Когда мне было лет шесть или шесть с половиной, я совершенно

не знал, кем же я в конце концов буду на этом свете.

Мне все люди вокруг очень нравились и все работы тоже.

У меня тогда в голове была ужасная путаница, я был какой -то

растерянный и никак не мог толком решить, за что же мне

приниматься.

То я хотел быть астрономом, чтоб не спать по ночам и наблюдать

в телескоп далёкие звёзды, а то я мечтал стать капитаном

дальнего плавания, чтобы стоять, расставив ноги, на капитанском

мостике, и посетить далёкий Сингапур, и купить там

забавную обезьянку.

А то мне до смерти хотелось превратиться в машиниста

метро или начальника станции и ходить в красной фуражке

и кричать толстым голосом:

- Го-о-тов!

Или у меня разгорался аппетит выучиться на такого художника,

который рисует на уличном асфальте белые полоски для

мчащихся машин.

А то мне казалось, что неплохо бы стать отважным путешественником

вроде Алена Бамбара и переплыть все океаны на

утлом челноке, питаясь одной только сырой рыбой. Правда,

этот Бомбар после своего путешествия похудел на двадцать

пять килограммов, а я всего-то весил двадцать шесть, так что

выходило, что если я тоже поплыву, как он, то мне худеть

будет совершенно некуда, я буду весить в конце путешествия

только одно кило. А вдруг я где-нибудь не поймаю одну-другую

рыбину и похудею чуть побольше? Тогда я, наверно, просто

растаю в воздухе, как дым, вот и все дела.

Когда я всё это подсчитал, то решил отказаться от этой

затеи, а на другой день мне уже приспичило стать боксёром,

потому что я увидел в телевизоре розыгрыш первенства

Европы по боксу.

Как они молотили друг друга - просто ужас какой-то!

А потом показали их тренировку, и тут они колотили уже

тяжёлую кожаную «грушу» - такой продолговатый тяжёлый

мяч, по нему надо бить изо всех сил, лупить что есть мочи,

чтобы развивать в себе силу удара. И я так нагляделся на всё

на это, что тоже решил стать самым сильным человеком во

дворе, чтобы всех побивать, в случае чего.

Я сказал папе:

- Папа, купи мне грушу!

- Сейчас январь, груш нет. Съешь пока морковку.

Я рассмеялся:

- Нет, папа, не такую! Не съедобную грушу! Ты, пожалуйста,

купи мне обыкновенную кожаную боксёрскую грушу!

- А тебе зачем? - сказал папа.

- Тренироваться, - сказал я. - Потому что я буду боксё-

ром и буду всех побивать. Купи, а?

- Сколько же стоит такая груша? - поинтересовался папа.

- Пустяки какие-нибудь, - сказал я. - Рублей десять или

пятнадцать.

- Ты спятил, братец, - сказал папа. - Перебейся какнибудь

без груши . Ничего с тобой не случится .

И он оделся и пошёл на работу.

А я на него обиделся за то, что он мне так со смехом отказал

. И мама сразу же заметила, что я обиделся, и тотчас

сказала:

- Стой-ка, я, кажется, что-то придумала . Ну-ка, ну-ка, погоди ка

одну минуточку.

И она наклонилась и вытащила из-под дивана большую плетёную

корзинку; в ней были сложены старые игрушки, в которые

я уже не играл. Потому что я уже вырос и осенью мне

должны были купить школьную форму и картуз с блестящим

козырьком.

Мама стала копаться в этой корзинке, и, пока она копалась,

я видел мой старый трамвайчик без колёс и на верёвочке,

пластмассовую дудку, помятый волчок, одну стрелу с резиновой

нашлёпкой, обрывок паруса от лодки, и несколько погре мушек,

и много ещё разного игрушечного утиля. И вдруг мама

достала со дна корзинки здоровущего плюшевого мишку.

Она бросила его мне на диван и сказала:

- Вот. Это тот самый, что тебе тётя Мила подарила. Тебе

тогда два года исполнилось. Хороший мишка, отличный.

Погляди, какой тугой! Живот какой толстый! Ишь как выкатил!

Чем не груша? Ещё лучше! И покупать не надо! Давай трени руйся

сколько душе угодно! Начинай!

И тут её позвали к телефону, и она вышла в коридор.

А я очень обрадовался, что мама так здорово придумала.

И я устроил мишку поудобнее на диване, чтобы мне сподручней

было об него тренироваться и развивать силу удара.

Он сидел передо мной такой шоколадный, но здорово

облезлый, и у него были разные глаза: один его собственный

- жёлтый стеклянный, а другой большой белый - из

пуговицы от наволочки; я даже не помнил, когда он появился.

Но это было неважно, потому что мишка довольно весело

смотрел на меня своими разными глазами, и он расставил

ноги и выпятил мне навстречу живот, а обе руки поднял кверху,

как будто шутил, что вот он уже заранее сдаётся ...

И я вот так посмотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-

давно я с этим мишкой ни на минуту не расставался,

повсюду таскал его за собой, и нянькал его, и сажал его за

стол рядом с собой обедать, и кормил его с ложки манной

кашей, и у него такая забавная мордочка становилась, когда я

его чем-нибудь перемазывал, хоть той же кашей или вареньем,

такая забавная, милая мордочка становилась у него

тогда, прямо как живая, и я его спать с собой укладывал, и укачивал

его, как маленького братишку, и шептал ему разные

сказки прямо в его бархатные твёрденькие ушки, и я его

любил тогда, любил всей душой, я за него тогда жизнь бы

отдал. И вот он сидит сейчас на диване, мой бывший самый

лучший друг, настоящий друг детства. Вот он сидит, смеётся

разными глазами, а я хочу тренировать об него силу удара ...

- Ты что, - сказала мама, она уже вернулась из коридора.

- Что с тобой?

А я не знал, что со мной, я долго молчал и отвернулся от

мамы, чтобы она по голосу или по губам не догадалась, что со

мной, и я задрал голову к потолку, чтобы слёзы вкатились

обратно, и потом, когда я скрепился немного, я сказал:

- Ты о чём, мама? Со мной ничего ... Просто я раздумал.

Просто я никогда не буду боксёром.

Я услышал, как мама сказала кому-то в коридоре:

- ... Тайное всегда становится явным.

И когда она вошла в комнату, я спросил:

- Что это значит, мама: «Тайное становится явным»?

-А это значит, что, если кто поступает нечестно, всё равно

про него это узнают, и будет ему очень стыдно, и он понесёт

наказание, - сказала мама. - Понял? Ложись-ка ты спать!

Я почистил зубы, лёг спать, но не спал, а всё время думал:

как же так получается, что тайное становится явным? И я долго

не спал, а когда проснулся, было утро, папа был уже на работе,

и мы с мамой были одни. Я опять почистил зубы и стал

завтракать.

Сначала я съел яйцо. Это ещё терпимо, потому что я выел

один желток, а белок раскромсал со скорлупой так, чтобы его

не было видно. Но потом мама принесла целую тарелку манной

каши .

- Ешь! - сказала мама. - Безо всяких разговоров!

Я сказал:

- Видеть не могу манную кашу!

Но мама закричала:

- Посмотри, на кого ты стал похож! Вылитый Кощей! Ешь.