— Снаружи, на площадке, высокий стоит барельеф, — загадочно отвечал Морис Клау. — Прислонен он к стене. Помните тот барельеф?

— Конечно.

— Вечером не заглядывали вы за него, в треугольный промежуток, что таким образом создается?

— Не было причины. Там никто не смог бы спрятаться.

— Не смог бы, говорите вы? Нет? Объясняет мне то, мистер Корам, что не понимаете вы возможностей! Но если вы ошибаетесь, что тогда?

— Тогда человеку, который там прячется, придется до утра оставаться на месте. Ему не попасть ни в один из залов; все они заперты. Вниз он также не сможет спуститься, потому что в вестибюле дежурит охранник.

— Нет? Да? Вы дважды ошибаетесь! Первое — там кое-кто скрывается!

— Мистер Клау! — возбужденно начал Корам.

— Шшш! — поднял руку Морис Клау. — Без волнения. Волнение производит шум и действует на нервы. Далее, второе — заблуждаетесь вы, ибо вскоре прячущийся войдет в Египетский зал!

— Но как? Как, ради всего святого, он сможет войти?

— То увидим мы.

Донельзя заинтригованные, мы с Корамом одновременно обернулись к Морису Клау (мы стояли у окна по обе стороны от него); но Клау лишь помахал в воздухе длинным пальцем, призывая к молчанию — и мы волей-неволей умолкли.

Площадка у окна оказалась тесновата; стоя на своем посту той чудесной летней ночью, я чувствовал, что начинаю уставать от бесконечного ожидания. Меня утешала лишь мысль о том, что тайна обезглавленных мумий очень скоро будет раскрыта. Я жалел беднягу Гримсби, вынужденного прятаться, скорчившись в три погибели, в витрине Египетского зала: смысл загадочных маневров Клау был еще более непонятен ему, чем мне. Напрасно я напрягал ум, стараясь уловить связь между «Книгой светильников» и делом, что привело нас в музей.

Корам пошевелился, и я интуитивно понял, что он собирается заговорить.

— Тише, — прошептал Морис Клау.

В Египетском зале под нами блеснул луч света!

Я решил было, что какой-то шум привлек внимание Гримсби. Весь напрягшись, я наклонился вперед; Корам в волнении стал вглядываться в темноту.

Луч двинулся, осветив каждую витрину в дальнем углу зала, где прятался Гримсби, и наконец остановился на лице одной из мумий.

Теперь была смутно различима маленькая фигурка — фигурка человека, державшего фонарь. Он опасливо крался по залу. Видимо, у него имелся ключ от витрины, и секунду спустя он распахнул стеклянную дверь и вытащил мумию наружу.

В это мгновение на ночного гостя прыгнул Гримсби. Свет погас — и Морис Клау, отпрянув от окна, схватил Корама за руку, крича:

— Ключ от двери! Ключ от двери!

Менее чем через полминуты мы вбежали в Египетский зал. Корам зажег верхний свет. Прижавшись спиной к открытой двери витрины, в наручниках, с безумным взглядом, перед нами предстал — мистер Марк Петтигрю!

Нужно было видеть в этот момент лицо Корама — ведь знаменитый археолог, стоявший теперь перед нами в оковах, был попечителем музея Мензье!

— Мистер Петтигрю! — хрипло воскликнул Корам. — Мистер Петтигрю! Произошла какая-то ошибка…

— Ошибки нет, достопочтенный сэр, — загромыхал Морис Клау. — Глядите, при нем острый нож, чтобы с помощью его отрезать голову жреца!

Клау был прав. На полу рядом с упавшей мумией лежал раскрытый нож!

Гримсби тяжело дышал и удивленно поглядывал на своего пленника. Петтигрю, похоже, еще не осознал, что случилось. Корам нервно прочистил горло.

То была одна из самых странных сцен, какую мне доводилось видеть.

— Мистер Петтигрю, — начал Корам, — не соблаговолите ли объяснить…

— Я дам объяснение вам, — прервал его Морис Клау. — Вы спрашиваете, — и он воздел длинный палец, — зачем было мистеру Петтигрю отрезать голову у собственной мумии? Ответ мой — затем же, зачем отрезал мистер Петтигрю голову у мумии из «Сотбис». Отвечаю — затем же, зачем отрезал он голову мумии в моем доме и явился сюда, дабы отрубить голову четвертой мумии. Что ищет он здесь? Ищет он «Книгу светильников»!

Клау умолк, обводя нас взглядом. Вероятно, за исключением пленника, я один понимал смысл его слов.

— Изложил я мистеру Сирльзу, — продолжал Клау, — историю той книги. Содержался в ней ритуал древней египетской церемониальной магии. Она бесценна; даровала она владельцам своим власть, что превыше власти царей!

Но когда настал конец роду Панхаура, исчезла книга. Где очутилась она? Как гласит весьма редкая летопись — сохранились лишь две копии ее, причем находится одна у меня, другая же у мистера Петтигрю! — была спрятана книга в черепе мумии жреца либо жрицы храма!

Петтигрю глядел на него в немом изумлении.

— Мистер Петтигрю только недавно приобрел ценный манускрипт, где говорится о том; и будучи большим энтузиастом, джентльмены, — он широко развел руки, — ибо все мы, коллекционеры, энтузиастами являемся, принялся мистер Петтигрю за работу, обезглавив первую попавшуюся мумию жрицы того храма. То была его мумия. Но бесценного папируса в ее черепе не было! Все те мумии известны в истории; в Европе их всего лишь пять.

— Пять? — выпалил Петтигрю.

— Да, пять, — ответил Клау. — Вы считали, что только четыре, а? Притворяясь неведущим, позвали вы полицию и показали изуродованную мумию. То было хорошо. То было умно. После того никто не подозревал вас в преступлениях — никто, кроме старого глупца, каковой знал, что приобрели вы вторую копию той ценной, наставительной летописи! И вы не колеблясь воспользовались ключами, полученными в качестве попечителя, дабы добраться до мумии Мензье.

Клау обернулся к Гримсби и Кораму.

— Джентльмены, судебного преследования не будет. Лихорадка познания — болезнь, но никогда не преступление.

— Согласен, — отвечал Корам. — Ареста и суда не будет; скандал нам ни к чему. Мистер Петтигрю, мне очень, очень жаль.

Гримсби с кислой миной освободил нашего пленника от наручников. На морщинистом лице Петтигрю появилось странное выражение.

— Больше всего я лично сожалею о том, — сказал он сухо, но с горевшим в глазах пылким огнем истинного исследователя, — и простите мне эти слова, Корам, ибо я глубоко вам обязан — что не смогу теперь отрезать голову четвертой мумии!

Мистер Марк Петтигрю, вне всякого сомнения, был весьма настойчивым, несдержанным на язык и язвительным человеком.

— Это бесполезно, — загрохотал Морис Клау. — Два года назад, в Египте, я нашел пятую мумию! И тогда, — он картинно воздел руки, — я обезглавил ее!

— Что?! — вскричал Петтигрю и е безумным взором бросился на Клау.

— Ах! — проговорил Клау, не сдвинувшись с места. — В том-то и вопрос есть — что? И я вам не скажу!

Он извлек из кармана пузырек и увлажнил вербеной лицо мистера Петтигрю.

Футляры для мумий. Гравюра из книги Б. де Монфокона «L’Antiquite expliquee et representee en figures» (1719–1724)

Артур Вейгалл

ЗЛЫЕ ЧАРЫ ДРЕВНЕЕГИПЕТСКИХ ДУХОВ

(1924)

{42}

В период недавних раскопок, которые привели к открытию гробницы Тутанхамона, в доме мистера Говарда Картера обитала канарейка, ежедневно радовавшая его счастливыми песнями. Но в тот день, когда был обнаружен вход в гробницу, в дом пробралась кобра, внезапно набросилась на птичку и проглотила ее. Кобры в Египте редки, зимой же почти не встречаются; однако в древние времена они считались символом царской власти, и фараоны носили на лбу знак кобры, словно подчеркивая свою силу и способность нанести врагу смертельный укус. Поэтому люди, верящие в предзнаменования и проклятия, интерпретировали случай с канарейкой так: дух новонайденного фараона, в подобающем виде царственной кобры, уничтожил счастье исследователей, символом которого выступала типичная для мирного английского дома певчая птичка.

На исходе сезона лорд Карнарвон получил таинственный укус в лицо и умер.

Миллионы людей по всему миру задавались вопросом, не была ли смерть исследователя гробницы вызвана каким-то исходящим из нее зловещим влиянием; распространился даже рассказ о том, что на стене царской усыпальницы было написано определенное проклятие. Это, однако, выдумка.