11. Во-вторых, сами предупреждения, приобщенные к делу, как доказательства моей вины, выходящей за рамки обвинения, являются заведомо недопустимыми, поскольку получены с нарушением сразу двух федеральных законов — «О СМИ» и «О противодействии экстремистской деятельности».

В этих предупреждениях утверждается, что газета «Дуэль» публиковала экстремистские материалы, но статья 4 Федерального закона «О средствах массовой информации» устанавливает: «Не допускается использование средств массовой информации в целях… осуществления экстремистской деятельности…». То есть любые претензии газете могут быть предъявлены только за деятельность по публикации экстремистских материалов, а не за тот или иной опубликованный материал, каким бы он ни был экстремистским. Соответственно, статья 8 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» установила: «В случае распространения через средство массовой информации экстремистских материалов либо выявления фактов, свидетельствующих о наличии в его деятельности признаков экстремизма…редакции…выносится предупреждение…». Закон четко оговорил, что одно предупреждение выносится за деятельность — за несколько опубликованных экстремистских материалов, а не за один материал, и, главное, эти материалы уже должны быть признаны экстремистскими. А материалы в газете «Дуэль», за которые вынесены предупреждения, признаны экстремистскими в законном порядке только в начале этого года и для того, чтобы оправдать обвинение против меня.

12. Для фабрикации собственных доказательств, следствие и прокуратура Москвы прикинулись умственно недоразвитыми дебилами, не понимающими ни требований закона, ни требований Генпрокуратуры, ни даже русского языка, а посему не способными даже понять, о чем пишется в куске газетного текста в 290 слов.

13. Следствие заказало экспертизу этого текста, причем по смыслу обвинения это обязана была быть комплексная политологическая, религиоведческая и социально-психологическая экспертиза. Поскольку текст статьи предельно ясен и короток, никакого завуалированного значения не имеет и следствие о завуалированном смысле не говорило, его не искало и о нем не упоминает, то не было никаких оснований привлекать лингвистов в помощь остальным специалистам. Тем не менее, следствие, вынеся постановление о назначении комплексной экспертизы, оперлось на сфальсифицированное заключение только лингвистов-авто-роведов ФСБ.

14. И этим лингвистам были поставлены на разрешение вопросы права — вопросы о наличии в тексте Дуброва объективной стороны экстремизма. Причем, вопросы права были поставлены прямо формулировками диспозиции статьи 1 закона «О противодействии экстремистской деятельности», а поскольку она включает в себя диспозицию статьи 280 и других статей УК РФ, то фактически лингвистам было предложено вынести приговор по нескольким статьям Уголовного кодекса.

15. И то, что следствие заказало лингвистам ответы именно на вопросы права, доказывается и самим гособвинителем Яковлевой. На заседании 14 января, она, пытаясь пояснить, почему экспертиза была поручена не специалистам социальной психологии, политики и религиоведам, а не имеющим отношения к делу лингвистам, заявила:

«Вопросы появления экспертизы, я полагаю, были закономерны. Ставились перед экспертом вопросы, о наличии в каких конкретно словах данных в лингвистических понятиях находятся те или иные нарушения закона», — а когда я обратил ее внимание на недопустимость ставить на разрешение лингвистам вопросов права — вопросы нарушения закона, Яковлева попыталась оправдаться следующей мыслью. «Я сказала «преступные деяния», а это не одно и то же, что преступление». С каких это пор преступные деяния перестали быть преступлениями и наличие преступных деяний начали выяснять не юристы, а лингвисты?

16. Такой постановкой вопросов следствие и прокуратура заказали экспертам сфальсифицировать доказательство по делу, причем, практически безнаказанно. Ведь субъективной стороной преступления по статье 307 УК РФ «Заведомо ложные показание, заключение эксперта или неправильный перевод» является умысел, а как можно доказать умысел эксперта в фабрикации заведомо ложного заключения, если эксперт дал ответы на вопросы не из своей области знаний? И дал их по запросу следствия?

17. Кроме этого, вопреки определению закона «О противодействии экстремистской деятельности» экспертам для оценки был дан не весь текст статьи Дуброва, а разрешено вырывать из контекста отдельные фразы и слова.

18. Уже в ходе судебного разбирательства обвинением был привлечен профессиональный лжесвидетель из подчиненной лобби Израиля организации, занимающейся установлением цензуры в российской прессе.

В итоге:

— втоптав в грязь положение статьи 29 Конституции РФ о свободе СМИ и запрете цензуры;

— проигнорировав положения закона «О СМИ» и закона «О противодействии экстремистской деятельности» о мерах против СМИ за экстремистскую деятельность, исключающих какое-либо уголовное наказание за публикацию каких угодно материалов и предусматривающих ответственность только за деятельность;

— проигнорировав статью 13 закона «О противодействии экстремистской деятельности» и статью 20.29 Кодекса об административных нарушениях, которые распространение даже заведомо экстремистских материалов считают правонарушением, а не преступлением;

— убрав из материалов дела ссылки на статьи 42, 43 и 46 закона «О СМИ», как на законное основание моей деятельности, как главного редактора;

— назвав один и тот же материал двумя заголовками и незаконно выделив материалы дела на Дуброва, чтобы рассмотреть его вину в его отсутствие;

— предложив суду рассмотреть дело об экстремизме материала Дуброва без Дуброва и его адвоката;

— устранив меня от процесса следствия и не дав поставить вопросы к экспертам;

— сфабриковав «доказательства» экстремизма статьи Дуброва, постановкой экспертам-лингвистам вопросов права,

следствие под руководством заместителя прокурора Москвы Юдина возбудило уголовное дело против заведомо невиновного, совершив деяние, предусмотренное статьями 299 УК РФ «Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности» и 303 УК РФ «Фальсификация доказательств».

Признаки этих преступлений:

1. Генпрокуратура требует, чтобы была доказана пропаганда, а в обвинительном заключении и слова такого нет.

2. Генпрокуратура требует не смешивать пропаганду с информацией, а следствие даже вопроса не ставило, является ли текст Дуброва пропагандой или констатацией фактов.

3. Генпрокуратура требует, чтобы исследовался смысл всего текста, а следствие заказало экспертам навыдергивать из текста отдельные слова.

4. Генпрокуратура требует указать и доказать наличие признаков преступного деяния, а гособвинитель обвиняет меня в призывах к четырем видам экстремистской деятельности, но не дает ни единого признака ни одного из видов этой деятельности — не сообщает, что именно должны делать люди, услышав эти призывы.

5. Следствие и прокуратура, ввиду простоты и ясности текста, не имели никаких оснований назначать экспертизу, но они ее назначили.

6. Вместо экспертов-политологов и социальных психологов, требуемых по смыслу обвинения, следствие поручило экспертизу только лингвистам, которых Генпрокуратура рекомендует привлекать лишь в случае исследования сложного текста. Предшествовавший суд с гособвинителем дошли до того, что одно предложение из двух русских слов не осилили самостоятельно понять и поручили исследовать их лингвистам.

7. Вместо постановки экспертам рекомендуемых Генпрокуратурой вопросов, экспертам ставились вопросы права — вопросы наличия преступления.

8. Совершенно глупая и бессмысленная нелепость содержания всех экспертиз в деле воспринимается следствием и гособвинителем за истинные откровения.

9. Генпрокуратура запрещает сводить исследования к простому пересказу цитат, а во всех Заключениях экспертов по моему делу нет ни малейших попыток хоть как-то аргументировать выводы экспертиз.