Перед заходом солнца нам встретился небольшой ручеек, и мы остановились возле него на ночлег. Я сразу же прилег подремать, чтобы дежурить ночь у костра, а А.Ф. принялась готовить ужин. Когда я проснулся» она сказала, будто слышала где-то далеко выстрел. Если выстрел, то что могло бы это значить? Не разыскивает ли нас Пахом Степанович? Или мы находимся в районе реки Удом и? Как трудно, когда не знаешь обстановки… Черт побрал бы мою дурацкую самоуверенность, поставившую нас в столь глупое положение!
7 июля. Вечер. Почти весь день не встречали воды. Во второй половине дня, когда жажда окончательно изнурила нас, попалось, наконец, небольшое болотце. Мы отдохнули возле него и наполнили водой все, что было можно. Вода не первый сорт, из стоячего болотца, но и она показалась нам живительным напитком. Ночуем с двумя литрами воды, однако не унываем. Уж теперь-то мы находимся, повидимому, совсем недалеко от реки. Скорее бы к ней, а уж там дела пойдут по-иному.
Восхищаюсь А.Ф. Человек, попавший в критическое положение, становится тем, чем он есть на самом деле. Хочет он того или не хочет, но борьба за самосохранение, за то, чтобы выжить, срывает с него то условное покрывало, которое называется этикетом. Для того чтобы отобрать морально честных, истинно благородных людей, нужно их наблюдать в условиях опасности для жизни, в условиях крайнего напряжения всех сил. В таких именно условиях находимся сейчас мы. И если очень нелегко сейчас мне, втянувшемуся в трудности таежной жизни, то каково А.Ф.?
Девушка, никогда не видевшая тайги, дочь видного ученого, выросшая среди столичных удобств и не испытавшая нужды, наконец человек с очень чуткой и тонкой душой, она ведь беззащитна среди этой дикой, суровой природы.
Но как выглядит! Ничуть не изменила своим манерам, попрежнему добра и чутка ко мне, всегда опрятна, спокойна, с готовностью выполняет любое дело и слова не промолвит о том, что устала или что ей плохо. Стала только молчалива. Да и я молчалив в эти дни. Но как она похорошела! Поистине, нет на земле существа лучше и красивее, чем человек с подлинно благородной душой!
8 июля. 12 часов ночи. Очень трудно писать. Пишу - совсем не разберу что. Рука все еще дрожит, получаются каракули. Сегодняшний день был одним из самых счастливых, но и самых страшных в моей жизни. Вот как все получилось.
Утром, часам к десяти, мы израсходовали последний остаток воды в надежде, что скоро встретим реку или ручей. Но обманулись. Во второй половине дня, часа в четыре, Анюта сдалась. Она в изнеможении опустилась на землю и попросила дать ей отдохнуть. Глаза ее стали грустными, и только в глубине их светился лихорадочный блеск.
Я сел рядом, и она положила голову мне на колени. Потом придвинулась еще ближе и, прижавшись ко мне» спрятала лицо. Я почувствовал, что у нее вздрагивают плечи.
- Вы плачете? - испуганно спросил я.
- Витя… - сказала она тихо, если что-нибудь со мной случится…
Я взял ее голову и заглянул в лицо. На глазах были слезы. Мне стало невыносимо больно, и я призвал на помощь весь свой оптимизм, чтобы воодушевить ее. Она слушала тихо, потом так же тихо прижалась горячими губами к моей руке.
- Не знаю, выдержу ли я… - проговорила она, не меняя позы, - но если не выдержу, то чтоб ты знал: я так тебя люблю!..
Меня потрясли эти слова, сказанные в такую минуту и так мужественно. Ни жажды, ни усталости во мне и следа не осталось. И оттого ли, что мы хорошо отдохнули, или оттого, что так неожиданно произошло объяснение, - у обоих нас сразу прибавилось силы. Взявшись за руки, мы снова пошли.
Так мы шли, не встречая воды, пока над нами не сомкнулась темнота ночи. Жажда так измучила, что не хотелось даже разговаривать. Выбрали место для ночлега, и я принялся разжигать костер. Когда пламя разгорелось, я обратил внимание, что Анюта сидит в неестественной позе, запрокинув голову. От ужаса похолодело у меня в груди.
Наклонившись к ней, я нащупал ее пульс. Он бился ровно.
Мне стало понятно: у нее обморок от усталости.
Я схватил топорик и неподалеку от костра начал ожесточенно долбить землю. «До гальки докопаться! - стучала в мозгу единственная мысль. - Там должен быть водный горизонт. Не может быть, чтобы на этой пойменной равнине вода оказалась глубоко».
Земля поддавалась с трудом, но яма все же углублялась. Уже трудно стало выгребать рыхлую глину, а воды все нет. Пришлось расширить яму, чтобы стать ногами на дно. Это был нечеловеческий труд. Мне казалось, что топорик откалывает мизерные куски грунта, что мое намерение докопаться до воды фантастично и неосуществимо. Но бросать работу и в мыслях у меня не было. Я уже врылся в землю по пояс, как вдруг Анюта застонала. Я выскочил из ямы и бросился к ней. Стал тормошить ее, она открыла глаза.
- Я спала? - тихо спросила она.
- У тебя, кажется, был обморок, Анюта, - сказал я.
- Как чувствуешь себя, милая?
- Хорошо, только пить хочется… - слабо проговорила она и снова склонила голову.
Я попросил ее потерпеть и опять принялся за работу.
Думаю: «Зароюсь с головой, но до воды доберусь!»
- Ты копаешь колодец? - с тихим изумлением спросила Анюта, приподнялась и, шатаясь от слабости, подошла к яме. - Витя, ты же совсем ослабеешь, и тогда мы оба погибнем…
Но я продолжал работать и скоро по плечи ушел в землю. Анюта принимала у меня туесок с землей. В конце концов топорик лязгнул о камень. В первую секунду я смертельно перепугался, полагая, что началась кристаллическая порода. Но, пощупав рукой, обнаружил, что пошла галька. Расчет мой был верен: начался влажный суглинок, а потом и мокрая галька. Силы прибавились. Не жалея ногтей и пальцев, я стал руками разгребать легко поддающийся супесок с камешками и, наконец, почувствовал, что в яме собирается вода. Я попросил у Анюты котелок и через минуту вернул его, наполовину наполненным водой. Она отпила лишь несколько глотков и сейчас же протянула котелок мне:
- Пей сам, Витя, ты ведь очень устал… Мы напились досыта, и я, зачерпнув еще полный котелок воды, выбрался из ямы. Потом мы умылись, и Анюта попросила, чтобы я прилег отдохнуть, а сама принялась готовить ужин. Я вмиг уснул, разморенный усталостью, и, кажется, никогда так мертвецки не спал. Анюта разбудила меня, когда ужин был уже на «столе».
Сейчас она спит, завернувшись в дождевик и палатку, а я не могу нарадоваться, глядя на нее. Но, пожалуй, лягу и я, В этой мертвой глуши, кажется, можно вполне положиться на одного часового - Орлана.
Глава седьмая
Продолжение дневника Виктора Дубенцова.
10 июля. Утро. Ценой почти нечеловеческих усилий мы, кажется, наконец, приближаемся к цели. Вчерашний день принес нам новые испытания. С утра, как и все эти дни, шли среди дремучих зарослей ели, не встречая воды.
В обед были израсходованы последние остатки драгоценной влаги, припасенной из нашего колодца. Во второй половине дня Анюта снова стала слабеть. Под вечер она вдруг зашаталась и стала падать. Я подхватил ее под руки. Обморока не было.
До темноты оставалось два-три часа. Что делать? Я вскарабкался на самую высокую ель, чтобы разобраться в местности. Слева, километрах в семи-восьми, видны яруса высоких гор. На отлоге их, на открытой прилужной равнине блестит небольшое озеро. Но внимание мое сразу привлек заметно обозначающийся коридор среди леса, находящийся примерно в километре по направлению нашего пути. Я внимательно осмотрел его и понял, что его образовала река.
Эту радостную весть я сообщил Анюте, как только спустился на землю. Она приободрилась, но идти не смогла из-за сильной слабости. Тогда я решил нести ее. Она почти с ужасом восприняла эту меру спасения.
- Нет, нет, нет! - замахала она руками. - Ты совсем надорвешься, и мы пропадем.
Закинув за спину полупустые рюкзаки, я взял ее на руки. Идти было тяжело, кружилась голова. Я опускал Анюту, она делала несколько шагов сама, потом снова брал ее на руки. Вдруг она затормошила мое плечо:
