же метнуться в другой конец площадки. Некоторое время Женька смотрел на замысловатые узоры его полета, а потом сам рванулся вперед.

— Дай!!! — выкрикнул он уже на бегу.

Сергеев сильно и точно передал ему мяч прямо в руки. Женька поймал его и в высоком прыжке послал в корзину. Мяч, не задев щита, проскользнул в кольцо.

— Два очка, — удовлетворённо заметил Женька.

— Здорово, Цыпа! — закричал, подбегая, Серёжка Абросимов. Впрочем, фамилию его почти никто не помнил: за вертлявость все звали его просто Вьюн.

Женька слегка поморщился, услыхав прозвище, которое преследовало его с детства, но бесхитростная радость Серёжи несколько сгладила недовольство. Впрочем, он и сам был рад встрече с товарищами.

— Ты почему опоздал? — подошёл Сергеев.

— Дела задержали, — неопределённо ответил Женька со значительным видом.

— Вот теперь мы «жеушников» запросто разложим! — закричал Серёжка и колесом прошёлся по площадке.

— Не говори гоп, пока не перескочишь, — урезонил его Сергеев и снова повернулся к Женьке. — Ну, по кольцу побросаем или двустороннюю?

— Давай двустороннюю! — загалдели ребята. — В игре набросаемся. Сколько нас? Восемь? Значит, четверо на четверо!

Ребята быстро разбились на пары. Не обошлось и без споров, но наконец были подобраны команды, приблизительно равные по силе. Одну из них возглавил Женька Курочкин, другую — Сергеев. Началась игра. И сразу же выявилась разница в стиле. Команда Сергеева вела игру коллективно: все в атаке, все в защите. Стоило одному на секунду открыться, как он немедленно получал мяч. Броски по кольцу шли только из удобных положений и безразлично кем. Потеряв мяч, все четверо моментально возвращались в свою зону защиты.

Команда Курочкина играла совершенно по-иному. По классу игры Женька, несомненно, был лучшим на площадке и поэтому требовал, чтобы все передачи шли только на него. Быстрый, вёрткий, он почти всё время уходил от опекавшего его защитника, но сразу же на его пути вставал другой — игроки команды Сергеева подстраховывали друг друга. Прорваться под кольцо было почти невозможно, а отдавать мяч так близко от щита было против Женькиных правил — приходилось бросать издалека. И хотя Женьке удалось провести несколько эффектных бросков крюком из-за головы, команда Сергеева всё время вела в счёте, отрываясь всё дальше и дальше. Женька буйствовал, голос его, не умолкая, висел над площадкой:

— Разиня! Мяч не может поймать! Руки не тем концом вставлены! Ну, куда ты даёшь? Видишь, я пошёл в угол, а ты в центр бросаешь!

В азарте никто не заметил, как к краю площадки подошёл невысокий сутуловатый человек в сером костюме и, прищурив глаза, словно он смотрел на что-то яркое, наблюдал за их игрой. Несколько раз он одобрительно хмыкал, а иногда укоризненно покачивал головой.

Мяч снова получил Женька Курочкин. Он быстро пошёл по краю, низко ведя мяч. На пути его вырос Серёжка Вьюн. Женька успел подхватить мяч, но погасить скорость движения уже не смог. Всем телом он ударился о Серёжку, и оба покатились по площадке.