– Что «это»?

– Как это, когда тебя любят так сильно. Как ты любил Анну.

– Она умерла, Пейдж. Конечно, она мне нравилась, но я говорю о ней так, потому что ее больше нет. – Я обнял Пейдж. – Поверь мне, тебе повезло гораздо больше.

Теперь я лучше понимал ее: ей хотелось чувствовать не только отчаяние и одиночество – вот и всё. Ей было нужно, чтобы ее любили, за ней ухаживали, в ней нуждались, чтобы она принадлежала кому–то. Да, она была частью большой группы – и была совершенно одинока. Она надеялась на иное будущее, но я не в силах был его обещать.

Я больше не понимал, что такое дом. Да, отец и друзья, оставшиеся в Мельбурне, не выходили из головы, мне даже казалось, что моего возвращения ждет мачеха. Но я перестал воспринимать связывать их с домом. Мое представление о нем постоянно менялось: домом был для меня Рокфеллеровский небоскреб, затем зоопарк, теперь мой дом, пожалуй, оказался здесь. Домом становилось то место, где находились мои друзья. Я появился здесь, чтобы убедить остальных уйти из города, а насколько я сам готов все бросить? Где два дня, там и три, где три, там и четыре…

– Джесс…

– А?

– Смотри! Видишь? – Пейдж показывала на улицу.

С нашего места на крыше было видно, как, раздвигая тучи, восходит солнце. Я проследил ее жест: по улице быстро бежал человек, прямо ко входу.

– Это Боб!

Я понесся вниз по ступенькам. Не останавливаясь, миновал тамбур и подскочил к воротам: я открыл их еще до того, как Боб постучал.

Боб забежал внутрь, лишь слегка махнув рукой, и тут же согнулся пополам, опершись руками о колени.

Я выглянул за ворота: на улице было пусто и спокойно.

– Боб, ты как?

Вместо ответа он распрямился и ухватился за трос, чтобы быстрее закрыть ворота.

– Боб, что такое?

– Скажи…всем…на нас…сейчас…нападут, – задыхаясь выговорил Боб.

17

– Я старался оторваться от них. Черт!

Кроме меня и Боба на крышу взбежало еще шестеро мужчин.

Перед центральным входом с визгом затормозили два огромных полноприводных внедорожника: в каждом таком помещается минимум восемь человек. Двери распахнулись и из машин повыскакивали люди, одетые в какие попало зимние вещи. Почти все держали в руках автоматы.

– Что будем делать? – спросил я, кладя палец на курок пистолета и опускаясь за козырек крыши. У нескольких наших я заметил обрезы, у одного парня была какая–то древняя винтовка, еще у пары человек – пистолеты. – В перестрелке нам их не взять.

Боб кивнул в знак согласия, но остальные, судя по взгляду, придерживались другого мнения. Но выбора все равно не было?

– Может, если мы начнем стрелять все сразу, удастся их отпугнуть, – сказал я.

В это время люди внизу протянули от одной из машин толстый трос и зацепили его за створку ворот.

– Есть предложение получше, – раздался голос и звякнуло стекло. Я обернулся: говорил тот самый учитель, на урок которого мне недавно довелось попасть. – Достаточно поджигать и бросать эти бутылки, только очень осторожно, главное, не уронить здесь. – Он выставил на землю ряд широкогорлых бутылок, заполненных какой–то воспламеняющейся жидкостью; из каждой свисал фитиль.

Моментально восемь бутылок разошлись по рукам. Вблизи было видно, что внутри находится еще одна малюсенькая закрытая пробкой бутылочка с жидкостью. Учитель включил горелку и мы быстро подожгли фитили.

– Бросаем!

Бутылки с зажигательной смесью полетели в наших врагов.

Бах! Бах! Бах!

В ответ раздались автоматные очереди. Донесся звон битого стекла. Дико закричали люди. Улицу внизу охватило пламя, яркие языки которого окрасили рассветное небо.

Боб выглянул наружу.

– Удирают! – крикнул он нам.

Я тоже украдкой высунулся с крыши. Люди набились во второй внедорожник и тот, резко стартанув, понесся прочь, оставляя за собой густой столб дыма.

– Пойдем внутрь. Дымом лучше не дышать, – сказал учитель, и мы, прикрывая рты и носы, пересекли крышу и стали спускаться. Глаза щипало даже от малой толики дыма, успевшей подняться к нам.

– Что это за смесь? – спросил я, когда мы остановились на площадке перед трассой.

– Военная тайна, – ответил учитель. – Скажу только одно: в составе есть хлор.

– Сбежали, – констатировал Том. Он вышел к нам навстречу с группой вооруженных мужчин. – Но уверен, они вернутся и подготовятся получше.

– Нужно потушить огонь, – сказал учитель и отправился на улицу вместе с несколькими мужчинами.

Том с явным осуждением смотрел на Боба, а мне даже нравился такой поворот событий: ведь если кого–то и надо было убеждать, что оставаться в Челси Пирс становится все опаснее, так это Тома.

– Боб, что тебе удалось разведать? – попросил я.

Подошел Даниэль, а Боб с улыбкой обвел собравшихся торжествующим взглядом: вокруг собрались почти все, нашедшие приют в спорткомплексе. Возбуждение после утреннего происшествия спало, нервы улеглись.

Боб нагнулся над огромной картой Манхэттена, расстеленной на столе в столовой.

– Вот здесь. Точка доступа к спускному клапану находится в Центральном парке.

– И? – спросил Даниэль.

– И там все в порядке!

Нарастающей волной покатились возгласы радости. Молчал только Том. Карту обступили люди.

– А как в Парке?

– Что–что? – переспросил Боб – мой вопрос потонул в общем галдеже.

– Как Парк? Как возле водохранилища? – переспросил я, указывая на отметку возле точки доступа, сделанную ручкой на северном берегу водоема. – Там ведь полно Охотников?

– У водохранилища, да. Их тысячи, – не стал скрывать Боб. – Днем я видел только слабых, тех, которые пьют воду, а вот на закате стали появляться другие: они выбирали самых обессиленных и нападали на них.

– Нельзя затягивать: нужно выдвигаться, пока светло, – заключил Даниэль. – По туннелю мы выберемся из города.

Том рванулся из столовой, но Одри поймала его у выхода. Она снова попыталась успокоить его, вразумить, убедить отбросить эмоции и спокойно взвесить аргументы.

– Они весь день будут переругиваться, – сказал я Пейдж.

– Угу.

Она наблюдала за отцом: Том сидел рядом с Одри и, читая ее записки, согласно кивал, будто наконец начинал понимать слова Даниэля и Боба.

– А что, если уйдут все, кроме нас?

– Не волнуйся, они договорятся, вот увидишь. – Я поднял забинтованную руку к ее лицу. – Твой отец намеренно устраивает это шоу, взвешивает «за» и «против» у всех на виду, чтобы сохранить авторитет.

Девушка кивнула.

– А если бандиты вернутся?

Я посмотрел на собравшихся в столовой людей. Несмотря на то, что нападение произошло совсем недавно, – а вполне возможно, именно потому, что они так удачно отбили его, – все улыбались и оживленно обсуждали ближайшие перспективы.

– Нет силы, способной победить в человеке стремление выжить, – сказал я. – Здесь достаточно оружия, чтобы отбить атаку. Только что вы будете делать, если они вернутся и организуют осаду, чтобы взять вас измором? Что вы будете делать, если не сможете выйти за пределы комплекса? – Я махнул рукой в сторону столов, заваленных оружием и самодельными бомбами, возле которых сгрудились мужчины. – А вообще, здесь хватит оружия на любую оборону, так что вы не пропадете.

Пейдж улыбнулась, но по глазам я понял, что она мне не особо поверила. Вот и хорошо. Чтобы быть в форме, нельзя расслабляться.

Я забросил рюкзак на плечи.

Когда мы с Даниэлем прощались, в его взгляде явственно читался страх за людей, решившихся с ним уйти – с одной стороны, а с другой – готовность принять самый худший исход. Даниэль прекрасно знал, что человеку нельзя сидеть на месте, если он хочет что–нибудь изменить. И Бог с религией были тут совершенно ни при чем.

Боб пожал мне руку. Его черные глаза светились надеждой и ожиданием. Их хозяину многое пришлось повидать. Осталось ли хоть что–нибудь, к чему он не готов? Мне бы хотелось услышать от него несколько мудрых напутственных слов, но просить специально, пожалуй, не стоило. Вряд ли имеет смысл обращаться к прошлому и искать в нем ответы.