– Как только смогу. Сейчас появилось новое дело.

– Понятно, – в голосе не было осуждения. Просто констатация.

– Я постараюсь вырваться.

– Он сейчас без сознания. Спешки нет.

– Ладно.

– Позвони, когда соберешься.

– Конечно.

Они помолчали. Было много недосказанного, но ни один из них не решался облечь чувства и мысли в слова.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил Самсонов.

– Нет. Ну, ладно, счастливо. Мне надо идти, а то греча подгорит.

Самсонов с облегчением закончил разговор. Они не обсуждали то, что отец обречен, но молчать об этом было тоже нелегко.

Отсоединившись, Самсонов сразу набрал своего помощника, младшего следователя Дремина.

– Да, Валера? – почти сразу отозвался тот. – Как дела?

– Приеду – расскажу. – Среди своих коллег, в мире преступлений и полицейских, Самсонов чувствовал себя уверенно и спокойно: здесь все подчинялось правилам, и даже неожиданности входили в число чего-то… ожидаемого. На работе Самсонов ощущал, что мир не рушится, не разваливается на куски, раздираемый неизвестными силами. Главное – выслеживать и уничтожать зло, которое лезет отовсюду подобно ядовитой плесени. – Что удалось выяснить про убитых?

– Ну, про Бончовска довольно много, все-таки три недели назад начали расследование, материалы в наш отдел передали, а вот про Йорга пока что разузнали немного. Но я получил ордер на обыск, так что скоро отправимся на квартиры. Думаю, тогда узнаем побольше.

– Хорошо. Ищите, что может быть у жертв общего.

– Ясное дело. Не впервой.

– Ладно, а как насчет камер наблюдения? Зафиксировали что-нибудь?

– Все зафиксировали. Еще бы, тела-то оставлены были в таких местах, что странно даже…

– Давай ближе к делу, – прервал коллегу Самсонов.

– Пардон, шеф. Сию секунду. Значит, так: первое тело убийца привез на белом «Мицубиси», номера не разобрать – похоже, нарочно заляпан грязью. Труп Бончовска он оставил возле Медного всадника. Вторую жертву убийца привез к памятнику Екатерине Великой на черной «Волге». С номерами та же история. В обоих случаях убийца был в карнавальной маске зайца. Одежда темная, объемная, без надписей и логотипов. Выгрузив тела, уезжал на тех же автомобилях, на которых приезжал. Вот и все. Полтавин обещал выслать своих архаровцев осмотреть место у памятника Екатерине, хотя там уже поработала местная бригада экспертов. Они ему переслали все материалы. Но ты же знаешь, он любит все сам окинуть орлиным оком.

– Знаю, знаю. – Самсонов сел в машину, поправил зеркало заднего вида. Из него на старшего следователя взглянул человек лет тридцати пяти, с ежиком светло-русых волос, серыми глазами и тяжелым, плохо выбритым второпях подбородком. – Дай мне адрес Йорга, я подъеду к вам на обыск.

– Записывай.

Сарко сидел в темноте. Свет во всей комнате был погашен, и даже шторы тщательно задернуты, чтобы ни единый луч солнца не проник в обитель воспоминаний. Этот воображаемый зал из стекла и белоснежного мрамора был единственной святыней Сарко, тщательно оберегаемой от внешнего мира. Здесь он проводил свободное время, вышагивая по черным и белым плитам, в шахматном порядке покрывавшим пол. Здесь играла музыка – вальсы Шопена, симфонии Моцарта, детские песенки, которые когда-то звучали на проигрывателе пластинок. Сарко помнил все слова каждой из них. Он мог включать и выключать их всего лишь силой мысли, но сейчас его не интересовали мелодии. Он не собирался оставаться в этом зале, не собирался встречаться с Принцессой. У него были другие дела.

Глаза у Сарко были плотно закрыты, на лице не наблюдалось ни малейшего движения, потому что он был не здесь, в душной комнате, а далеко в прошлом, которое так прочно вросло в его сознание, что постепенно стало и настоящим, и даже будущим. Вообще Сарко надеялся, что рано или поздно оно превратится в вечность.

В центре зала находился огромный аквариум цилиндрической формы. Он был метра два в диаметре и метров семь в высоту. Внутри этого «стакана» кружились фиолетовые и пурпурные рыбки с тонкими, почти прозрачными плавниками, похожими на вуаль. Сарко не знал названия этих рыбок, он просто видел их много лет назад, запомнил и поместил сюда. Принцессе они нравились. Много лет назад у нее были такие же – в круглом аквариуме с керамическим гротом на дне. Теперь в «стакане» их было не меньше полусотни.

В святилище имелись и другие помещения. В голове Сарко хранил образы, которым не было места здесь, в шахматном зале. Они осквернили бы его, и поэтому держать их приходилось внизу, в подвале.

Сарко спустился на скоростном лифте метров на пятьдесят вглубь и оказался в мрачном подземелье – именно таком, какие показывают в фильмах ужасов. Здесь было сыро, пол выстилали плиты из грубого выщербленного гранита, а тусклый свет давали электрические лампочки в проволочных колпаках, вокруг которых вились бледные мотыльки.

Сарко шел по каменному полу, и его шаги гулко разносились под низкими сводами подвала. Впереди виднелись тяжелые люки, запертые мощными засовами. Оттуда, из недр узких скользких колодцев, доносились вопли. Страдание! Это единственное слово, которое могло бы верно описать причину этих криков.

Люки не были одинаковыми. Большая часть из них существовала для того, чтобы никогда не открываться, чтобы только сдерживать воспоминания, которые Сарко предпочел бы уничтожить, но его мозг упорно отказывался стереть их.

Но люки, к которым направлялся Сарко теперь, располагались отдельно. Крышки некоторых из них были откинуты: эти узилища ждали своего часа. Здесь, в подвале, пахло аммиаком и плесенью, кровью и экскрементами.

Сарко приблизился к первому запертому люку. Через отверстия в тяжелой крышке доносились вопли мужчины, с которого живьем содрали кожу. Подвешенный к крюку, он весь сочился, истекал жидкостями, блестел и вонял. Сарко представил, что крышка люка становится прозрачной и отступил на пару шагов, чтобы полюбоваться своей работой.

Вышло совсем неплохо. Может быть, не так идеально, как у набивших руку мастеров святой инквизиции, но человек страдал – это очевидно. Для Сарко этого было вполне достаточно. Он стоял, наблюдая за муками своей жертвы, чтобы убедиться, что боль достаточно сильна. Он даже готов был испытать ее на несколько секунд, чтобы убедиться, что человек получил сполна. Но разве есть на свете казнь, справедливая для него? Сарко был убежден, что нет. Он вдруг понял, что по его лицу катятся слезы. Это оттого, что никакая боль не сможет удовлетворить ненависть Сарко. Она сжигает его год за годом, и в душе его – черное пепелище! А когда-то там росли цветы. Целый сад говорящих цветов, с песчаными тропинками и зеркальным прудом с черными утками и белыми лебедями. Принцесса обожала бросать им крошки хлеба, следя, чтобы досталось каждому, даже самому нерешительному.

Душа рвалась из колодца, она хотела улететь из мрачного подвала, где была обречена на вечные муки. Сарко не собирался позволить ей этого. Он не испытывал ни малейшей жалости к этому человеку. Он освежевал бы его снова и снова, если бы мог. Но, к сожалению, умирают лишь однажды.

Сарко наклонился и отодвинул засов. С трудом откинув люк, он ухватил рванувшуюся вверх по колодцу душу за длинный окровавленный хвост, а другой рукой достал из кармана небольшую белую коробочку. Сарко раскрыл ее, поднес бьющуюся с пронзительными воплями душу к своему рту и дыхнул на нее. Воздух был ледяным и сразу заморозил душу, сделав ее неподвижной. Сарко аккуратно уложил ее на атласную подушечку внутри коробочки. Затем перевязал подарок красной ленточкой и сделал пышный бант. Придирчиво осмотрел и, удовлетворенный результатом, неторопливо вернулся к лифту, чтобы подняться в мраморный зал. Здесь он оставит коробочку для Принцессы. Она придет, когда он покинет святилище, потому что сегодня Сарко не чувствует себя в силах встретиться с ней. Может быть, завтра он будет готов, и тогда она расскажет, понравился ли ей сюрприз.