Дочь Шарлотта оставила без внимания. Она достаточно хорошо знала своего мужа, чтобы сразу понять: он имеет в виду священника.

– Ну же! – потребовала она.

Питт колебался, словно бы не зная, говорить ей правду или нет. Наконец, затаив дыхание, он неторопливо выдохнул:

– Этот священник – Доминик Кордэ…

На какое-то мгновение вернувшись в прошлое, его жена подумала, что слышит скверную шутку, но ей тут же стало ясно, что муж говорит серьезно. Между бровей его залегла морщинка, появлявшаяся там только тогда, когда его смущало нечто непонятное.

– Доминик! Наш Доминик? – переспросила она.

– Я никогда не воспринимал его как «нашего», но ты, на мой взгляд, имеешь право на такие слова, – согласился Томас. – Он принял сан… ты представляешь себе такое?

– Это Доминик-то?..

Подобный поступок казался молодой женщине невероятным. Нахлынувшее волной воспоминание оказалось настолько острым, что едва ли не физически унесло ее на десять лет назад в прошлое, в родительский дом на Кейтер-стрит, к волнениям матери из-за того, что она, Шарлотта, неправильно себя вела и не поощряла ухаживания приличных молодых людей. А сама она не могла даже представить себе, что можно полюбить кого-нибудь, кроме Доминика. Конечно, она старалась не обидеть сестру, но одновременно и страстно ревновала его к ней. А потом Сару убили, и весь мир перевернулся вверх дном. Доминик обнаружил слабость. Всего за неделю из золотого божка он превратился в глиняного идола. Разочарование получилось воистину горьким, притом что к нему примешивались горе и страх.

В конце концов Шарлотта научилась любить Питта – не как мечту или идеал, но как реального мужчину, вполне человечного, подчас несносного, заблуждающегося, требовательного, однако отважного и честного в той степени, в которой этим качеством никогда не обладал муж Сары. В отношении Доминика она научилась испытывать дружбу, коренившуюся в терпимости и некоей доброте. Но чтобы этот человек посвятил свою жизнь религии! Подобный поступок не укладывался в рамки ее воображения.

– Так, значит, Доминик стал священником и оказался в доме преподобного Парментера? – переспросила миссис Питт погромче, не скрывая недоверия в голосе.

– Именно, – ответил Томас, внимательно вглядываясь в ее лицо. – И Доминик так же, как и Парментер, мог убить Юнити Беллвуд.

– Он не мог этого сделать! – мгновенно ответила его супруга.

В глазах суперинтенданта промелькнула тень.

– Вполне возможно, – согласился он. – Однако кто-то это все-таки сделал.

Шарлотта помолчала, стараясь придумать другое объяснение… нечто, способное придать ясность тому немногому, что было ей известно… нечто такое, что не покажется глупым оправданием. Однако у нее не было никаких идей. Склонившись вперед, Питт подложил в огонь угля. Наконец, спустя двадцать минут, в течение которых тишину нарушали лишь тиканье часов, шорох углей в камине да порывистый ветер, барабанивший каплями в оконное стекло, хозяйка дома заговорила уже о другом. Еще одна ее сестра Эмили совершала большое путешествие по Европе и слала из Италии письма, полные анекдотов и описаний того, что она видела. И Шарлотта пересказала мужу последнее написанное в Неаполе письмо, содержавшее яркие описания залива, Везувия и путешествия ее сестры в Геркуланум.

На следующее утро, в одиннадцать часов, после того как осторожные расспросы уверили ее в том, что Томас будет занят медицинским обследованием и отчетом у Корнуоллиса, Шарлотта высадилась из экипажа в Брансвик-гарденс и потянула за цепочку колокольчика у двери дома номер семнадцать. Она не могла не заметить задернутые шторы и вывешенный в знак уважения к покойной креп на двери, а также того, что хозяева даже распорядились усыпать соломой мостовую, чтобы приглушить стук конских копыт – все формальности были соблюдены, пусть Юнити и не была членом их семьи.

Увидев хмурого дворецкого, гостья улыбнулась.

– Доброе утро, мэм. Чем могу служить? – осведомился тот.

– Доброе утро. – Достав визитную карточку, миссис Питт подала ее дворецкому. – Мне очень неловко беспокоить вас в столь неудачное время, однако, насколько мне известно, у вас пребывает мистер Доминик Кордэ? Он мой зять. Я несколько лет не видела его, однако хотела бы поздравить с недавним принятием сана.

Она не стала упоминать смерть Юнити. Сообщение о ней не обязательно должно было уже появиться в газетах, но даже если это и произошло, прислуга в такой ситуации могла неодобрительно отнестись к даме, читающей подобные сообщения. Изобразить неведение было правильнее: это сулило лучшие перспективы.

– Конечно, мэм. Если вам будет угодно войти, я посмотрю, дома ли мистер Кордэ. – Дворецкий провел женщину через вестибюль и удивительного вида холл, который стоило бы рассмотреть повнимательнее, и оставил ее в лишь немного менее экзотичной утренней гостиной. Приняв ее политую дождем шляпу и плащ, он отбыл, вероятно для того, чтобы выяснить у священника, есть ли у него свояченица, a если есть, то хочет ли он ее видеть.

Меньше чем через десять минут дверь отворилась, и, повернувшись, миссис Питт увидела в ней Доминика, немного постаревшего, определенно обзаведшегося легкой сединой и сделавшегося более симпатичным, чем ей помнилось. Зрелость была ему к лицу: пережитые испытания избавили этого мужчину от прежней неопытности. Былая заносчивость уступила место чему-то более умудренному. И тем не менее высокий белый священнический воротничок на его шее казался абсурдным.

Горло молодой женщины вдруг перехватило.

– Шарлотта! – Он шагнул вперед с горестной улыбкой. – Надо думать, Томас рассказал тебе о случившейся здесь трагедии?

– Но я пришла для того, чтобы поздравить тебя с новым призванием и посвящением в сан, – произнесла миссис Питт с чуточку чопорной вежливостью и невеликой долей истины.

Улыбка ее зятя сделалась шире, и в ней появилось веселье:

– Ты никогда не умела лгать.

– Да, ты прав, – немедленно согласилась его родственница. – Во всяком случае… убедительно лгать.

– Ты была ужасной правдолюбкой… – Священник оглядел ее с головы до ног. – Вижу, что можно не спрашивать тебя о том, как ты живешь: по тебе видно, что хорошо. А как поживают Эмили… и твоя мать?

– Спасибо, все пребывают в великолепном здравии. Мама снова вышла замуж. – Момент совершенно не подходил для того, чтобы сказать, что вышла она за мужчину на семнадцать лет младше себя, актера и к тому же еврея, так что обо всем этом женщина решила не упоминать.

– Рад слышать, великолепная перспектива, – улыбнулся Кордэ, очевидно представляя себе мужчину старше Кэролайн, вероятно вдовца, солидного и респектабельного – по сути дела, полную противоположность Джошуа Филдингу.

Решимость оставила Шарлотту, и она покраснела:

– Он – актер. Намного младше мамы и чрезвычайно привлекательный.

Изумление на лице зятя удовлетворило ее.

– Что-что? – удивился он.

– Это Джошуа Филдинг, – приступила его собеседница к подробностям, с удовольствием наблюдая за его лицом. – В настоящее время он является одним из наиболее ярких актеров на лондонской сцене.

Доминик расслабился, плечи его поникли, а на губах появилась знакомая улыбка:

– На какое-то мгновение я поверил тебе…

– Придется поверить, – проговорила миссис Питт. – Так как это совершенная правда, хотя я и умолчала о том, что бабушка так и не простила ее, потому что он еврей, и сказала, что не намеревается жить с ними под одной крышей. Она подняла такой шум со своим отказом, что когда мама его проигнорировала, ей пришлось выехать из дома. Теперь она живет с Эмили и Джеком, чем очень недовольна, так как ей практически не на что жаловаться, разве что на то, что не с кем поговорить. A Эмили и Джек сейчас находятся на отдыхе в Италии.

– С Джеком? – переспросил Кордэ, с любопытством и долей удивления посмотрев на свояченицу.

– После смерти Джорджа Эмили тоже снова вышла замуж. Джек Рэдли теперь член парламента, – пояснила она. – Он не был им, когда они женились…