Девочка взрослела и вскоре стала гордой лебедью, которая искала новые ощущения в компаниях дворовых парней, а затем и университетских. Тогда ее жизнь тесно переплелась с закадычными подружками Миркой и Рэной. В них она нашла и мать, и отличных подруг. Тогда ей казалось, что ничего лучшего и быть не может. Одиночество с каждый днем отступало,  проблемы семьи постепенно уплывали на второй план. Василису это даже радовало. Как у других знакомых,  родители  Васи не пеклись о ней и чрезмерно не контролировали. Она была вольна. Но подруги исчезли, одиночество снова подкралось, норовя, приблизится так близко, что избавиться от покинутости было бы невозможно.

    Василиса с силой стукала ногами о ванну пытаясь унять боль, которая ранила не физически, а мысленно. Холодные ручейки душа стукали каплями о тело. Губы дрожали:

«Снится, что мне не дожить до весны,

Снится, что вовсе весна умерла

Страх во мне оставляет следы,

Я думала, что страх - это просто слова…»

   Тело снова заломило болью. Завернувшись в полотенце, она выбежала из ванной комнаты, пытаясь не встретиться с матерью, которая слишком поздно обратила на нее внимание.

   В машине было душно, Вася открыла окно, ветер обуял ее волосы, растрепывая их из непривычного пучка.

-Может, расскажешь что случилось? – спросила мама, держа руль одной рукой, а другой, крася губы. Василиса отвернула лицо, к окну, не отвечая. Мать вздохнула, покосившись в зеркало, увидела вместо дочери, ее серую тень. Вместо платья рваные джинсы, которые Вася  купила ради забавы и майка, которую дочка одевала, когда они делали ремонт у бабушки еще с остатками краски. Мать еле удержала вздох.

   За окнами машины мелькали обыденные улицы, обуянные дождем. Вася, в глубине души, пыталась подумать о  волнующих глубину сердца проблемах, но присущая ей упёртость  заставляла ее вдумываться в слова песни, которая монотонно глохла в недрах души.

    Высокое пятиэтажное здание высилось, пытаясь, дотянутся крышей до самого неба. Под крыльцом университета  толпилось кучу народа: кто глупо швырялся по небольшим группкам народа или сидел на лавочке со стопкой безликих книг, кто-то пережидал перемену, дыша свежим воздухом, или курил в облачке дыма. Каждый был с кем-то, но и был и сам по себе. Она поняла это позже: когда люди могли быстро ворваться в жизнь, принося кучу впечатлений и, так же, быстро уносились, подобные ветру, оставляя воспоминания.

    Мама шла позади, стуча каблуками -  они были неизменны в ее жизни. Лишь  ночью мать возвращалась домой и, снимая туфли, облачалась в тапочки. Василиса видела это крайне редко.

    Как всегда, у крыльца на лавочке сидела «ее компания», там и сидел Паша, сжимая в объятиях новую девушку. Скулы сами по себе задергались, а зубы сжались. Вася отвернулась. Кто-то из знакомых пытался ей помахать, но увидев волчьи взгляды «Васиной компании», одернули руку.

   Новая девушка Паши покосилась и рассмеялась в лицо:

-Это, кажется, наше слабое звено! Прощай, детка! – резал слух писклявый голос блондинки.

   Странные косые взгляды. Тогда Вася с трудом привыкла к ним. От неё отвернулись все.

    Кабинет за кабинетом. Кругом бежевые стены с картинами писателей, художников, физиков. Коридор узился, картин становилось еще больше, были слышны истошные крики людей, и, наконец, они остановились у двери ректора. Елена Витальевна – так звали ее мать, постучалась в дверь.

-Заходите! – этот тон голоса Вася запомнила навсегда - с хрипотцой и полный неприязни.

    Кабинет резал свет. После темного коридора он казался белоснежным. Вася осталась стоять, Елена Васильевна присела.

   Взгляды. Кругом взгляды. Взгляд Миры, полный напущенной гордости и злобы. Взгляд Рэны, оглядывающий её рваные джинсы и вытянутую футболку - чей взгляд она больше всего ненавидела. Мира покончила с дружбой - Василиса  это перенесла, но предательство Рэны было слишком сильным ударом в пах, чтобы это вынести, а затем смириться.

   Взгляд матери Миры был на крайнем пике злости, чем напомнила Васе здорового пса на цепи, который лаял, брызгая слюной, но ничего сделать, не мог.

-Да это она, – подтвердила Рэна, пряча лицо.

   Мать Васи недоуменно посмотрела на дочь, а затем смирно выслушала всю историю из уст Миры.

-Это она все сделала! Она меня побила, а все из-за глупой ревности к ее парню, представляете?! У меня в подтверждении есть доказательства.– Мира подняла майку, обнажив живот - на нем красовался огромный фиолетовый синяк.

    Тут Вася не вытерпела и рассмеялась.

-Верю! Верю! - Вася залилась аплодисментами, отчего на нее покосились все присутствующие. – Отличная игра! Станиславский бы сказал – полный пилотаж! -  мать сидела с каменным лицом лишь Вася знала, что ей стыдно. Ректор непонимающе вылупила глаза, а все остальные пооткрывали рты.

-На этом спектакль окончен! Слушать я этого не намерена. – Вася встала, как её потянули за майку вниз - это была мать. – Отпусти! – она с силой вырвалась и выбежала из кабинета. Крики ректора были слышны вплоть до того пока она не добежала до лестницы.

   Василиса знала мать, ее выдержку, знала, что она все выслушает, и пообещает все исправить, если это возможно. Обычный деловой разговор, каких у нее за день в офисе десятки.

   Третий этаж был пустым. Никого. Тем временем шли занятия, и она плюхнулась на кожаное  сидение у первого попавшегося кабинета. Тут было все чрезмерно дорого: само здание, которое было культурным достоянием восемнадцатого века, в стиле классицизма с тонкими колоннами на крыльце; нутро университета, увешанное картинами и достояниями, как и студентов, так и педагогов; мебель, техника, о чем другие учебные заведения и мечтать не могли. Тогда Вася еще больше заскучала по обычному деревянному стулу, в котором хоть физически, но чувствовалась опора.

   Руки тряслись, как у человека, не видевшего воды неделю. Она взяла ручку и лист. Писать было легче, чем рассказывать. Вася не струсила, нет. Это была ненависть: ненависть к доверчивому ректору, к каменной матери и двум бывшим подругам, а что-то говорить, для нее значило оправдываться, это она считала последним, что могла сделать. Почерк был неровным и корявым, он был таким всегда, но сейчас разобрать слова было крайне трудно. Последнее слово и жирная точка.

   Снова тонкие узкие ступени лестницы, по которым студенты уже привыкли подниматься, и грядущий кабинет ректора. Уверенный стук, шаг вперед и полные удивления взгляды. Мать так и сидела на своем стуле, гордо держа струной спину.

-Стоять, Василиса! И не вздумай убегать! Иначе…– грянула ректор. Василиса со стуком положила листок на стол и приторно попросив прощения у директора, шаркая кедами, удалилась.

  Она смеялась, громко, так что по стенам проходили мурашки эха. Затем подступили слезы, и различить ступени под ногами было невозможно. Ухватившись за перила, Василиса спустилась и выбежала из университета. На крыльце никого не было.

   Путь до дома она до сих пор не могла вспомнить точно, лишь размытые дождем улицы, кругом грязь, ходячие зонтики, и мутная дымка в глазах от влаги.

***

     Круги луж и мимо летящие машины. По обычаю у университета собрались толпы людей и словно муравьи метались с места на место. Солнце припекало голову, отчего Вася разрешила себе улыбнуться.

   Еще издалека она услышала звонкий смех Миры и тихий Рэны. Крыльцо было занято только их компанией. Никто не мог сунуть туда нос, ибо мог навлечь себе кучу проблем.

    Российские студенты разительно отличались от студентов других стран, но, как и там, и здесь были те, которые имели тяжелое влияние на многих. Это можно было бы назвать авторитетом, но авторитет - это уважение, а уважать Миру  было крайне трудно. Половина студенток то и делали, что,  либо ненавидели эту компанию, либо шли за ней по пятам. Те, что ненавидели, получили сполна. Не было открытой войны и неприязни, но Мира чувствовала возможное свержение и защищалась, как могла, унижая других.  Теперь и Вася в этих рядах. Но ненависть не была открытой, она была там где-то в закоулках сомнения и бешенства.