Наконец Тардиента – оживленный городок, масса солдат, повозки, боеприпасы, уйма автомобилей и автобусов, железнодорожная станция, бронепоезд на путях.
Мы находим штаб милиционных частей. Здесь вдруг трогательная встреча – Марина видит своего брата Альбера. Небольшого роста, хрупкий, легкий, он очень в пару сестре. Был портным, а теперь хочет стать командиром, и уже командир, – он член военного комитета тардиентской колонны, командует отдельными подразделениями и ходит с ними в бой. Он весел и даже шутлив – редкость для каталонца.
Колонна велика – несколько тысяч человек, в том числе несколько сот иностранных добровольцев. Есть батальоны имени Карла Маркса, Тельмана, Чапаева. Колонной руководит комитет, его исполнительный орган – тройка, в составе кадрового офицера («текнико»), социалиста дель Баррио и коммуниста Труэвы. Все они держатся дружно, весело, по-молодому. Нас они встречают с энтузиазмом и сейчас же целой толпой ведут все показывать.
У Ангиеса кадровые части не приближаются к противнику и фактически не воюют с ним. Здесь, наоборот, все слишком вынесено в первую линию. Высокий бетонный акведук служит основным укрепленным рубежом. Акведук – в зоне обстрела противника. На нем и под ним тардиентовцы расставили пулеметы и минометы. Но этим и исчерпывается вся глубина обороны. В пятидесяти шагах – уже сама деревня, казармы, штаб, склады боеприпасов. Противовоздушной обороны и наблюдения никакого нет.
Все-таки здесь много смелости, отваги, инициативы и преданности борьбе. По утрам на площади обучают новичков строю, мелкой тактике, ружейным приемам. В кружках учат стрельбе и сборке пулемета. Каждый день ходят в разведку и с чем-нибудь возвращаются – с пленным, с винтовкой, с продовольствием. Среди бойцов большая политработа, каждый день митинги, каждый день газеты, есть радио, кино. У всех стремление учиться военному делу, жадность к военным знаниям и страшная досада на недостаток их. Хименес облазил пулеметные посты и артиллерийские позиции, затем сел у подоконника, попросил бумаги, вынул цветные карандаши, надел очки и сделал простенькие, но тщательные кроки – более целесообразное расположение орудий и пулеметных точек. Это привело все руководство в восторг. Хименеса обнимали, и даже кадровый офицер, единственный «текнико» в Тардиенте, довольно ревнивый, посмотрев, сказал, что вполне одобряет.
На кладбище заравнивают и забрасывают камешками свежую могилу. Оказывается, вчера случилась история. Трое товарищей повезли в Барселону деньги и ценности, собранные крестьянами на антифашистскую борьбу. В деревне Монсон какие-то местные болваны задержали их, не разобрались в документах, обыскали, нашли много денег, тут же расстреляли всех как фашистов, вывозящих ценности, и торжественно явились сюда же, в Тардиенту, со своей добычей. Их судили, но простили: полуграмотные крестьяне, думали сделать как лучше… Товарищей хоронят пока безыменно, могилу маскируют, – кто знает, в чьих руках может еще оказаться Тардиента.
В колонне – большинство рабочих, но большая прослойка интеллигенции: инженеры, юристы, студенты. Здесь и два тореадора – они быстро обучились метать ручные гранаты. Профсоюз тореадоров в Мадриде мобилизовал себя в распоряжение правительства, торреро храбро дерутся против фашистов. Впрочем, торреро города Севильи отдали себя в распоряжение мятежного генерала Кейпо де Льяно…
Под вечер начинают медленно перестреливаться пушки. В местном трактире начинается общее собрание крестьян. Вторичное собрание, потому что вчера уже было собрание по тому же вопросу. Несколько анархистов собрали крестьян и объявили Тардиенту коммуной.
Им не возражали, но наутро возникли споры и ропот, группа пошла к Труэве и попросила его, как военного комиссара, разобраться в этом деле.
Очень острые и сложные вопросы сейчас – это о распределении земли и урожая, о формах хозяйства. Почти повсюду земля, конфискованная у фашистских помещиков, распределяется между беднейшими крестьянами и батраками. Урожай с помещичьих полей убирают совместно крестьяне и батраки и делят соответственно труду каждого, участвовавшего в уборке. Иногда делят по семейному признаку, по числу едоков. Но в прифронтовой полосе появилось несколько групп анархистов и троцкистов. Они добиваются, во-первых, немедленной коллективизации всех крестьянских хозяйств, во-вторых, реквизиции урожая с помещичьих полей в распоряжение сельских комитетов и, в-третьих, конфискации земли у средних крестьян, имеющих по пять-шесть гектаров. Приказами и угрозами было создано несколько подобных коллективов.
Низкая зала с каменным полом и деревянными столбами набита до отказа. Тлеет керосиновая лампа – ток берегут для кино. Крепкий дух кожи и крутого Канарского табака. Если бы не триста черных беретов, не бумажные веера у мужчин, можно бы поверить, что мы в кубанской станице.
Труэва произносит небольшую вступительную речь. Он разъясняет, что борьба ведется против фашистских помещиков, за республику, за свободу крестьян, за их право устраивать свою жизнь и труд по своему усмотрению. Никто не может навязывать арагонским крестьянам свою волю. И в отношении коммуны – это дело могут решить только крестьяне, никто, кроме них, никто за них. Колонна, в лице военного комиссара, может только обещать, что оградит крестьян от чьих бы то ни было насильственных мероприятий.
Общее удовлетворение. Крики «муй бьен» (очень хорошо).
Из залы спрашивают Труэву, не коммунист ли он. Отвечает, что да, коммунист, вернее – член Объединений каталонской Социалистической партии, но что это сейчас не имеет значения, потому что он здесь представляет военную колонну и весь Народный фронт.
Он невысокого роста, коренаст, крепок, был горняком, затем поваром, сидел в тюрьме, молод, одет в полувоенную форму с ремнями и пистолетом.
Поступает предложение – разрешить присутствовать на собрании только крестьянам и батракам Тардиенты. И другое предложение – присутствовать всем желающим, но говорить только крестьянам. Принимается второе.
Говорит председатель тардиентского синдиката (союз батраков и малоземельных крестьян, нечто вроде комитета бедноты). Он считает, что вчерашнее решение о коллективизации принято без участия большинства крестьян. Во всяком случае, оно должно быть еще раз обсуждено.
Одобрение собрания.
Голос из задних рядов заявляет, что вчера в табачной очереди очень ругали комитет. Он призывает вчерашних критиков выступить здесь. Буря в зале, протесты и одобрения, свист, крики «муй бьен». Никто не объявляется.
Крестьянин средних лет говорит смущенно, предлагает работать пока индивидуально, а там, после войны, вопрос встанет опять. Одобрения. Еще два оратора выступают с тем же.
Спор о разделе урожая этого года на конфискованных землях. Одни требуют раздела поровну, по дворам, другие – чтобы синдикат распределил по степени нуждаемости, по едокам.
Есть еще урожай, не скошенный из-за военных действий. Молодой парень выступает с предложением: пусть каждый скосит себе пшеницы, сколько сможет, за свой страх, под огнем фашистов. Кто больше рискнет своей шкурой, тот больше и получит. Это встречает одобрение. Но вмешивается Труэва. Он считает предложение недостойным: «Мы все братья и не станем подвергать друг друга опасности из-за мешка зерна». Он предлагает собрать урожай в обстреливаемой зоне сообща, а военная колонна будет охранять крестьян. Зерно разделить по количеству затраченного труда и нуждаемости. Собрание склоняется на сторону Труэвы.
Уже восемь часов, и дело идет к концу. Но новый оратор нарушает равновесие. Взволнованными, страстными словами он убеждает жителей Тардиенты перестать быть эгоистами, начать делить все поровну, – не для этого ли ведется эта кровавая война? Надо подтвердить вчерашнее решение и сейчас установить свободный коммунизм. Надо конфисковать землю не только у помещиков, но и у богатых и у средних крестьян.
Крики, свист, ругань, хлопки, возгласы «муй бьен».
Вслед за первым еще пять анархистских ораторов идут в атаку. Собрание растерянно, часть хлопает, часть молчит. Все устали. Председатель синдиката предлагает голосовать. Первый анархист выступает против. Разве такие вещи решаются голосованием! Здесь нужен порыв, единое стремление, вихрь, вдохновение. При голосовании каждый думает о себе. Голосование – это эгоизм. Не надо голосования!
