Хуже всего обстояли дела с навозом'7. Средняя лошадь производит около десяти килограммов навоза в день. 200 тысяч лошадей производят его более двух тысяч тонн. Каждый день, без выходных. Куда же девался весь этот навоз?
За несколько десятилетий до этого, когда количество лошадей в городах было сравнительно незначительным, существовал четко работавший рынок навоза: фермеры покупали его и вывозили, опять же с помощью лошадей, на свои поля. Но по мере взрывообразного роста городского населения (и поголовья лошадей в городах) проблема приобрела массовый характер. Навоз переполнял городские улицы подобно сугробам. В летнее время вонь поднималась до небес. Когда же наступал сезон дождей, то потоки конского навоза затапливали тротуары и наполняли подвалы жилых домов. Сегодня, когда вы любуетесь элегантным наклоном старых кирпичных домов Нью-Йорка, помните, что подобное архитектурное решение было связано с реальной необходимостью, дававшей домовладельцам хоть какую-то возможность подняться над морем конского навоза.
Лежавшие на улицах экскременты были крайне вредны для здоровья. Они представляли собой питательную среду для миллиардов мух, распространявших многие смертоносные заболевания. Крысы копались в горах навоза в поисках непереваренных зерен овса и остатков другого лошадиного корма — который, кстати, становился все более дорогим вследствие роста поголовья лошадей и связанного с ним спроса. Никто в то время не беспокоился о глобальном потеплении, но если бы это произошло, то лошадь превратилась бы во врага общества номер один, потому что навоз выделяет метан, крайне мощный парниковый газ.
В 1898 году в Нью-Йорке состоялась первая международная конференция по вопросам городского планирования. Главным в повестке дня был вопрос, связанный с конским навозом, потому что города во всем мире переживали в то время один и тот же кризис. Но решение так и не было найдено. «Зашедшая в тупик конференция по городскому планированию, — пишет Эрик Моррис, — заявила о бессмысленности продолжения работы и завершилась всего через три дня вместо запланированных десяти».
Казалось, что мир достиг состояния, когда города не могли выжить ни с лошадьми, ни без них.
И вдруг проблема исчезла. Это не было связано с действиями правительства или божественным вмешательством. Жители городов не организовывали общественных движений и не пропагандировали сдержанность, отказываясь от использования лошадиных сил. Проблема была решена путем технологических инноваций. Само собой, речь шла не о выведении пород лошадей, вырабатывавших меньше навоза. Лошади исчезли с улиц благодаря появлению электрического трамвая и автомобиля. Оба эти механизма оставляли значительно меньше мусора и работали гораздо более эффективно. Автомобиль, более дешевый при покупке и более легкий в управлении по сравнению с лошадью, был объявлен экологическим спасителем. Жители городов по всему миру смогли наконец глубоко дышать, не зажимая носы пальцами, и возобновить свой путь по дороге прогресса.
История, к сожалению, на этом не заканчивается. Решения, которые спасли мир в XX веке, начали представлять опасность в следующем столетии: и у автомобилей, и у электрических трамваев имеются свои негативные внешние факторы. Выбросы окиси углерода, связанные с использованием на протяжении столетия более чем миллиарда автомобилей и тысяч электростанций, работающих на угле, приводят к нагреванию атмосферы Земли. Подобно тому как продукты жизнедеятельности лошадей в свое время начинали угрожать цивилизации, сейчас то же самое происходит вследствие деятельности человека. Мартин Вейцман, экономист Гарвардского университета, занимающийся вопросами экологии, считает, что существует 5-процентная вероятность того, что глобальная температура повысится настолько, что будет «уничтожена планета Земля в привычном нам виде»18. В некоторых кругах — например, в СМИ, которые зачастую очень любят рассуждать о тех или иных апокалиптических сценариях, — фаталистические настроения заходят еще дальше.
Это не должно нас удивлять. Когда решение проблемы не находится прямо перед нашими глазами, нам свойственно считать, что проблема вообще не имеет решения. Но история раз за разом показывает нам, что подобные предположения неверны.
Мы не утверждаем, что наш мир совершенен. И не всякий прогресс хорош на самом деле. Даже широкомасштабные социальные реформы создают проблемы для тех или иных людей. Вот почему экономист Йозеф Шумпетер называл капитализм творческим разрушением.
Человечество, однако, обладает великолепной способностью находить технологические решения для неразрешимых на первый взгляд проблем, и, скорее всего, это произойдет и в случае глобального потепления. Дело здесь не в том, насколько мала или велика проблема. Человеческая изобретательность — при наличии надлежащих стимулов — развивается всегда. Еще более обнадеживающие новости состоят в том, что технологические решения зачастую оказываются гораздо проще (а следовательно, дешевле), чем могут представить себе пророки катастроф. В заключительной главе этой книги мы встретимся с бандой ренегатов-инженеров, создавших даже не один, а два проекта решения проблемы глобального потепления, каждый из которых может быть реализован с меньшими затратами, чем стоимость всех породистых лошадей на аукционе Keeneland в Кентукки.
Как ни странно, но цена конского навоза вновь выросла, причем настолько, что владельцы одной фермы в Массачусетсе не так давно обратились в полицию с требованием арестовать соседа, собиравшего навоз на их территории. По мнению соседа, данное недоразумение было вызвано тем, что предыдущий владелец фермы разрешал ему это делать. Однако новый владелец не согласился с этим и потребовал платы за собранный навоз в размере 600 долларов.
Кем же оказался этот сосед — любитель навоза? Не кем иным, как Мартином Вейцманом, экономистом, выдвинувшим пугающий прогноз глобального потепления.
«Поздравляю, — написал Вейцману один из коллег, когда эта история попала в газеты. — Большинство известных мне экономистов являются экспортерами дерьма. А ты, судя по всему, являешься среди них единственным импортером»19.
Борьба с лошадиным навозом, непреднамеренные последствия развития кабельного телевидения, опасности прогулок в нетрезвом состоянии: что общего между всем этим и экономикой?
Давайте договоримся не рассматривать экономический аспект этих историй, а вместо этого обратим внимание на то, как они иллюстрируют «экономический подход». Это выражение стало популярным благодаря Гэри Беккеру, ветерану-экономисту Чикагского университета, лауреату Нобелевской премии 1992 года. В своем выступлении после вручения премии он пояснил, что экономический подход «не предполагает, что людьми движет исключительно эгоизм или жажда наживы. Это метод анализа, а не предположения о конкретных мотивах... Поведение людей диктуется гораздо более широким набором ценностей и предпочтений».
Беккер начал свою карьеру с изучения вопросов, которым экономисты обычно не уделяют внимания: преступления и наказания, наркомания, распределение времени, плюсы и минусы женитьбы, забота о детях и разводы. Большинство его коллег даже и не задумывались над этими проблемами.
«В течение довольно долгого времени, — вспоминал он, — моя работа либо игнорировалась ведущими экономистами, либо встречала их серьезное сопротивление. Меня считали изгоем, и мало кто относился ко мне как к экономисту».
Ну что же, если Гэри Беккер занимался «не совсем экономикой», то мы хотели бы заняться тем же. По сути, Беккер на самом деле занимался фрикономикой — иными словами, попытками «обвенчать» экономический подход с безграничным и не знающим правил любопытством, — хотя само слово в то время еще не было изобретено20.
В своей нобелевской речи Беккер предположил, что экономический подход не является субъективным вопросом и вообще не связан с математическими способами объяснения экономики. Скорее экономический подход представляет собой решение изучать мир по-другому. Это систематический способ описания того, как люди принимают решения и как они меняют свои точки зрения; как они выбирают, кого любить, на ком жениться, кого ненавидеть или даже убить; как они поведут себя в нестандартной ситуации — например, украдут ли они кучу денег, если им представится возможность для этого. Экономический подход помогает понять, почему люди боятся одних вещей и обожают другие, почти такие же; он позволяет осознать, почему они склонны осуждать один тип поведения и превозносить другой, сходный с ним.
