© Казаков В.И., 2013

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013

© Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2013

Из-за навязчивой жары в столице стало жить грустно. Философические письма из мобильника мозг регистрирует только в комнате с кондиционером. Кривая изнасилований резко пошла вниз. Хотя волочащиеся по улицам женщины по большей части прикрывают наготу лишь солнцезащитными очками, даже самые отъявленные маньяки откровенно игнорируют свои обязанности, с отвращением наблюдая потные девичьи тела.

Домашние животные перестали потреблять вискас и валяются по углам. Желая хоть как-то облегчить участь своего кота, решил на днях его подстричь. Нельзя с такими меховыми излишествами существовать при тридцати пяти градусах в тени. Позвонил в ветеринарную службу. Девчушка терпеливо выслушала мою бредятину и голосом певицы из древнедевяностых ответила:

– Жара! – и повесила трубку.

Уже избитых два часа, слушая ФМ на мобиле, я лежал в полном обмундировании, то есть в джинсах и майке, в фонтане у Никитских ворот. Ну, там, где игрушечный Пушкин с не менее вертлявой Натальей Николаевной. Хороший такой фонтан, мелковат, конечно, но мое тщедушное тело как раз удачно поместилось в это небольшое корытце. Правда, поверх воды торчали самые ответственные места – голова и задница, но это уже не важно.

Еще со времен прямохождения на горшок я запомнил фразу из «Золотого ключика»: «В самую жару начальник полиции Страны дураков лежал в ванне и пил лимонад».

Каково?! Ведь здорово, в жару, в ванне. Потом еще и в любимом мультике про Чебурашку есть другая гениальная фраза: «Крокодил Гена работал в зоопарке крокодилом».

И кадры – Гена заходит в зоопарк в пальто и шляпе, перед бассейном раздевается, аккуратно вешает одежку на крючок и бултых… А вечером, после закрытия, вылезает из воды, надевает пальто и шляпу, прощается за руку со смотрителем и уходит. Кайф, а не работа!

Все утро я, мучимый похмельной жарой, шлялся по центру с надеждой претворить весь этот бред в реальность. Сначала присмотрел бассейн с церетелиевскими коняшками на Манежке, но там слишком людно и пафосно. Зашкаливает избыток идиотских японцев с самурайскими фотокамерами.

– Осень карасо, осень карасо…

А вот здесь, у Никитских ворот, – то, что надо. Спокойно. Даже можно сказать, благодушно. Если это слово вообще подходит к остервенелому внешнему и внутреннем пеклу.

Ну, доводит меня до истерики эта жара! Плюс вчерашнее безумие после получения очередного гонорара. Плюс категорические мысли о маразме личной и общественной жизни. Плюс – сам идиот. Или это минус?!

Сорок шесть лет дебилу, а дурь так и прет! Что я вообще полезного сделал в жизни? Ни-че-го. Как там говорили классики, к моему возрасту Лермонтов, считай, уже двадцать лет как в могиле, а Медведев, пацан, вообще президент! А я что? Написал тонну идиотских статей? Никому на фиг не нужных. Черт бы подрал эту журналистику, где я горбачусь с двадцати пяти лет! Как там, у Ильфа с Петровым: «А где жена, дети, где Серна, где дети от Серны?!»

Ни шиша! Скорее всего, у меня произошел сбой программы и сразу после детства резко наступила старость. А этой самой, как ее, зрелости так и не было!

«Половой, блин!» – прыгнула мысль.

Точно, точно! Вчера же эта шлюха свистнула у меня деньги! Как ее звали, Валя, Вика… Я еще сказал ей, что она в целом симпатичная и напоминает мне запойную Элизабет Тейлор. Она еще ответила, что, мол, ты тоже ничего, хоть пожилой, но с головой. Это я-то пожилой?! За такое хамство я чуть было не удавил ее резинкой от ее же трусов, но вовремя отрубился.

Шевелясь от нахлынувшей прострации, я забулькал водой в джинсовых карманах, солнце в ответ немедленно шандарахнуло по башке, и я опять затих.

«В зоомагазинах Лондона, по требованию общественности, категорически запретили продажу слонов, сообщает Ассошиэйтед Пресс», – брякнуло мне в ухо радио в мобильнике.

– О-о, как же плохо. – В синей ряби солнца мне уже виделись вереницы трусливых слонов с жалостливыми слонятами, стремительно набирающие высоту в московском небе. Скрючившийся надо мной Александр Сергеевич вдохновенно махал им вслед.

«Долларов семьсот свинтила, не меньше. Хорошо, что я хоть не все деньги с собой в гости взял к Сашке. На Шаболовку. А он куда смотрел! Он же, идиот, ее по газете выписывал! Ладно, надо вычеркивать эту ересь из мозгов. Мысли, мысли, мысли… О чем бы подумать о хорошем? Ага, вот оно! Значит, так, вот, например, тут, совсем рядышком, на Тверском бульваре, стоит здоровенный дуб. Даже цепочкой с вывеской огорожен. Мол, ему то ли триста, то ли пятьсот лет, – трепетал мозг. – Значит по идее он должен помнить Пушкина. Наверняка!»

Чтобы удостовериться, я опять задрал голову и посмотрел на бронзового фонтанного поэта. Успокоившись, что он на месте, стало быть, косвенно подтверждает правоту моих изысков, опять шлепнулся в воду.

«Значит, так, Пушкин гулял по Тверскому бульвару. Как там, в «Евгении Онегине», – «…и стаи галок на крестах…». Нет, это не то. Как жалко денег-то! Да поздно! Итак, тут рядом, в районе Маяковки, жил его друг Пущин. Или не Пущин. Или Нащокин. Ай, да какая разница! Пущин в данном моменте как-то созвучней, что ли… Значит, так, они, естественно, шляются по бульвару туда-сюда. Выпить хочется. У Пушкина на Арбате – нельзя, Наталья Николаевна звереет, мол, медовый месяц, а в квартире бардак и одна алкашня. У Пущина тоже какие-то недомолвки в виде тещи. Короче, прислонились они к дубку и давай квасить. А стакан, по старой русской привычке, на сучок повесили. С тех пор, когда Пушкин наезжал в старую столицу, они с Пущиным наперегонки шасть к заветному дереву. И стакан всегда на месте. Может, и сейчас где-нибудь на нем, высоко-высоко, где седая зелень дуба переходит в синь небес, до сих пор висит тот самый заветный аршин, освященный гением русской словесности.

«Так, наверное, сходят с ума!» – радостно подумалось мне.

И в этот момент, отвлекая от безумия, забубнила мобила.

– Меркулов, ты?

– Не уверен.

– Это я, ёшкин кот! Марина! Голикова!

– Да узнал, узнал. Что интересного поведаешь, как жизнь проистекает и вообще… Типа, какова селява?

– Об этом потом. Ты должен, нет, просто обязан прискакать сегодня на празднование Нового года! Клуб «Гвозди». На Большой Никитской. Знаешь?

В голове опять застервозилось и застрекотало похмелье. Или солнце. Нет, все-таки тысячу раз прав покойный Лев Николаевич Гумилев, утверждая, что весь бардак и всеобщий маразм происходят от вспышек на Солнце! Какой к чертям Новый год?!

– Э-э…

– Не сходи с ума. Преждевременно. Обычный Новый год. Одна водка, не помню как называется, празднует свою годовщину. То ли десять, то ли пятнадцать лет. Потом уточнишь. Ну и решили они устроить пьянку в виде Нового года. С елками и снегурками. Я договорилась, что для одного нужного журнала писать будешь именно ты. Все равно лучше тебя никто не напишет, уж я-то знаю, – продолжала стрекотать Марина, – опять же увидимся. Очень хочется заглянуть в твои пьяные глазенки. Ты вообще в пределах достигаемости?

– Марин, я в принципе совсем рядом, у Никитских ворот. Только у меня вид не очень потребный, как бы это сказать, чтоб никого не расстроить, ну типа говорящей половой тряпки, что ли, типа мокрый…

– Описался, что ли? – строго, по-училковски, спросила Марина.

– Ну, прям уж сразу описался, ты что?! – сделал попытку возмутиться я, хотя грамотно излагает! По теории, могло быть и такое. Знаем друг друга отлично. Считай, уже три года играем в «неверэндингстори», в бесконечную историю про неудавшуюся любовь.

– Просто, в конце концов, может взрослый человек в знойный полдень мирно полежать в фонтане?!

– Ничего из твоего бреда не поняла, короче, приводи себя в порядок и к пяти чтоб был!