Седые скакуны, расседланные и стреноженные, спо – койно щипали траву; неподалеку бесформенной кучей были брошены доспехи. И на самом верху лежал череп? Гандарвы – шлем Бога Войны. А рыжий зеленоглазый гигант неуклюже и торопливо рыл рыхлую податливую землю. Когда могила была наконец выкопана, он бережно опустил в нее холодное тело Бордонкая и похоронил его.

Арескои сидит на высоком могильном холме, не обращая внимания на то, что его драгоценный плащ выпачкан свежей землей. Он при полном вооружении и в шлеме. В руках Бог Войны держит Ущербную Луну, которая станет его постоянной спутницей до самого конца, несмотря на то что секира все же тяжела для него. Самую малость – но тяжела.

«Прощай, брат», – доносит эхо тихие слова.

Но кто их сказал?..

– У меня странное чувство, – обратился Воршуд к спутнице, подгоняя свою лошадку, чтобы она пошла рядом с Вороном, – будто я возвращаюсь домой, выполнив все, что хотел. – Он солнечно улыбнулся. – Помните, я вам часто рассказывал, что хочу работать в библиотеке и быть свободным от вечного страха за собственную шкуру. Что хочу познавать жизнь, углубившись в труды великих мыслителей?

– Конечно, помню. Ты всегда так заманчиво об этом рассказываешь, что и я думаю: да ну к черту этот Безымянный храм – пойду‑ка лучше работать в библиотеку.

Альв расхохотался, но с любопытством спросил:

– А кто такой черт?

– Если коротко – это демон в том мире.

– Понятно. – Альв слегка потрепал лошадь между ушей и продолжил: – Я как бы прожил ту жизнь, о которой читал в книгах, сам прожил. И теперь могу .написать собственную книгу. Что вы на это скажете? – Что это прекрасно, милый Воршуд. И что я очень рада...

– Правда? – обрадовался альв.‑Я ведь, знаете ли, никогда не чувствовал себя в такой безопасности, как в этом путешествии, где наша жизнь иногда не стоила ни гроша. Я открыл, кажется, вечную истину, которую каждый должен сам для себя отыскать: свобода – она находится не вовне, а внутри того, кто ее ищет.

Мне теперь все равно, где жить – в лесу, в городе, в замке. Я не боюсь больше ни людей, ни духов. Если бы вы знали, Каэ, как это прекрасно – ничего не бояться. Спасибо вам и спасибо нашим друзьям, – На глаза маленького человечка набежали слезы, но он справился с ними и продолжил довольно спокойным голосом: – , Я искал место, где мог бы скрыться в безопасности, а нашел самого себя. И теперь чувствую, что в состоянии принять в себя весь этот огромный мир и обеспечить ему максимальную защиту и безопасность. Может, это и звучит со стороны немного смешно, но я открыл великую истину. Я бессмертен, ибо живу многими жизнями – ношу в себе наших друзей, ношу в себе вас. Я остался в них и останусь в вашем сердце, когда придет мой смертный час. Но что значит прикосновение га‑Мавета в сравнении с той жизнью, которая мне обещана?

– Ты уже не боишься называть его по имени? Ведь легок на помине, – лукаво спросила Каэ.

– Чего бояться? Рано или поздно он все равно придет за мной. Я готов.

В этот момент лесная тропинка резко свернула влево, и кони вынесли собеседников к замшелому валуну, неизвестно откуда скатившемуся на прогалину. Около валуна протекал небольшой ручеек, весело журчащий среди мха и высокой сочной травы.

Обрадовавшись, спутники спешились и с наслаждением погрузили разгоряченные лица в прозрачную воду которая пахла свежестью, прелой землей и цветами одновременно.

– Упоительный запах, – произнесла Каэ, на секунду отрываясь от воды, чтобы отдышаться. – Кажется, такого вообще не может быть на свете, но есть – и это самое прекрасное.

– Жизнь вообще похожа на то, чего на самом деле быть не может, – улыбнулся Воршуд.

Он старательно тер лапками густой мех, смывая пыль и грязь со своего смешного личика.

– Завидую я вам, Каэ, дорогая. Раз‑два – сполоснули лицо, и готово – умылись. А мне еще ох сколько мучиться..

– Это не мучение, Воршуд, а одно удовольствие. – И Каэтана окунула голову в воду. Подняв ее, она несколько секунд не открывала глаза, ожидая, пока вода стечет с волос, а когда приоткрыла веки, то обмерла.

Прямо около валуна, небрежно опершись на него, стоял, улыбаясь, Черный бог – Малах га‑Мавет. Каэтана перевела взгляд на.Воршуда. Тот сидел в прежней позе, приводя в порядок, мех, и с любопытством разглядывал желтоглазого.

– Странно ты на меня смотришь, альв, – усмехнулся бог. – Я разве сильно изменился?

– Это я сильно изменился, га‑Мавет, – ответил Воршуд, и Каэ поразилась твердости его голоса. Словно Ловалонга или Бордонкай говорили. – Вот хочу рассмотреть тебя как следует, а то все боялся, знаешь ли.

– Теперь не боишься?

– Не то чтобы не боюсь – только дураки не боятся умереть, но не страшусь. Разницу чувствуешь?

Га‑Мавет помрачнел:

– Я мог бы грозно возвестить, что ты ничтожен по сравнению со мной, раздавить тебя во гневе, но ты действительно не боишься этого. Я пришел не за тобой – у тебя еще есть время. Ты получил в этом странствии все, что хотел. Получишь еще – только поверни коня.

– Я не так дешево стою, как ты думаешь, бессмертный, – тихо ответил альв. – Я поделюсь с тобой истиной, которую открыл для себя совсем недавно. То, что делается ради чего‑то, имеет свою цену. И она действительно невелика. А то, что происходит во имя, – бесценно. И если отказаться, то никто и никогда не возместит мне эту потерю.

– Возможно, ты и прав, – медленно проговорил бог. – Но попытаться все же стоило. Прощайте.

Так и не взглянув на Каэтану, он повернулся спинов запахнулся в свой черный плащ и скрылся в лесу. Откуда‑то донеслось дикое ржание.

– Колесница га‑Мавета, – тихо прошептал Воршуд. – Знаете, Каэ, я бы еще очень хотел успеть написать поэм. Мне есть о чем в ней сказать, потому что теперь мне ecть за что умирать.

По лицу Каэтаны текла вода, не высыхая, – как будто это могли быть обычные женские слезы.

Ночь прошла спокойно, а с рассветом следующего дня всадники на отдохнувших конях выехали к огромной горной гряде.

Лес обрывался у самого края пропасти. Внизу, в голубом тумане, таяли очертания долины и все было освещено каким‑то призрачным светом. Они долго стояли на сером мощном утесе, вглядываясь в пропасть, пытаясь определить, каким же образом ее преодолеть.

– Может, в объезд? – неуверенно предложила Каэтана. – Должна же эта трещина в поверхности земли где‑нибудь закончиться. Там и подберемся к самой Онодонге, если это она, конечно.

Каэ задрала голову так сильно, что шею стало ломить. Высоко в небе, распластав крылья, парили гигантские птицы. Вдалеке, на горизонте, стояли, упершись в бескрайнюю синеву, снежные вершины. Одна из них заметно возвышалась над остальными.

– Конечно, Онодонга, – с каким‑то почтением в голосе откликнулся альв. – В мире нет гор выше, чем эти. Говорят, где‑то там живут последние в этом мире драконы, но я не верю.

– Почему? – изумилась Каэтана.

– Такие формы жизни обычно вытесняются менее прекрасными, но более приспособленными к обстоятельствам.

– Да, но драконы...

– Драконы слишком хороши для этого мира, разве что есть такая страна, где красота живет во всем, а Истина существует в своем настоящем виде. Я бы очень хотел верить, что в Таабата Шарран написана правда, что грядут времена, когда найдут Имя Сути и мир станет иным. Может, и драконам в нем найдется место. Какая же это должна быть красота!.. – мечтательно проговорил он. И тут же продолжил уже совсем другим, деловым тоном: – Как будем спускаться? В обход ехать просто некогда – на карте эта трещина не обозначена.

– Ты точно помнишь?

– Конечно, – обиженно ответил Воршуд. – Я же ее наизусть выучил. Если верить карте, то мы должны были пересечь лес и выбраться к равнине, которая лежит у подножия гор. Но равнины нет – вместо нее провал, как будто этот кусок земли вырвали силой. Если здесь было такое мощное землетрясение, то воображаю, что творилось о живыми существами. Однако странно – ведь лес цел. Значит, происходило это очень‑очень давно. Сама пропасть успела порасти деревьями. Тогда я вообще ничего не понимаю – почему на карте провал не указан?