– Процедура была проведена не по правилам, она недействительна! – попытался убедить то ли других, то ли себя мужчина, отползая подальше от скорого на расправу старика.

– Вертел я эти правила, – сообщил ему с широкой ухмылкой престарелый поп, шагая следом. – И ты не бойся. Слишком длинные молитвы в моей дырявой памяти держатся плоховато, но уж постановку аурной печати анафемы забыть покуда не получилось. Первоклассную теперь несешь на себе отметину! Такую черта с два кто сотрет, окромя уполномоченных на то органов.

– Я до вашего архиерея дойду! – вскрикнул Пахом и сжался как кутенок, когда старик поднял его одной рукой в воздух. За шею. – У меня не последнее место в медной гильдии… Вам этого так не оставят…

– Вертел я всю вашу гильдию, – проникновенно сообщил задыхающемуся мужчине священнослужитель и нанес ему удар в живот. – А архиерей наш вертел ее с куда как большей скоростью и соответствующими моменту торжественными песнопениями. Так, парни, если у кого будут вопросы, то он сопротивлялся при задержании.

Свою прочувствованную речь старик сопровождал все новыми и новыми ударами, медленно превращая живот жертвы в кровавое месиво. Впрочем, шипы его кастетов погружались в кожу не слишком глубоко, и оттого раны являлись болезненными, но неопасными.

– Такая мразь действительно может начать вонять на всю Москву, – счел нужным заметить один из бойцов. – Ваше преподобие, может, официально оформим протокол его задержания как свидетеля? И засунем в камеру к уголовникам на пару деньков. А там уж Бог ему судья, а претензии по поводу травм к тем, кто уже ушел по этапу. Ну или заупокойная понадобится, коли совсем душегубы распояшутся.

– Вы не можете! Вы не имеете права! – просипел Пахом, взирая на попа с плескавшимся в глазах суеверным ужасом. – Вы же пастырь душ, носитель слова божьего!

– Вертел я твои права, – улыбнулся старик и сделал знак бойцам, которые проворно стали обратно натягивать на голову дергающемуся мужчине мешок. – Моей обязанностью как раз и является наставлять заблудших овец на путь истинный и состригать с их шкур пороки и ересь. А ты основательно запаршивел, грешник. И уже успел отравить своим ядом как минимум одну юную душу. А скорее и больше, если вспомнить о твоей семье. Раз они не возражали против такого обращения с этим юношей, то как минимум виновны в гордыне и безразличии. Так, теперь ты, сын мой.

Олег вздрогнул, решив, что теперь настала его пора подвергнуться безжалостному избиению и анафеме. На последнюю, впрочем, парню было плевать. Он раньше считал себя закоренелым атеистом, и хотя теперь его жизненный опыт существенно обогатился по части сверхъестественных событий, все еще цеплялся за старые морально-нравственные ориентиры. И важность недовольства церкви в его шкале ценностей числилась где-то между испорченным завтраком и испачканными туфлями. Конечно, если к данному наказанию не прилагается толпа фанатиков, готовая с радостными воплями тащить Олега на костер.

– Ты уже подумал над теми вещами, которые возьмешь с собой в училище? – проникновенно поинтересовался старый священник.

Парень отрицательно покачал головой. Возможно, законный хозяин тела на эту тему и размышлял, но – увы, его память пропала вместе с личностью и душой. С легким злорадством Олег подумал о том, что сила духа очень пригодится в медленно увядающей под капельницей оболочке. Неудачливый колдун успешно сменял шило на мыло и вряд ли остался доволен совершенной сделкой. Сомнительно, чтобы симпатичная мордашка и полный комплект конечностей могли считаться достойной заменой неподвижности тела и отказывающим почкам. Скорее всего, даже никакая магия не поможет. Если парень вообще ею владел, а не просто смог заставить сработать артефакт, судя по услышанному, рассчитанный чуть ли не на дебилов.

– Отлично, тогда я помогу собраться и провожу до училища. Ну и заодно попробую успокоить мятущуюся душу и наставить ее на путь истинный, – решил старый поп и тепло улыбнулся. – Думаю, не стоит тебе оставаться в этих стенах после сегодняшнего. В конце-то концов, днем раньше или позже покинешь ты родные стены, многого это не изменит. Кстати, меня зовут Бонифаций.

– Ол-лег, – слегка запинаясь, представился парень и попробовал встать. К его удивлению, это вполне получилось. Пусть и с некоторым трудом. Видимо, манипуляции священника с тем золотым светом не прошли даром. – Вы хотите помочь мне? Но почему? Я же… Демона призывал… Да и вообще… Зачем?

– Кто еще, если не я? – развел руками старик и с тяжелым вздохом сгорбился. Казалось, из него будто выдернули стальной стержень, поддерживающий могучие плечи распрямленными. – Петров, ты тут сам все оформишь? Впаяй этому субчику обвинений побольше, авось хоть от чего-то не отбрешется.

– Конечно, ваше преподобие, – откликнулся командир ворвавшегося в дом отряда. – Тем более раз парень еще не признан полностью дееспособным, за его действия должен отвечать официальный опекун. И статью за небрежное хранение потенциально опасных артефактов он заслужил целиком и полностью. А если бы до печати призыва добрался кто-то из его малолетних детей? Демону-то на возраст плевать, ему главное, чтобы привязка по крови вытащила его в наш мир.

Олег сделал один шаг по направлению к дверям, пошатнулся и тут же изо всех сил замахал руками в попытке сохранить равновесие. И это ему не удалось. С испуганным взвизгом он рухнул вниз, да к тому же еще по пути как-то умудрился вцепиться в подошедшего к нему священника. И его тоже опрокинул.

– Отец Бонифаций, да вы у нас, оказывается, еще ого-го-го! – хмыкнула та самая женщина, которая осматривала парня. – С места происшествия даже тревожная группа городовых не ушла, а вы уже руки по отношению к виновнику чрезвычайного происшествия распускаете. Интересно, что было бы, окажись на его месте молоденькая ведьмочка.

– Ну, после девяностолетнего юбилея лечиться от постыдных болезней не так уж и стыдно. Жаль только, не везет последние годы на симпатичных задержанных. Если и попадается ведьма без патента, то годится она мне в матери, – философски заметил старик, поднимаясь сам и поднимая оцепеневшего Олега. – Какие раны еще болят? Видимо, я действительно стал слишком стар, раз не смог провести полноценного исцеления свежих травм аж с двух полных попыток.

– Да нет, все нормально… – Олег действительно больше не чувствовал боли, хотя готов был поклясться в том, что получил сегодня, по меньшей мере, два-три перелома. – Просто слабость. И эта нога… Я никак к ней не привыкну.

– Да лучше бы тебя там совсем спалило, тварь! – крикнул ему в спину Пахом Коробейников. – Иди отсюда, и чтобы больше я тебя не видел! Уверен, тебе понравится жить в училище вместе с толпой немытых крестьян! В хлеву со свиньями таким, как вы, место!

– Война ужасна. Но иногда мир становится еще хуже, ведь за годы спокойствия начинает плодиться та мразь, которую во время конфликтов просто режут. – Старый священник тяжело вздохнул, взял с ближайшей полки томик поувесистее и не глядя швырнул его за спину.

– А-а-а! Мой глаз! – взвыл мужчина, получивший углом тяжелого фолианта по лицу. – Ы! Как больно!

– Хорошо бросаете, отец Бонифаций, – оценил Олег, напоследок оглянувшись на едва не убившего его типа. Тот как раз крутился на полу, пытаясь содрать со своей головы мешок или освободить руки, чтобы добраться ими до пострадавшего органа зрения. – Я бы даже сказал, профессионально.

– А то! – довольно хмыкнул старик, почесывая подбородок окровавленным кастетом. – Гренадер его величества – это вам не хухры-мухры! Я помню еще Вторую мировую, пусть и самый ее конец. А уж в каком количестве малых войн и конфликтов после того участвовал, так и вообще сосчитать невозможно. Семьдесят лет выслуги, в сентябре семьдесят первый пойдет. Ну, если считать вместе с тем сроком, который я числюсь боевым экзорцистом при тревожных группах городовых.

– Это… впечатляет, – только и смог сказать Олег. – В каком же году вы поступили на службу?

– Ну, так в две тысячи сто семьдесят пятом, если от Рождества Христова, – довольно откликнулся священник, чем погрузил парня в состояние полнейшего смятения. Он окончательно перестал хоть что-то понимать. А также был вынужден констатировать свое полное незнание реалий этого мира. Ведь его родным он не являлся совершенно точно.