– Что случилось? – спросил он, появляясь в комнате. – Меня так спешно изъяли из парка. А погода солнечная, красота.

– Беда случилась, – не стал деликатничать татхагатха. – Наш начальник тайной службы, по всей видимости, предатель.

– Действительно, беда.

– И еще, – добавила Каэ, помрачнев, – я думаю, что в окрестностях Салмакиды объявился мардагайл.

– А это уже слишком, – сказал Барнаба, бледнея. – Мардагайл у тебя в стране?

– У меня в стране, я смотрю, многое изменилось. Пора действовать, Барнаба.

– Это уже понятно. Я вот с монахами поговорил. Каэ, прошу тебя, пусть Нингишзида допросит тех, кто дожидается в приемной, а мы с тобой кое‑что обсудим. Мне наши монахи подсказали одну интересную мысль. Все‑таки одна голова хорошо, а четыре лучше...

– И думать не моги! – рявкнула Каэ.

– Я же в переносном смысле!

– И в переносном не думай.

– Хорошо, – подозрительно кротко сказал Барнаба.

Но, выходя из комнаты, шеей все‑таки повертел так будто примерял на нее дополнительный предмет...

* * *

Да‑Гуа, Ши‑Гуа и Ма‑Гуа устроились около любимого фонтана Каэ, в центре которого веселый дельфин летел на косо положенной глыбе прозрачного зеленого камня... Барнаба составил компанию золотисто‑оранжевым плодам хурмы, страстным поклонником которой стал с того времени, как воплотился в человеческий облик. Сочные сладкие эти фрукты он истреблял в громадных количествах – и сейчас, похоже, интересовался ими больше, нежели предстоящей беседой. Сама Интагейя Сангасойя напряженно ждала, когда монахи наконец сообщат то, ради чего и звали ее.

Да‑Гуа не без зависти смотрит, как Барнаба поглощает лакомство, и произносит:

– Мы подумали, ты не знаешь главного.

– И что нынче главное? – спрашивает она.

– Главное, что Древние боги не создавали этот мир и были здесь далеко не самыми первыми.

Каэтана в изумлении смотрит на монахов, затем на Время:

– Ты тоже это знал? Да что я спрашиваю? Конечно знал, ты же при этом присутствовал. И ты молчал!

– Я же говорил, – насупливается Барнаба, – что не знаю, о чем упоминать, о чем – нет. Кто его знает, что главное. Это уж когда они подсказали, я подумал: и впрямь в этом мире не все так, как рассказывают легенды.

– Давайте по порядку, – пробует Каэ собрать разлетающиеся мысли.

– Твой отец, Барахой, подобрал эту планету после того, как на ней разыгралась решающая битва. Подробностей этой битвы никто не знает, кроме Барнабы, – говорит Ши‑Гуа.

– Я не помню, что было здесь, а что в другом мире, – слабо отбивается толстяк.

– О боги!!! – восклицает Каэ.

Ей становится страшно, и она дергает воротник своего драгоценного плаща, пытаясь ослабить его.

– До Древних богов этот мир успел и расцвести, и погибнуть, – продолжает Да‑Гуа. – Те боги, которым поклонялось в начале времен племя йаш чан, ставшее предками твоих детей – сангасоев, и есть прежние хозяева Арнемвенда. Тогда, при них, не только этот континент, но и вся планета называлась Вард. Это уже при Барахое она получила новое название. Но и старое, как видишь, сохранилось.

– Понятно, – говорит Каэтана. – Дополнительные новости лучше выкладывайте сразу. А то порциями я, похоже, не выдержу. Значит, если я правильно поняла, отец занял место предыдущих богов так же, как Новые боги попытались сделать с нами.

– Именно так, Великая Богиня, – кивает Ма‑Гуа.

– И где они теперь?

– Большинство из них умерло – боги часто исчезают, если лишаются той энергии, которая питает их. Люди перестали верить в старых богов, и их не стало. Некоторые существуют и по сей день, но они слабы и мало что значат в нынешней истории Арнемвенда.

– Ничего подобного, – возражает Каэ. – Так не бывает. Все имеет свое значение.

– Мудро, – соглашается Ши‑Гуа.

– Мы об этом и хотели поговорить, – улыбается Да‑Гуа.

Ма‑Гуа молчит.

– Прежняя битва разыгралась на территории Сонандана, – неожиданно вставляет Барнаба, хрустя золотым плодом.

– Что? – вскрикивают все четверо.

– А что я такого сказал? – искренне интересуется Время.

– Ты сказал, что та битва была в Сонандане...

– Не помню. – Барнаба невинно смотрит в глаза Каэтане. – Но если я что‑то сказал – значит, правда. Я ничего не путаю, я только не помню.

– Гениальная постановка вопроса. – Каэ бледнеет, краснеет, ломает пальцы. – Что скажете? – обращается она к монахам.

– Это было так давно, что не стоит делать поспешных выводов, не зная фактов, – тихо говорит Ма‑Гуа.

– Ты должна немедленно встретиться с прежними богами, – говорит Ши‑Гуа.

Да‑Гуа молчит.

– Не волнуйся, я пойду с тобой, – весело говорит Барнаба.

– А, тогда я совершенно спокойна.

Каэтана смотрит на запад, где вздымаются горы Онодонги. Где‑то там, в дремучих лесах, растущих на крутых склонах самой древней горной гряды этого мира, живет гордое племя йаш чан. Вернее, те остатки племени, что два тысячелетия тому назад не захотели прийти и поселиться в Сонандане, а остались верны своим божествам – Ан Дархан Тойону и Джесегей Тойону. Интагейя Сангасойя всегда думала, что эти боги – ровесники ее отца, а оказалось, что это у них Барахой в свое время отнял власть над миром.

И щемящее чувство вины перед этой планетой и людьми, ее населяющими, и огромное чувство ответственности непомерной тяжестью легли на хрупкие плечи богини. И она в который уже раз подумала, что быть человеком и отвечать только за себя – как же это прекрасно.

– Что бы ни случилось теперь в Сонандане, – говорит Да‑Гуа, – как бы ни требовалось здесь твое присутствие, только разговор с прежними богами решит часть твоей проблемы.

– Правда, только часть, – уточняет Ма‑Гуа.

Ши‑Гуа молчит.

– Почему ты назвала это место Салмакидой? – неожиданно спрашивает Барнаба.

– По‑моему, я слышала какую‑то очень красивую местную легенду о нимфе Салмакиде, – силится вспомнить Каэ. – А что?

– Мне кажется, но я не уверен, – поднимает Барнаба вверх сразу два указательных пальца, – что Салмакида – это не нимфа. Что‑то с этим именем связано гораздо более важное. Нет, не помню...

– Прекрасно, нет, прекрасно! – Каэтана в ярости. – Мне нужно поговорить с кем‑нибудь из...

Она поворачивается, не обращая внимания ни на Время, ни на монахов, и бежит в сторону храма.

– Ей тяжело, – говорит Ма‑Гуа.

– Ей будет еще тяжелее, – говорит Да‑Гуа.

– Она ничего не сможет сделать, в конце концов, – говорит Ши‑Гуа.

– Но мы ошиблись в прошлый раз, – возражает Ма‑Гуа.

– И может, ошибемся и теперь, – с надеждой в голосе произносит Да‑Гуа.

– Это было бы прекрасно, – говорит Ши‑Гуа.

– Так плохо? – оборачивается Барнаба к трем полупрозрачным фигурам, которые медленно истаивают в воздухе.

Вместо ответа они закрывают лица черными капюшонами.

* * *

Зу‑Л‑Карнайн, Потрясатель Тверди, Лев Пустыни, аита огромной империи, мерил шагами небольшое пространство между столом, заваленным бумагами, и креслом на гнутых ножках в виде лап дракона.

– Есть какие‑нибудь новости об ийя? – спросил он у Агатияра.

Великий визирь оторвался от пухлого свитка, изучением которого был занят последние полчаса, и ответил:

– Еще нет. Но до вечера должны быть – хоть какие‑то. Я послал отряд следопытов. А вот от твоего брата, из Фарры, новости не самые хорошие.

– Да? Что же ты не сказал мне, что пришло письмо от Зу‑Кахама?

– Все подбираюсь к этому с самой удобной стороны, мой мальчик; Я недоволен Зу‑Кахамом, хотя не может советник выражать недовольство братом своего повелителя.

– Оставь, Агатияр. Все давно знают, что брат – это всего лишь брат, а Агатияр – это и отец, и мать, и нянька, и настоящий правитель империи, которая давно уже бы рухнула без тебя. И что натворил наш остолоп?