– Доброе утро, мистер Кордэ, – проговорил дворецкий с явным облегчением оттого, что есть повод прервать свое занятие, и встал. – Что я могу сделать для вас, сэр?
– Доброе утро, Эмсли, – ответил Доминик, закрывая за собой дверь. – Я зашел посмотреть, как идут здесь дела после утренних событий…
Домоправитель покачал головой:
– Я ничего не понимаю, сэр. Нет, мне понятно, что они говорят, но я понять не могу, как это могло случиться. Я служу в этом доме тридцать лет, с тех пор, когда мистера Мэлори еще не было на свете, и потому просто не верю словам Стендера и Брейтуэйт, что бы они там ни слышали.
– Садитесь, – предложил ему священник и сел на другой стул, чтобы не смущать собеседника.
– Инспектор приходил сюда, сэр, – продолжил Эмсли, с благодарностью приняв предложение, – задал нам уйму вопросов, с виду бесцельных. Никто из нас ничего не знает. – Он поджал губы.
– Значит, никто из вас даже не подходил к лестнице? – Доминик сам не знал, на какой ответ надеется. День превратился в кошмар, от которого никак не удавалось очнуться.
– Нет, сэр, – мрачным тоном отозвался дворецкий. – Мы с миссис Хендерсон были в ее комнате, проверяли наличие постельного белья. Нам нужны простыни. Забавно, как все они ветшают одновременно… Нужна по меньшей мере дюжина простыней. Из лучшего ирландского полотна. Конечно, они не вечны… что можно еще сказать?
– A что повар? – спросил Кордэ, стараясь не подражать известной полицейской манере вести допрос.
– Был на кухне. – Эмсли покачал головой. – Как и весь кухонный персонал: все были на кухне или в судомойне. Джеймс чистил ножи, Лиззи разжигала камин в комнате отдыха, Рози была в прачечной. Она только что перевернула матрасы, перестелила постели и снесла белье вниз. Марджери полировала медную утварь и расставила ее на столе в большой буфетной, a Нелли убирала в столовой.
Смешно было и думать, что одна из служанок могла столкнуть Юнити с лестницы. Однако не менее абсурдно было предполагать, что это сделал Рэмси.
– Вы в этом уверены? – уточнил Кордэ, и, заметив обиженное выражение на лице дворецкого, подумал, что следует как-то пояснить свой вопрос. – Никто из вас ничего не видел и не слышал… или, может, боится что-то сказать?
– Инспектор из полиции тоже задавал этот вопрос, – горестным тоном ответил Эмсли. – Нет, мистер Кордэ. Я знаю, насколько быстро служанка может начистить медь. И я пойму, если она отрывалась от дела. A миссис Хендерсон поймет, что Рози отлучилась со своего места… или Нелли.
– А как насчет служанки для черной работы, как ее зовут… Гвен?
– Она отшивала коридорного, – ответил дворецкий с тенью улыбки, через мгновение исчезнувшей с его лица. – Кухонный персонал слышал их разговор. Никто из нас не знает, что произошло. И мне жаль, что так получилось. – Он покачал головой. – Должно существовать другое объяснение – лучше того, к которому они вроде пришли. Я знал преподобного Парментера еще холостяком, сэр. Эта мисс Беллвуд была его ошибкой, скажу без обиняков. Я видел это еще тогда, когда она только что появилась здесь. Не думаю, что молодые женщины могут сказать что-то серьезное в области религиозной мысли.
Домоправитель серьезно посмотрел на Доминика и продолжил:
– Не поймите меня неправильно, мистер Кордэ: на мой взгляд, женщины могут быть столь же религиозными, как и любой мужчина, а в каких-то отношениях даже более верующими. Они наделены простодушием и чистотой, во всяком случае, лучшие среди них. Однако они не созданы для постижения глубин, и если пытаются погрузиться в них, то ни к чему хорошему это не приводит. Но преподобный Парментер попытался быть честным. A он всегда был очень честным человеком, открытым для спора… быть может, даже слишком открытым, бедняга.
Он вновь с тревогой посмотрел на священника глазами, полными уныния и тревоги:
– Можете ли вы помочь ему, сэр? Ситуация просто ужасна, и ей-богу, я не знаю, что думать.
Доминик пребывал в такой же неопределенности. Однако он поставил себе целью не искать утешения, а давать его.
– Я согласен с вами, Эмсли, – попробовал он улыбнуться. – Другое объяснение просто обязано существовать. – Кордэ поднялся на ноги, стараясь избежать вопросов со стороны дворецкого по поводу этого объяснения. – А как там поживает миссис Хендерсон?
– O, она пребывает в большом расстройстве, сэр. Как и все мы. Не то чтобы все здесь так уж любили бедную мисс Беллвуд… Подчас она бывала трудной в общении, смущала людей своими идеями.
– В самом деле?
– O да, сэр. Осмеивала наши молитвы… всегда так вежливо, никогда в лоб, однако слова ее доставляли нам беспокойство. – На лице его проступило недовольство. – Однажды я застал Нелли в слезах. Только что скончалась ее бабушка, a мисс Беллвуд пустилась в разглагольствования относительно теорий мистера Дарвина. Вот бедняжка Нелли и пришла к выводу, что бабушка ее не попадет в Царствие Небесное.
– Я не знал об этом, – торопливо проговорил Доминик. А ведь ему следовало знать. Когда проживающая под одним с ним кровом женщина переживает утрату, как может он оказаться настолько слепым, чтобы не заметить этого и не предложить ей какое-то утешение? Если он не способен на это, какой тогда от него толк? – Мне никто ничего не сказал!
– Ну, конечно, сэр, – спокойно проговорил Эмсли. – Мы не хотели беспокоить вас собственными треволнениями. Миссис Хендерсон поговорила с нею как надо в таких случаях. Она – хорошая христианка, миссис Хендерсон, у нее в голове нет этих современных глупых фантазий. После этого Нелли пришла в себя. Но впредь держалась подальше от мисс Беллвуд, чтобы вновь не наслушаться глупостей.
– Понятно. Но все-таки жаль, что я этого не знал…
Извинившись, Кордэ отправился разговаривать со всеми слугами поодиночке. Какое-то время он провел с Нелли, пытаясь скомпенсировать свою прежнюю оплошность, и уже через несколько мгновений понял, что старания его излишни. Того, что сказала ей миссис Хендерсон, оказалось более чем достаточно. Молодая служанка не испытывала никаких сомнений в отношении посмертного существования душ, как и в отношении того, что по прошествии определенного времени Он простит грехи даже Юнити Беллвуд, во многом количестве которых Нелли не сомневалась.
– В самом деле? – невинно поинтересовался Доминик. – Быть может, я не настолько хорошо знал ее, как мне казалось…
– Вы хочете думать об ей хорошо, сэр, – в знак согласия кивнула девушка. – Енто ваше дело, но не мое. Я ее наскрозь вижу. Понабралась страшных идей она, вот что. Енто ежели сказать честно. Таперича-то она уж все знает, бедняга… Но мистеру Мэлори от ее досталося во как! Все смеялась над евойным саном… – Она покачала головой. – Я и сама-то не скумекала, зачем ему енто. Стало быть, имеет какое-нить отношение к евонной религии.
Ей было все ясно. Дело это фальшивое, и разбираться в нем незачем.
Расставшись с Нелли, священник последовал дальше по намеченному пути, однако никто из слуг не мог оказать ему никакой помощи. Скорее наоборот. В интересовавшее его время – a оно было известно с достаточной точностью, без пяти десять, – все они разошлись по делам, и возле лестницы никого не было. Наверху находились лишь мисс Брейтуэйт и камердинер Стендер, и им пришлось бы пройти мимо двери кабинета Рэмси, чтобы попасть на лестничную площадку.
Но возможно ли, чтобы Рэмси и в самом деле толкнул Юнити? Неужели ее постоянные покушения на его уверенность в своей правоте, опоре на веру и реальность, точили ее основу и неделя за неделей, месяц за месяцем лишали его внутренней силы и довели до точки, когда он вдруг утратил власть над собой и напал на свою мучительницу, на этот голос, лишавший его всех прежних истин, самого смысла всех его трудов? Неужели он настолько потерял соприкосновение с реальностями веры, человеческого духа, живых чувств, что отчаяние лишило его разума?
Доминик снова вышел в холл из кухни, служившей одновременно и столовой для слуг. При всем своем экзотическом оформлении это помещение показалось ему таким знакомым и таким функциональным… Стойка для зонтов напоминала об английском климате и практических следствиях хождения под дождем. Высокие часы привычно пробили четверть часа, отмеряя обычный распорядок дня. Конечно, в связи со смертью в доме бой был приглушен. На боковом столике лежал поднос для визитных карточек. В углу располагалась вешалка для шляп, а рядом – сундук, на который иногда клали пологи для кареты. Вывешенное для последней и окончательной проверки внешности зеркало исправно отражало свет. Оконный шест, предназначенный для того, чтобы лакею было удобно закрывать фрамугу, веревочка колокольчика, телефонная машинка в углу – все это пребывало там, в прежнем здравом мире. Даже пальма в своем горшке казалась совершенно ординарной, может быть, чуточку переросшей, однако вполне подобной тем, что росли в тысячах английских домов. На ширму и пол Кордэ почти не обратил внимания, настолько часто он их видел.
